Прикосновение к невозможному - Анастасия Эльберг

Я замер и отвел взгляд. Сделал вид, что задумался, глядя в окно. Сейчас я очень радовался тому, что Винсент при всем желании не может прочитать те мысли, которые появились в моей голове, стоило ему упомянуть Дану. Конечно, я передам письмо. Чего бы это мне ни стоило, чем бы это для меня ни закончилось.

— Я передам, Винсент.

Он молча кивнул, поднимаясь с места.

— Принесу… После охоты я могу забыть. И… спасибо тебе, Киллиан.

Мне не понравился последний взгляд карателя. В нем было слишком много всего. И… он определенно запутался в том, что чувствует. Я почти физически ощущал его внутреннее напряжение. Единственное, чем сейчас я могу ему помочь — это охота. И роль курьера, которая мне не стоила ничего, кроме определенных усилий. Еще одна встреча с Даной.

Черт возьми, что он ей пишет?

Винсент

1875 год

Швейцария, Женевское озеро

Я неспешно брел по узкой лесной тропинке, прислушиваясь к ночным шорохам и изредка поднимая голову для того, чтобы посмотреть на небо. В этих краях оно было высоким и чистым, и я вернулся к занятию, которое так любил в детстве: к созерцанию звезд. Я мог часами лежать на траве возле озера и разглядывать крошечные мерцающие точки, складывающиеся в созвездия. Такое времяпрепровождение всегда завораживало меня, но сейчас я находил в этом особую прелесть. Было что-то непередаваемо… бесконечное в том, чтобы смотреть в темное небо, узнавать узоры из звезд и думать о том, как велика на самом деле Вселенная. Когда-то я думал, что она велика, очень велика… но в последние дни мне казалось, что она ничтожна, и пустота внутри меня проглотит ее как незаметную искру света в мире вечной ночи и мглы.

На праздник в ближайшей деревеньке (именно оттуда я возвращался так поздно) меня пригласили совершенно случайно, и я решил, что причин отказываться нет. В конце-то концов, невозможно постоянно сидеть в четырех стенах или гулять в одиночестве, иногда перебрасываясь парой слов с рыбаками или пастухами. Не то чтобы я жаждал веселья в шумной компании… скорее, мне просто хотелось сменить обстановку, отвлечься и забыться. И больше всего хотелось именно последнего, хотя я понимал, что вряд ли удастся: алкоголь не действовал на нас, будь он даже самым сильным на свете, и о разных настоях и табаках с примесями неизвестных мне трав можно было сказать то же самое. Забыться мне не помогли ни песни, ни танцы, ни еда (к слову сказать, отменная), которой меня угощали так, будто я не случайный, а самый желанный гость.

На час-полтора меня отвлекла только одна из танцовщиц: молодая, почти девочка, на вид лет восемнадцати, сероглазая блондинка — из тех, чья естественная красота не была тронута макияжем, чересчур оригинальными прическами и модными платьями. В какой-то момент вечера она подошла ко мне, взяла за руку и увлекла к озеру, на ту часть берега, где было безлюдно. Похоже, девушка не до конца поняла, что именно произошло между нами за этот относительно короткий промежуток времени. Она смотрела на меня блестевшими от слез глазами, умоляла остаться еще хотя бы на полчаса, ведь так хорошо ей не было еще ни с одним мужчиной, спрашивала у меня, откуда я пришел, куда я ухожу, где меня можно найти, убеждала, что влюбилась с первого взгляда, угрожала, что убьет любую женщину, которая осмелится приблизиться… а мне было так же пусто и плохо, как всегда. В последнее время мое состояние можно было охарактеризовать этими словами — «как всегда». Я не попросил прощения у девушки, не объяснил себя, не ответил ни на один из ее вопросов. Просто сказал, что хочу побыть один, попрощался и направился домой.

Выглянувшая из-за облаков луна освещала берег и серебрила спокойную гладь воды. Тут было еще тише, чем в лесу, спать мне не хотелось, и я после секундного колебания опустился на траву, лег и замер, глядя в небо. Звезд сегодня почти не наблюдалось, небо понемногу затягивалось тучами: скорее всего, завтра будет прохладно, или, может, пойдет дождь. Я закрыл глаза и прислушался к ритму сердца. Почти медитация — так, как это любят делать люди. Неделя, жалкие семь дней прошли с тех пор, как Авирона ушла ранним утром, оставив мне свой шелковый шарф. Время приняло другую форму: оно больше не было ни темным, ни светлым. Оно стало каким-то чудовищно тягучим, способным превращать минуты в века, но при этом не трогало память. Память. Один из самых жестоких подарков, которые нам преподнесла Великая Тьма. Принято считать, что все рано или поздно забывается. К сожалению, между принятым и реальным существует огромная разница. И в большинстве случаев реальность выглядит совсем по-другому.

Я до сих пор думал о том, где она сейчас. Может, на самом деле поехала к Дане в гости? Думаю, ей хотелось развеяться, а Париж подходил для такого лучше любого другого города. Или ей хотелось спокойствия, свободы от людей, и она направилась в Тибет? Почему она уехала, не попрощавшись? Это была не та Авирона, которую я знал… впрочем, это была действительно не та Авирона, которую я знал. Тогда, в Библиотеке, мы были ближе, чем два предназначенных друг другу бессмертных существа в момент высшего ментального единения, мы видели друг друга целиком, чувствовали друг друга так глубоко, что становились не просто одним целым — я был ею, а она была мной… но я не позволил бы себе и мысли о том, что в этом союзе будет место чему-то физическому. Или все же позволял, но где-то внутри, очень глубоко. Так глубоко, что… мне потребовалось время для того, чтобы осмыслить это и позволить своему желанию найти выход? А если так, то зачем же ты приезжала, Авирона? Для того чтобы позволить мне прикоснуться к счастью, а потом потерять его, даже не осознав до конца? Ты подумала, что во мне недостаточно боли, и решила добавить еще?

Тонкий свист невидимой ночной птицы заставил меня отвлечься от мыслей. Я сел и опустил закатанные рукава рубашки. Становилось холодно: сегодня на рассвете меня точно никто не вытащит на раннюю прогулку с целью полюбоваться восходом солнца. Я поднялся, сделал несколько шагов к воде, залюбовался лунной дорожкой… и краем глаза уловил движение на крыльце дома. Легкое, но достаточно заметное для того, чтобы я обернулся.

На этот раз на Авироне было короткое легкое платье — такое могла надеть разве что греческая гетера, но точно не дама, вернувшаяся из европейского города. Она стояла на крыльце и смотрела на меня, не торопясь подходить. Я, в свою очередь, замер на месте, не веря своим глазами: мне показалось, что реальность в моей голове смешалась с фантазией, и я вижу то, чего на самом деле нет. Наконец, Авирона улыбнулась мне и поманила рукой.