Философия освобождения - Филипп Майнлендер

воле к жизни. В пустыне, на пустырях, которые не могут дать никакого питания, на берегу бурного моря, перед огромными водопадами, во время грозы и т. д. человек легко впадает в возвышенное состояние, потому что он смотрит смерти в глаза, но знает, что находится в большой или полной безопасности. Он ясно осознает опасность, в которой он находится; однако, из-за своей безопасности, в нем возникает заблуждение, что он не сможет противостоять опасности, если она нависнет над ним. Совершенно безразлично, из каких убеждений он черпает предполагаемую силу, верит ли он в свое бессмертие, знает ли, что его держит рука всеблагого Бога, презирает ли он жизнь и жаждет смерти, или в нем вообще не происходит никаких рассуждений, и он бессознательно поднимается над опасностью.

Легко заметить, что большинство людей возвышаются только благодаря обману. Многим нужно сначала показать, что нет никакой опасности даже отдаленно, и все же у них не хватает сил даже на очень короткое время войти в созерцательное состояние, но они испытывают постоянный страх и желание выйти. Как мало тех, кто способен полностью посвятить себя наслаждению мощной грозой! Они делают это, как жадный игрок в лотерею, который постоянно рассматривает самый невероятный случай. Точно так же лишь очень редко человек в открытом море встречает шторм в истинно приподнятом настроении. Если же буря прошла благополучно, человек соберет воедино отдельные вещи, которые он видел во время самого всепоглощающего страха, и после этого с удовольствием возвысится над собой.

Математически возвышенными являются те объекты, которые сводят нас к небытию, показывают нашу ничтожность по отношению к миру в целом и обращают наше внимание на краткость и быстротечность нашей жизни, в отличие от так называемой вечности мира, или, как говорит Кабанис, от вечной молодости природы. Из этого состояния унижения, страха, даже отчаяния мы поднимаемся над собой, в зависимости от нашего образования, через самые разнообразные размышления и становимся созерцателями. Идеалист из школы Канта настраивается на мысль: Время и пространство находятся во мне, вселенная так неизмеримо велика только в моей голове, вещь сама по себе не имеет протяженности, а переход видимости во времени – обман; пантеист думает: я сам есть эта необъятная вселенная и бессмертен: hae omnes creaturae in totum ego sum et praeter me aliud ens non est; благочестивый христианин думает: все волосы на моей голове подсчитаны, я нахожусь в руке верного Отца.

13

Возвышенное состояние основано на мнимом качестве воли, твердости или бесстрашии, и возникает благодаря самообману. Если же воля действительно бесстрашна и тверда, то возвышенность, которую здесь следует определить просто как презрение к смерти, присуща самой вещи, и можно с полным правом говорить о возвышенных характерах.

Я выделяю три типа возвышенных персонажей:

– герой,

– мудрец,

– мудрый герой.

В серьезных ситуациях герой полностью осознает, что его жизнь действительно находится под угрозой, и хотя он любит ее, он без колебаний откажется от нее в случае необходимости. Герой – это каждый солдат в огне, преодолевший страх смерти, и каждый, кто ставит свою жизнь на кон, чтобы спасти другого.

Мудрый человек осознал никчемность жизни, которую так метко выразил Иисус сын Сираха:

Жалко жизнь всех людей от чрева матери до погребения в земле, которая является матерью всех нас. Всегда есть беспокойство, страх, надежда и, наконец, смерть;

и это знание) разожгло его волю. Последнее является непременным условием для мудреца, которого мы имеем в виду, потому что реальное возвышение над жизнью является единственным критерием возвышенности. Простое признание того, что жизнь ничего не стоит, не может принести сладкий плод смирения.

