Великая война. 1914–1918 - Джон Киган

всё было не так просто, как на картах и на бумаге. Всеобщую воинскую повинность в Бельгии ввели только в 1912 году, после пересмотра стратегии, и к 1914-му эффект от неё был ещё невелик. Бельгийская армия модернизировалась медленно. Кавалеристы по-прежнему носили мундиры XIX века, но пехотинцев уже переодели в новую форму. Остались лишь шляпы с перьями да меховые шапки у гренадеров. Пулемётов было мало. Почти вся артиллерия сосредоточилась в крепостях Льежа и Намюра, а также в более старых фортификационных сооружениях Антверпена. Армия по численности уступала Garde Civique, городской милиции, появившейся в Бельгии ещё во время Тридцатилетней войны. Накануне Первой мировой дух патриотизма в стране был высок. Бельгийская армия считалась храброй, но то, что стране удастся ограничить боевые действия по защите своего суверенитета маленьким регионом на востоке, являлось не более чем иллюзией.

Тем не менее в начале войны бельгийские солдаты попытались воплотить в жизнь стратегию своего Генерального штаба. Немецкий ультиматум, в котором содержались ложные утверждения о намерении Франции использовать территорию Бельгии и заявлялось о праве Германии принять превентивные меры, нарушив бельгийский суверенитет, был вручен вечером в воскресенье 2 августа. На ответ отводилось 12 часов. Два часа спустя король Альберт собрал заседание кабинета министров, главой которого являлся. Совещание затянулось до рассвета. Прозвучали разные мнения. Начальник Генерального штаба генерал Селлье де Моранвиль предложил отступить за реку Вельпе. Его заместитель генерал де Рикель, наоборот, потребовал атаковать немецкие войска и отбросить их назад. Эта фантазия была отвергнута, как и пораженческая позиция де Моранвиля. Обращаться к Франции и Британии, на чью помощь можно было рассчитывать, не получив от них гарантии независимости страны, король не хотел. В конечном счёте приняли компромиссное решение. Бельгия не будет просить помощи у своих потенциальных союзников до тех пор, пока не нарушена её территориальная целостность, но ультиматум Германии отвергнет. Ответ Бельгии военный историк Альбертини называет самым благородным документом, составленным за всё время кризиса 1914 года. Заканчивался он выражением решимости «…дать отпор любому посягательству на права [Бельгии] всеми имеющимися в её распоряжении средствами»[123].

Ответ был доставлен в немецкое дипломатическое представительство 3 августа в семь часов утра, и вскоре его получили в Берлине. Немцам хотелось верить, что бельгийцы ограничатся лишь демонстрацией силы, чтобы подтвердить свой нейтралитет, а затем дадут им пройти. Вечером того же дня кайзер направил Альберту I, который принадлежал к дому Гогенцоллернов-Зигмарингеров и, значит, приходился ему дальним родственником, личное послание, в котором заявлял о своих самых дружеских намерениях, а вторжение, которое должно было вот-вот начаться, объяснял требованием момента[124]. Получив письмо от Вильгельма II, бельгийский король впервые за два напряжённых дня позволил себе раздражённое восклицание: «За кого он меня принимает?!» Альберт немедленно распорядился разрушить мосты через Мёз у Льежа, а также уничтожить железнодорожные мосты и тоннели на границе с Люксембургом[125]. Следующий приказ был командующему крепостью Льежа генералу Жерару Леману — вместе с гарнизоном до конца удерживать позиции, которые им доверили защищать.

Леман, профессиональный солдат, воспитанный в традициях XIX столетия, 30 лет жизни преподавал в бельгийском военном училище и одно время являлся военным советником короля. Честь для него была важнее жизни, а храбрость и обострённое чувство долга этого генерала давно стали легендами. Мёз, который Леману приказали оборонять, река могучая. Недаром традиционный марш французской армии назывался «Самбра и Мёз» — две эти водные артерии стали барьером, в 1792 году остановившим наступление вторгшихся во Францию прусско-австрийских войск. У Льежа река протекает по узкому и очень глубокому ущелью, и форсировать под огнём противника её невозможно. Это вскоре и предстояло узнать Эммиху. Его соединения вошли на территорию Бельгии ранним утром 4 августа. Вперёд были высланы кавалерийские отряды — немцы распространяли среди местного населения листовки с уверениями, что у них нет агрессивных намерений. Эти посланцы попали под огонь бельгийской кавалерии и солдат на мотоциклетах, что не предвещало основной группе ничего хорошего. Подойдя к Льежу, немцы увидели, что мосты выше и ниже города разрушены, несмотря на предупреждения, что подобные действия будут считаться враждебными. Эммих предположил, что это дело рук местных жителей. В немецкой армии прекрасно помнили о «войне без правил», которую вели партизаны во время их вторжения во Францию в 1870-м. Сами они героизировали Freischütze (вольных стрелков), которые во время Наполеоновских войн подняли в Пруссии восстание против Бонапарта, но теперь считали, что в случае неповиновения оккупационные силы имеют право обращаться с гражданским населением как с бунтовщиками и карать тех, кто оказывает сопротивление, — вплоть до массовых казней и коллективной ответственности[126]. Как показали последующие исследования, в 1914 году в Бельгии партизан, или франтиреров (francs-tireurs), практически не было. Правительство, исполненное решимости защищаться всеми законными средствами, которые имелись в его распоряжении, сумело довести до сведения своих граждан бесполезность и опасность стихийного противостояния немецкому вторжению. Были напечатаны объявления, призывающие избегать «любого повода для репрессивных мер, ведущих к кровопролитию, грабежам или массовым убийствам мирного населения»[127]. Имелся и призыв к гражданам сдать огнестрельное оружие местным властям. В некоторых населённых пунктах службы охраны порядка восприняли предупреждение настолько серьёзно, что сотрудники сложили всё табельное оружие в зданиях муниципалитета[128].

Отсутствие сопротивления агрессоров не смягчило. Немцы расстреливали мирных граждан и жгли их дома, целые деревни. Они яростно отрицали эти бесчинства — впоследствии убедительно доказанные, — когда вести о них стали появляться в газетах нейтральных стран. Расстреливали и священнослужителей — возможно, немецкие офицеры знали, что в 1793 году в католической Бретани именно священники возглавили сопротивление французской революционной армии. То, что впоследствии было названо изнасилованием Бельгии, не служило никакой военной цели и нанесло Германии непоправимый ущерб, особенно в Соединённых Штатах, где репутация кайзера и его правительства с самого начала была запятнана сообщениями о массовых казнях и других бесчинствах. Немцы сразу показали себя варварами, попиравшими все нормы международного права, морали и исторически сложившиеся обычаи войны. 4 августа, в первый день наступления группы Эммиха на крепости на реке Мёз, его солдаты расстреляли в Варсаже шестерых заложников и сожгли дотла деревню Батис. «Наше наступление на Бельгию действительно сопровождается жестокими мерами, — писал 5 августа Мольтке, — но мы боремся за своё существование, и все, кто стоит у нас на пути, должны пенять на себя»[129]. Дальше всё стало ещё хуже. За первые три недели немцы устроили массовые экзекуции в нескольких маленьких бельгийских городках — Анденне, Тамине и Динане. В Анденне были убиты 211