Ставка на возвращение - Николай Басов

В приемной, где Савафа еще не было, Ростика недвусмысленно окружили аж четыре вас-смера, с воинственно выставленными стреляющими щупальцами и даже в полных панцирях и шлемах с совершенно зеркальными забралами. От этого их лица казались отсутствующими, пустыми и очень грозными, обещающими немедленную смерть, от которой и спастись невозможно. Рост осмотрел их, подивился тому, как изрядно о нем стали в последнее время «заботиться» пурпурные, как серьезно его стали воспринимать, и попытался мобилизоваться. Ведь не исключен был вариант, что он попал на какое-то судилище, и ему вот сейчас придется защищаться, выдвигать какие-то доводы, находить аргументы… Но из этого мало что вышло. Рост так и не почувствовал, что способен с кем бы то ни было спорить в полную силу своих мозгов и изворотливости, даже с кем-нибудь послабее несупенов или чегетазуров.

Потом в комнату своей плавной, волнистой и беззвучной походкой вошел Лодик. Он подошел к Ростику, привычно задрал голову, чтобы видеть его целиком, и чуть слышно проговорил:

— Ты догадался, что тобой недовольны?

Рост помотал головой, потом сообразил, что этот жест ярку не понятен, и уверенно ответил:

— Важно не недовольство, а то, что за ним последует.

Лодик странно хмыкнул, что могло соответствовать человеческой улыбке или другому проявлению поддержки, и отошел к тому месту, где обычно располагался Саваф. Его и вкатили на особенном кресле на колесиках, удобном для его в общем-то почти нечувствительной туши. Кресло толкали две девушки из габатов, и Рост неожиданно для себя понял, что стоит, вытянувшись в струнку. Оказывается, собственная судьба его все-таки волновала.

Снова на миг повисла непонятная тишина, Рост попробовал было сосредоточиться, чтобы прочитать то, что, возможно, в своей обычной манере безмолвно глаголил Саваф, но у него ничего не вышло. Каким-то образом он оказался изолированным от любой попытки понимать мышление чегетазура. Оставалось только оценить поведение стражников, и выяснилось, что Рост не ошибся в своей догадке. Те стояли по виду расслабленно, но своими щупальцами определенно выцеливали его, готовые в любой миг пустить их в ход.

Внезапно, после высокого и довольно неприятного крика, который заставил Ростика вздрогнуть, заговорила Карб. Очень быстро, резко, с низкими гортанными звуками, явно на языке пурпурных, но с таким выговором, что, даже если бы Ростик и знал этот язык, все равно ничего бы не понял. Он повслушивался в ее речь, потом бросил, все равно это было бессмысленно.

Карб докладывала долго, можно было даже слегка заскучать, слушая ее рыки и всхлипы. Потом она, по-прежнему находясь в весьма напряженном состоянии, подошла к какому-то столику, налила себе воды в небольшой медный стаканчик, выпила и стала говорить уже что-то другое, кажется, излагала свои выводы. Они звучали последовательно, чуть более плавно, чем прежняя речь, и весомо.

Останусь жив, решил Ростик, обязательно потребую денежного довольствия, чтобы поднанять тренера по языку пурпурных. Он так и подумал — тренера, а не учителя, хотя, конечно, хорошо бы еще знать, где такого толкового губиска можно найти… И получится ли вообще остаться в живых?

Внезапно Карб смолкла. И немного не в тон с ней, а со сладкими, убаюкивающими пришепетываниями заговорил Лодик. Он определенно проигрывал Карб по эмоциональному накалу речи. К тому же он явно подпускал просительные нотки, хотя неясно было, почему и насколько успешно это у него получалось.

А потом вдруг повисла полная тишина. В помещение вошла Пинса, за ней в некотором отдалении вышагивал Падихат. Тот даже что-то бормотал про себя, и эхо от его голоса отчетливо прокатывалось по гулкому помещению.

Пинса вышла вперед, где незадолго до этого стояла Карб, и тоже что-то проговорила, весьма кратко и решительно. Так, решил Ростик, теперь-то все и решится.

И вдруг напряжение охранников спало, они как-то даже отодвинулись от Ростика, и он понял, что заговорил Саваф, причем его слова зазвучали в сознании Ростика с непонятной насмешливой интонацией.

— Вы что же, думаете, я всего этого не предвидел? — обращение чегетазура, очевидно, было направлено к Пинсе, Лодику, Падихату, Карб и остальным.

Почему-то Рост отчетливо понимал, что теперь чегетазура «слышат» все присутствующие, хотя, вероятно, слегка по-разному, может быть, даже на разных ключевых языках, потому что Синтра говорила на едином с пятого на десятое, тем не менее она все понимала, это было ясно по ее глазам. А Саваф тем временем продолжал:

— Это было предусмотрено с самого начала. И важно не то, что он, — Рост понял, что говорят, разумеется, о нем, — болеет, подставляя ламаров под наши атаки. А то, что он обучаем и, несмотря на разные сложности, все-таки эффективен. — Если бы можно было понять, куда смотрит чегетазур, его взгляд определенно пришелся бы на Синтру с Джаром, ну, может быть, еще на Карб, откровенно прячущуюся за их спинами. — Поэтому мы сделаем иначе.

Внезапно в воздухе повисла какая-то странная фраза, произнесенная не Савафом, кажется, а Пинсой, только ей из всех присутствующих можно было прервать чегетазура. Но и в этом Рост был не уверен, его мозги сейчас почти раскалывались от перенапряжения, что-то с ним происходило, причем странное и страшное, словно он стал не собой, а каким-то зомби, которому чегетазур может приказать что угодно, даже убить себя, и он не сумеет этому приказу противостоять.

Когда он чуть-чуть очухался, речь Савафа звучала уже так:

— Попробуем повышенной нагрузкой повысить его выносливость к травматизму, который…

Все, дальше Рост не понимал ни слова. Но совершенно неожиданно его чудовищное ментальное напряжение вдруг подбросило немыслимую информацию. И вот что он понял.

Оказывается, Фискат, а может быть, и не он один заложили в его мозги что-то, что ассоциировалось с книжной закладкой, чтобы легко и без затраты сил находить какую-то нужную «страницу» его представлений о мире и таким образом, помимо его воли, совершенно с ней не считаясь, вычитывать то, что Ростик хотел бы держать при себе. Даже если он не будет об этом думать, даже если сам забудет об этом, для любого грамотного чегетазура его мозги и его знания окажутся доступны, и с этим никто никогда уже не сумеет ничего поделать. Он был как бы болен этой шпионской вставкой в свое сознание, он не ощущал ее, но теперь являлся уже не человеком со свободной волей и собственным сознанием, а неким прибором, пусть даже и сложным прибором, с которым Саваф мог обращаться легко и без видимых усилий, используя доступные ему ментальные кнопочки и настроечные верньеры.