Самый возвышенный персонаж – это мудрый герой. Он стоит на позициях мудреца, но не ожидает, подобно последнему, смерти в покорности, а рассматривает свою жизнь как ценное оружие для борьбы за благо человечества. Он умирает с мечом в руке (в переносном или реальном смысле) за идеалы человечества, и в каждую минуту своего существования он готов пожертвовать добром и кровью ради их осуществления. Мудрый герой – это чистейшее явление на нашей земле; один только вид его возвышает других людей, потому что они находятся в иллюзии, что они, именно потому, что они тоже люди, обладают такой же способностью страдать и умирать за других, как и он. Он обладает самой прекрасной индивидуальностью и живет истинной, благословенной жизнью:

Ибо если с ним случится несчастье, В чем дело?

14.

Ближайшим родственником возвышенного состояния является юмор. Однако прежде чем дать ему определение, давайте разберемся в природе юмориста.

Выше мы выяснили, что истинный мудрец должен быть выше жизни, что его воля должна быть воспламенена осознанием никчемности жизни. Если только это признание присутствует, не переходя, так сказать, в кровь, демона или также: если воля, как дух, признает, что она никогда не найдет в жизни удовлетворения, которого ищет, но если в следующий момент она жадно обнимает жизнь тысячей рук, то истинный мудрец никогда не появится.

Эти странные отношения между волей и духом лежат в основе природы юмориста.

Юморист не может постоянно находиться на ясной вершине, где стоит мудрец.

Обычный человек полностью поглощен жизнью, он не ломает голову над миром, он не спрашивает себя ни: откуда я пришел, ни: куда я иду? Он всегда твердо помнит о своих земных целях. Мудрый же человек живет в узкой сфере, которую он очертил вокруг себя, и – какими средствами, совершенно безразлично – прояснил себя и мир. Каждый из них прочно опирается на себя. А вот юморист – нет. Он вкусил покой мудреца; он ощутил блаженство эстетического состояния; он был гостем за столом богов; он жил в эфире прозрачной ясности. И все же непреодолимая сила влечет его обратно в грязь мира. Он убегает от этого, потому что может одобрить только одно стремление – стремление к покою в могиле, и…

Но снова и снова сирены заманивают его обратно в водоворот, и он танцует и прыгает в знойном зале, глубоко желая покоя и мира в своем сердце; ведь его можно назвать ребенком ангела и дочерью людей. Он принадлежит двум мирам, потому что у него не хватает сил отказаться от одного из них. В пиршественном зале богов его чистую радость нарушает зов снизу, и если он бросается в объятия похоти внизу, тоска по верху лишает его чистого наслаждения. Таким образом, его демон мечется туда-сюда и чувствует себя как бы

разорванным на части. Основное настроение юмориста – это вялость.

Но что в нем не колеблется и не дрожит, что стоит твердо, как скала, за что он ухватился и не отпустит, так это осознание того, что смерть предпочтительнее жизни, «что день смерти лучше дня рождения». Он не мудрец, тем более не мудрый герой, но он тот, кто полностью признает величие этих благородных, возвышенность их характера, и полностью и всецело ощущает блаженное чувство, которое их наполняет. Он носит их в себе как идеал и знает, что, поскольку он человек, он может реализовать этот идеал в себе, когда – действительно, когда – «солнце встанет благоприятно, чтобы приветствовать планеты».

От этого и от твердого осознания того, что смерть предпочтительнее жизни, он поднимается от своей вялости и возвышается над самим собой. Теперь он свободен от неприятных ощущений, и теперь, что очень важно, его собственное состояние, от которого он сбежал, становится для него конкретным. Он соизмеряет его с состоянием своего идеала и улыбается глупости его половинчатого измерения: ведь смех всегда возникает, когда мы обнаруживаем несоответствие, то есть когда мы измеряем что-то духовным мерилом и находим его слишком коротким или слишком длинным. Войдя в гениальное отношение к собственному состоянию, он не упускает из виду, что скоро снова впадет в смехотворную глупость, потому что знает силу своей любви к миру, и поэтому только один глаз смеется, другой плачет; теперь рот шутит, а сердце кровоточит