Портрет с одной неизвестной - Мария Очаковская

– Обалденно. Я в шоке.

– Тань, у тебя, кстати, писюк не занят, можно, плиз, мне эту фотку сосканить, я на флеш на трубу залить хотел, так чисто поржать? Во прикол, культура майя.

– Океюшки.

– Прикинь, на звонок предков поставить.

– Супер. Ой, Лиза, вам кто-то звонил сегодня, а я сказала, что вы еще в отпуске. Род Петрович говорил, вы только на следующей неделе выйдете, – встрепенулась Танюшка, оторвавшись от книги. Лизу всегда поражала эта ее способность мгновенно переходить с молодежного на нормальный доступный русский.

– Так оно и было, Тань, пока не появилась Скорикова и еще какой-то новый заказ с пригласительными.

– А тут такое без вас было… – азартно начала Танюшка, но дослушать ее не удалось, снизу раздался недовольный голос шефа.

Заказчики наконец ушли, и они остались за столиком вдвоем с Кириллом. Теперь можно расслабиться. Лизка была голодной и заказала себе салат и мохито, который подействовал молниеносно. Во-первых, потому что она ничего не ела со вчерашнего дня, во-вторых, устала, а в-третьих, все последние дни страшно нервничала. Теперь она почувствовала, как приятная нега разлилась по телу, в голове зашумело, и вся эта суета уже не давила на нее гранитной глыбой. Кирилл, тоже подналегший на коктейли, раскатисто картавя, буравил ее глазами и в третий раз бубнил извинения за то, что вытянул ее прямо из больничной палаты. Они сидели в ирландском баре, уютно примостившемся на крыше старого московского дома на Трубной улице. Место встречи выбирали заказчики, Лиза здесь раньше не бывала и с удовольствием осматривала стильный интерьер.

– Я бы, признаться, не стал вас беспокоить и пошел бы на встречу один. Только без вас, Лизавета Дмитриевна, энти переговариваться категорически отказывались. И я их отлично понимаю… Я бы и сам, знаете ли… Ну так что? Как вы думаете, за неделю с приглосами управимся?

– Да я-то что, я сделаю, сроки нормальные. Вот сколько они сами утверждать будут?

– А что там у них за тираж?

– Штука вроде бы. Слушай ты, а каллиграф-то как же успеет? Тысячу открыток подписать – это не кот начхал…

– Ничего, Лиз. Мы ему помощницу нашли, тоже, знаешь ли, такие кренделя выписывает – загляденье, помните – «Игумен Пафнутий руку приложил»? Чудная, доложу я вам, публика, эти каллиграфы. Бывает, ссорятся между собой, так натурально перья летят. Это же их орудия труда. – Кирилл допил свой карнавального вида коктейль, подал знак официанту повторить, потом встал с места и решительно уселся в кресло рядом с Лизой.

– Так, получается, две разных руки? – спросила Лиза и усмехнулась, вспомнив подружкину фразу про «развязанные руки шефа».

– Не-е-е-т, они как-то между собой умеют договориться, чтоб одним манером все адреса подписать. Ну а как там у вас расследование? Что, фамильное добро не найдено?

– Добро-то – я даже как-то особенно не надеюсь. А Леньке, соседу моему, слава богу, лучше, он через недельку уже выпишется. Надоело в больнице. – Лизин взгляд остановился на гигантских настенных часах. Только теперь она сообразила, что уже восьмой час, а мобильный молчит.

– Это еще что за номер? Эх, разрядился, гад. – Лиза достала и с раздражением бросила телефон обратно в сумку. Просить трубку у Кирилла и разговаривать при нем с Павлом ей почему-то не хотелось.

– Что вы сказали? – Кирилл придвинулся ближе, проворно завладел Лизиной рукой и запечатлел на ней звонкий смачный поцелуй. – А как ваше замечательное семейство поживает? Как дочь, матушка?

– Все слава богу… Послезавтра приезжают. Отдыхали на Волге. Хорошо, что их не было, когда все это случилось.

– Так вы, стало быть, в одиночестве? – вкрадчиво проговорил Кирилл и придвинулся еще поближе. Со стола упал пустой бокал и разбился. Предупредительный официант тенью метнулся к ним с совком и щеткой.

– Ну вот, видите, – ничуть не сконфузившись, произнес Кирилл и снова приложился к ручке, – какой я неуклюжий, а все потому, что робею при вас, Лизавета Дмитриевна.

– Да полно вам, Кирилла Петрович, заливать-то. Вы вон сколько коктейлей намешали, оттого и стаканы летают. А как, кстати, ваше семейство поживает?

– Эх, неромантичный вы человек, Елизавета. А я в самом деле очень соскучился. Без вас на работе как-то пусто.

– Ну так я через два дня выйду. А сейчас мне, Кирилл, пожалуй, надо идти.

