Колибри - Сандро Веронези

его задрочили ее закидоны. А пошел бы ты на х… А не пошла бы ты сама. Мальчишки перепугались: похоже, родители собираются разводиться. Но Ирена не теряла времени попусту. «Что за херню вы несете? – крикнула она из-за двери. – Прекратите!» Братья сбежали в гостиную, но Ирена не сдала позиций и осталась на карауле у двери, чтобы охладить страсти. Она была уже совершеннолетняя: по ее мнению, никому раньше ее самой не дозволено уйти из этого дома, поэтому – никаких разводов. Мать выглянула из-за двери, извинилась, за ней последовал отец, извинившись в свою очередь. Ирена посмотрела на них с презрением и сказала только, что Марко, к счастью, не понял причины их ссоры, и этого оказалось достаточно, чтобы определить будущее (это можно утверждать лишь задним числом, но все же можно) по меньшей мере трех членов их семьи, если не четырех или даже не всех пятерых, но будущее родителей и Марко – точно.

В итоге после встряски, устроенной дочерью, Пробо и Летиция почувствовали себя до крайней степени виновными эгоистами и быстро заделали дыру, образованную этим спором в паутине лжи, сотканной с огромным усердием за долгие годы совместной жизни вокруг их семейного гнезда. Действительно, в их союзе было что-то несгибаемо твердое и неизменное, чего они сами не могли объяснить: ни Летиция своей психологине во время бурных сеансов, годами сосредоточенных на ее неспособности бросить Пробо, ни Пробо самому себе, за долгие дни, проведенные в одиночестве за рабочим столом, – уверенная рука, острый глаз и свистящее дыхание, как у заядлого курильщика, и мысли, блуждавшие так далеко, что охватывали целиком все его беспредельное несчастье. Почему они продолжали жить вместе? Почему, если на референдуме о разводе[45] несколькими месяцами раньше оба с готовностью проголосовали за? Почему, если они больше не могли терпеть друг друга? Почему? Страх, наверное, но страх чего? Страх, конечно, присутствовал, но боялись они разного, и значит, страх разделял их тоже. Было что-то другое, неизвестное и неизречимое, державшее их вместе, – единственная загадочная точка контакта, сохранявшая в неизменном виде обещание, которое они дали друг другу раньше, двадцать лет назад, когда распускались фиалки, как поется в песне Фабрицио Де Андрй, вышедшей недавно – недавно не относительно скандала, а обещания, данного ими намного раньше, которое звучало доподлинно так: «Мы не расстанемся с тобой никогда, никогда, до конца нашей жизни». Впрочем, даже эта песня, в которой говорилось о них, их разделяла, и как все остальное, что их разделяло, казалось, она разделяла даже семью, ибо Летиция и Марко слушали ее (но порознь, на разных проигрывателях и каждый свою пластинку, даже не подозревая об этом), Джакомо и Ирена – нет (один – поскольку был еще слишком маленький, другая – поскольку находила ее тошнотворной), а Пробо в своем простодушии вообще не слышал о ней. Ну да ладно: они оставались вместе, семья не распадалась, и узел их брака не собирался развязываться. Хит назывался «Песня о потерянной любви», но их любовь не терялась ни разу; он заканчивался словами «ради новой любви», но новой любви для них не было предусмотрено.

Наверняка вмешательство Ирены в скандал сплотило родителей. Наверняка, как уже говорилось, определило их будущее и будущее Марко, поскольку с тех пор стала превалировать осторожность, жалость, стремление отказывать себе во всем ради так называемого блага детей. Вряд ли это могло сработать, Летиция и Пробо были достаточно умны, чтобы этого не понять: несчастье остается несчастьем, даже когда становится выбором, и если с определенного времени оно оказывается единственным результатом супружеской жизни, то передается детям. Но именно здравый смысл уберег их от самообмана, будто несчастье – это беда, невесть откуда свалившаяся на голову, потому что если заглянуть в их прошлое с кристальной честностью, то каждый из них должен был признать, что даже тени счастья они не видели, оба были несчастны уже до того, как встретились, они всегда вырабатывали несчастье, автономно, как некоторые организмы вырабатывают холестерин, и единственный краткий перерыв на счастье, которое они познали в своей жизни, был прожит ими в начале брака, когда они влюбились, поженились и завели детей. Они моментально перестали ругаться в тот вечер, но остались жить вместе, чтобы не выносить друг друга и дальше, обижать, ранить и скандалить шепотом до скончания своих дней.

Что касается Марко, они постарались пойти навстречу друг другу. Летиция усиленно над собой работала, желая отказаться от того, что ее психологиня называла мифом колибри (мальчик, остающийся маленьким, его красота и грация недоступны ни одной, кроме нее, женщине, и так далее), и согласиться с точкой зрения Пробо, согласно которой необходимо сделать все, на что способна наука, лишь бы помочь ему вырасти, – принеся на жертвенный алтарь блестящие убеждения о росте и форме, вызревшие с чтением (полностью, что бы там ни говорил Пробо) книги Дарси Уэнтуорта Томпсона. Пробо воспользовался этой уступкой, но не для самоутверждения, сделавшего бы его еще более одиноким, а как неожиданно представившимся случаем разделить нечто важное с супругой, которую, несмотря ни на что, он по-прежнему любил. Поэтому он отвез Летицию в Милан к доктору Вавассори, чтобы она познакомилась с ним и составила представление о серьезности его метода, предоставил ей возможность самостоятельно проверить надежность способа лечения, на которое надеялся, и обязался не сбрасывать со счетов ее мнение в ходе принятия их окончательного решения. Летиция повторила самостоятельно, как и Пробо в предшествующие месяцы, все изыскания и убедилась, что протокол миланского специалиста был действительно единственной серьезной возможностью, которую могло предложить научное сообщество на тот момент, чтобы помочь Марко Каррере вырасти. Конечно, нельзя сказать, что супруги пришли к общему решению совместно, но, по крайней мере, впервые за долгое время оказались на одном и том же пути.

Первое письмо о колибри (2005)

Марко Каррере

ул. Фолько Портинари, 44

50122 Флоренция

Париж, 21 января 2005 г.

Привет, Марко!

Как поживаешь? Не считай меня сумасшедшей, лгуньей или того хуже – особой, появляющейся неожиданно из ниоткуда, как будто ничего и не было. Тебя мне недостает. Не хватает. Достаточно было одного лета, когда я не поехала в Больгери, и я стала задыхаться. Я поняла, что даже увидеть тебя мельком, как бывало всегда, каждый год, в августе, последние двадцать пять лет, даже перемолвиться парой слов на пляже, мне позарез необходимо. Пиши мне, я в этом нуждаюсь. Я выдержала три г., все, больше не могу: сам решай, ответишь ты мне или