Смертельный туман - С. Гроув

– У них маски рты прикрывали, – сказал Казанова. – Не глаза.

– В самом деле? – оживился главарь. – Похоже, им известно больше, чем нам! – И сухо добавил: – Сам-то я на эти красные тучи посмотреть еще не сподобился…

– Красные тучи? – переспросил Казанова. – Так вы из-за них очки носите?

Вожак коротко кивнул:

– Похоже, ты их тоже пока не видел?

– Нет.

– В этих красных облаках люди разум теряют. Говорят, своя же кровная родня начинает всякими чудищами казаться… Трудно судить, что тут правда, я-то из вторых рук только слышал, но третьего дня один мужик с юга рассказывал: видел-де парня, который собственную сестру киркой ухайдакал. За медведицу принял…

– Жуть какая, – передернуло Казанову. – Неужто правда?

– Может, правда, а может, и врут…

Налетчик отвернулся и пошел прочь. Казанова услышал, как он карабкался внутрь фургона. Проведя там некоторое время, главарь вылез наружу и отошел в лес, где, по-видимому, привязал коня. Вернувшись с небольшим кисетом, он бросил его Казанове. Тот поймал. Мешочек был нетяжелый, под матерчатой оболочкой угадывалось что-то вроде растрепанных веревочных обрывков.

– Это что такое? – спросил Казанова.

– Вяленая говядина, – ответил налетчик. И метнул на здоровяка острый взгляд. – Парню требуется еда, в которой много железа.

Казанова моргнул от неожиданности:

– В самом деле?

– На нем Знак железа, – сказал главарь. – Иначе не выживет.

Казанова посмотрел на кисет, потом снова на главаря, чьи блестящие металлические зубы определенно производили куда менее гнетущее впечатление, чем вначале.

– Спасибо, – сказал он. – А можно твое имя спросить? Очнется парнишка, захочет узнать, кто его выручил.

– Можешь сказать Счастливчику Тео: проезжал, мол, Тощий Джим со своими. Пусть в памяти покопается, авось вспомнит.

Казанова от изумления не нашел слов для ответа, мог только смотреть, как Тощий Джим со спутниками убираются с дороги. Вот они увели тяжело нагруженных лошадей в чащу, мерцающие факелы пропали из глаз…

Тогда Казанова вскочил на ноги, ощущая небывалый прилив сил. Привязав вожжи, он поспешил к задку фургона, где налетчики, как и обещали, оставили более чем достаточный запас еды и воды. На бочонке стоял зажженный светильник. Налетчики даже не разорили постель Тео, не позарились на майорские пуховики. У Казановы вырвался вздох облегчения. Легко отделались!.. Припав на колени, он с неохотой потревожил больного:

– Тео! Тео, очнись!

Юноша открыл глаза. Он смотрел на Казанову, не узнавая его.

– Надо тебе поесть и попить, – сказал тот, кладя голову больного себе на плечо.

Тео не отреагировал, даже когда Казанова ненароком задел его раненое плечо. Очень скверный знак! И этот невидящий взгляд, устремленный прямо перед собой… Казанова поднес к губам парня фляжку. Тео подавился, закашлялся, проглотил. Казанова дал ему самый маленький кусочек говядины из мешочка.

– На, Тео, пожуй, – попросил он негромко. – Тощий Джим сказал, тебе не поправиться без железа. Так что жуй давай и выздоравливай скорее, понятно?

Тео послушно принялся жевать, потом сглотнул. Но глаза остались все такими же стеклянными. Когда Казанова уложил его на тюфяк, он опустил ресницы, так и не издав ни звука.

19

Три намека

9 августа 1892 года, 11 часов 14 минут

Чиновникам, работающим в правительственных структурах, не так-то легко пробиться наверх. Места в парламенте неизменно приобретаются сторонними людьми: промышленными магнатами, потомственными политиками. Естественно, люди, обладающие достаточными средствами для подобного рода покупок, не станут начинать с низовых позиций вроде секретаря, табельщика или курьера. Таким образом, работники правительственных систем чувствуют над собой потолок. Они, конечно, могут прогрессировать, переходя в более престижный офис, могут даже сделать вполне респектабельную карьеру в высших сферах столицы… но до самого законодательного органа им никогда не добраться.

Необыкновенные события редко остаются таковыми. Даже если они продолжаются, не будучи объяснены, их странность постепенно перестает удивлять. Так произошло и с карстовыми воронками. Поначалу их описывали в самых тревожных тонах. Говорилось в основном о локальных извержениях под землей. Горожанам, наделенным буйной фантазией, виделись полчища гигантских червей. Постепенно тревога утратила остроту. Спустя некоторое время провалы уже привлекали внимание не больше, чем обычная для Бостона плохая погода. Люди спокойно занимались своими делами, разве что по возможности старались обходить стороной большие дыры в земле.