– Как? Уже? Нет, нет, так дело не пойдет, я вас не отпущу, – настаивал Кирилл.

– Мне на дачу, это же далеко.

– Ерунда. Какая дача? Поехали лучше в караоке. – Он хватал ее за руки и все тянулся к щеке, пытаясь поцеловать, но прильнул к губам.

Продолжать разговор с окосевшим романтически настроенным Кириллом Лизавета опасалась. Просто потому, что не хотела обидеть отказом. Мало ли что он там себе вообразил. И потом она вдруг поняла, что очень соскучилась, и ей ужасно захотелось увидеть Павла. Картина, кража, милиция, Ленька, больница – в голове все так перемешалось, нужно было говорить одно, а думать про другое, и она забыла и о нем, и о себе, и о том, что все уже у них было. И было замечательно, здорово. И он внимательный, чуткий, нежный и очень-очень надежный. Боже мой! А где же он сейчас? На даче? Или вернулся к себе? И что же я, дура, тут сижу?

– Кирилл. Я поеду. В последнее время поздно возвращаться на дачу стало небезопасно. Я не трус, но я боюсь.

Правильно, решил Павел, невозможно просто так сидеть и ждать, ничего не предпринимая. Может, если Лиза ездила в Москву, она вернется на дачу как раз на электричке? Хотя вряд ли, она сама говорила, что передвигается только на такси. Но Павел все же, как утопающий за соломинку, ухватился за эту идею.

– Подъеду к станции, а там посмотрим. Только бы ничего с ней не случилось. Только бы ничего…

Станция «Валентиновка» выглядела пустынно и на удивление старообразно. Открытые платформы с лавочками, деревянные ступеньки, будка кассы со светящимся окошком, высоченные разлапистые ели, подходящие чуть не вплотную к железнодорожному полотну. По лестнице, стуча каблучками, сошла девушка. Что-то смутно-знакомое померещилось ему в ее очертаниях. Девушка огляделась по сторонам и поспешно зашагала в сторону дачного поселка. Нет, на Лизу она не похожа… совсем другой тип женщин, эдакая девочка-мальчик, Твигги. До Павла долетел сочный, легко узнаваемый аромат туалетной воды Kenzo, и перед глазами его, как памятник прошлым романтическим привязанностям, возникла Жанна.

На самом деле кузина Хулия ворчала на Павла напрасно, потому что никаким закоренелым холостяком он не был. И она это прекрасно знала. Просто трехлетний опыт гражданского брака с одной очаровательной девушкой закончился для обоих неудачно. Познакомились они на премьере какого-то чудовищного фильма в стиле арт-хаус, их места оказались рядом, и весь фильм Жанна (имя выяснилось позже) совершенно уморительно комментировала все происходящее на экране подруге. В противном случае до конца фильма Павел бы не высидел. Когда наконец поползли титры, его соседка уверенно резюмировала, что теперь Ларсу фон Триеру, как порядочному человеку, не остается ничего, кроме как вскрыть себе вены, либо, как вариант, сменить профессию и с сумой отправиться по дорогам Европы.

Жанна была остроумной, язвительной и в тот период страстно увлекалась кино. Нежная, субтильная шатенка невысокого роста, одетая с нарочитой, но хорошо продуманной небрежностью, оказалась еще очень неглупой и неплохо образованной. Она была единственной дочерью весьма состоятельных родителей, то тут, то там училась, но так ничего и не закончила, то тут, то там работала, но нигде подолгу не задерживалась.

Они сошлись быстро и легко. Инициатором отношений выступила Жанна.

– Ты еще даже подумать об этом не успел, а я уже все решила и прекрасно устроила.

Поначалу все ладилось, быт не заедал. Его собственно практически и не было. Зато были упоительные ночи, неиссякаемый поток гостей, обеды и завтраки в кафе… и разнообразные Жанкины увлечения. Охладев к кино, она с головой ушла в мир фотографии, накупила дорогущей техники, сутками сидела в студиях, увешанная аппаратурой, вела репортажные съемки. Потом пришло время здорового образа жизни, фитнеса, обливания ледяной водой. Диеты выбирались по принципу изощренности и сменяли одна другую, начались скипидарные ванны, клизмирование… это увлечение молодой жены далось Павлу особенно тяжко.

Сломался он, когда она записалась в парашютную школу. Раннее утро, теплая постель; выскользнув из нежных объятий супруга (впрочем, расписаны они не были, официоз, отметки в паспорте Жанна не жаловала), хрупкая фигурка устремляется к большому арочному окну спальни, торопливо раздвигая занавески. Она напряженно вглядывается в небо.

– А что, высоточка-то сегодня будет! – с удовольствием констатирует Жанна. Минутные сборы и… она уже где-то там, далеко, на аэродроме, среди таких же увлеченных, свободно парящих в облаках.