То же самое случилось и с пеплопадом. Дюймовый слой «теплого снега» первым же росистым утром обратился в вязкую жижу. Там, где не потрудились подмести улицы и тротуары, под лучами солнца запеклась тоненькая цементная корка. Она уродовала город, превращая его в серую облезлую мумию. Утренние газеты взвинченными голосами кричали о тлетворных проявлениях «Наковальни»… большей частью, однако, Новый Запад воспринял пепел просто как новый вид осадков.

Шадрак поглядывал кругом, шагая к зданию Палаты представителей. Зрелище было отчасти забавное. Кое-где рабочие пытались счистить корку с оконных стекол. Дети бросали в реку куски застывшего пепла. Небесное явление, причина которого оставалась неясной, никого особо не беспокоило. Примечательное исключение составлял предсказатель-нигилизмиец – самозваный уличный пророк, торчавший обычно на краю общественных лужаек; здесь он жег всех прохожих глаголами об ужасах Эпохи заблуждений. Сегодня вокруг него даже собралась небольшая толпа, в которую пророк и метал обвинения: его слушатели в своем невежестве вели эпоху к неотвратимому апокалипсису.

– Отныне огненный дождь с небес – не просто фигура речи! – кричал он, взволнованно тряся бородой. – Сера и огонь, которых так боялась Истинная эпоха, нас вправду постигли! – Голос нигилизмийца сорвался на визг. – Истинно говорю вам: век правды проникает в нынешний изолгавшийся век, чтобы уничтожить его!

– Вот только огня мы что-то не видели, – ответил с тротуара мужской скептический голос.

– И серы, – поддержал кто-то из женщин.

Шадрак полюбовался озадаченным выражением на лице нигилизмийца, хмыкнул, двинулся дальше. Поднялся по ступеням правительственного здания…

С утра он успел написать несколько писем корреспондентам в разных концах страны, запрашивая все возможные сведения о странных явлениях погоды, и собирался посвятить ближайшее время расследованию вопроса. Войдя в офис, однако, он увидел коротко стриженную молодую брюнетку в нарядном костюме, стоявшую у запертой двери его кабинета, и узнал помощницу премьера.

– Министр Элли, – сказала она с дежурной улыбкой. – Необычная погода, верно?

– Здравствуйте, Кассандра, – отозвался Шадрак. – Необычная, это мягко сказано… Соображения есть?

Он повернул ключ и пригласил женщину внутрь.

– Есть некоторые, – немного шаловливо отозвалась она. – Правда, я бы улики кое-какие собрала, прежде чем вслух их оглашать.

– Мудрое решение, – улыбнулся в ответ Шадрак. – Моя экономка, например, предположила, что это Судьбы почистили у себя дымоход.

Кассандра рассмеялась. Шадрак покачал головой:

– Вообще-то, я не уверен, что она шутила…

– Раз нет однозначного объяснения, всякая теория заслуживает проверки, – сказала Кассандра.

Гамалиель Шор наверняка горько скорбел о том, что Кассандра Пирс ушла из его штата, а премьер-министр гордился и радовался, что сумел ее переманить. Обе партии считали ее лучшей секретаршей во всей Палате. Она была не болтлива, пунктуальна, неутомима – и невероятно находчива. Более того, ей было свойственно дружелюбие без навязчивости, профессионализм без холодности, информированность без наушничества. И она совершенно не походила на некую нигилизмийку по имени Угрызение, якобы отбывшую с миссионерами в иную эпоху. Теперь она выглядела совсем по-другому, ярче, светлей. Те немногие бостонцы, которых дела заводили в нигилизмийский архив, вряд ли сообразили бы, что Угрызение и Кассандра Пирс – одно и то же лицо.

Не приходило это в голову и Шадраку, в том архиве никогда не бывавшему. Он давно решил про себя: всякий, кто добровольно поступал на службу к Бродгёрдлу, либо жестоко заблуждался, либо страдал опасной формой слабоумия, – и оттого обращал на новую помощницу премьера, с которой сталкивался время от времени, очень мало внимания. Да только Кассандру это не устроило. Сам Шадрак, предпочитая трудиться в одиночку, секретарем так и не обзавелся, а потому вынужден был отваживать ее самолично. В свою очередь, Кассандра проявила настойчивость. Она то и дело появлялась в офисе у Шадрака. Сперва с записками от Бродгёрдла, которые вполне мог бы доставить мальчишка-посыльный, с бумагами на подпись – далеко не самыми срочными… а последнее время – с вопросами, против всякого ожидания пробудившими интерес Шадрака.