Сталкерша (СИ) - Бэнкс Натали

Звезды в его глазах вспыхнули и теперь горят кострами инквизиции, а я ведьма, которая сводит с ума хорошего парня. Ускоряюсь максимально, позволив ему яркую и страстную разрядку. Падаю на мокрую от пота грудь и затихаю, наслаждаясь моментом. А Марк опять касается приятно-ноющей татуировки.

─ Сыграешь мне? ─ прошу я.

─ Тебе сыграю! ─ обещает Марик.

Девочки, прошу понять и простить автора за то, что так затянул с продой. Обещаю, что исправлюсь! Спасибо за терпение!

Глава 14. Прошлая жизнь 14.1

Сую пульсирующую болью и обильно кровоточащую руку под кран. Надо смыть кровь, чтобы понять, насколько все плохо. Как же больно, зараза! Меня словно бешеный пёс покусал. Или хуже того. Кажется, выхватил кусок плоти.

Когда кровь перестает литься потоком ─ ледяная вода помогла капиллярам сузиться, ─ критически осматриваю внушительную рваную рану, которая чуть не стоила мне большого пальца. Останется шрам. Любая другая уже бы грохнулась в обморок от шока и кровопотери. Я не любая. Если бы я была на месте горе-экстримальщика из «127 часов», то не стала бы тянуть резину и ампутировала кисть в первые часы заточения. Впрочем, у него не было блестящих навыков хирургического шитья и ледяного хладнокровия. Так что простим мужику его слабость.

Боль взбесила меня, а постоянный ор, в котором я нахожусь уже вторые сутки, почти довел до безумия. Пытает меня своими криками. Будто в чертовой «Гуантанамо» нахожусь, но там хоть «Rammstein» включали! Зависаю всего на мгновение, не позволяя себе уйти в шок, набираю побольше воздуха в легкие и выпускаю его вместе с отчаянным криком, таким тонким, что ему вторят дребезжащие стекла. На последних децибелах срываюсь на визг, который сливается с его тяжелыми, хриплыми криками, напоенными моей кровью. Голос у Димы порядком осип. Но пропадать не собирается.

В центре обеденного стола немым укором стоит прозрачный контейнер с перевязочными материалами, местной анестезией и прочим медицинским барахлом, которое в ходу во всех травмпунктах. Не зря приготовила. Как знала, что битва за любовь предстоит кровопролитная.

Еще повезло, что он разорвал зубами левую руку. Интересно, надо ли делать прививку от столбняка, если тебя покусал человек ─ самый страшный зверь в природе? Фиг с ним, я настолько бешеная сейчас, что прочее бешенство в моей крови просто сгорит.

Зубами снимаю колпачок со шприца с местным обезболивающим и с апломбом выплевываю его как дротик. Прижимаю покалеченную руку к столу ─ она то и дело вздрагивает от боли и травматического шока ─ и методично обкалываю вокруг раны. Надеюсь, что хоть сухожилие цело. Дышу максимально глубоко, пытаясь хоть немного расслабиться. Но не тут-то было! Его крики просто невозможно терпеть. Медленно отпускаю конечность, под которой уже успела растечься целая лужа, и скользкими пальцами нащупываю в кармане джинсов наушники. Выуживаю их, пачкая кровью, и вставляю в уши.

«…Не смотри в глаза; мертвые глаза УРАГАНАААА!!!», — гремит в ушах, пока я накладываю швы. Себя я еще не латала. Больно ─ пальцы то и дело теряют иглу. Надо было подождать, пока обезболивающее подействует, но он меня так достал, что я должна срочно принять меры. Ровно через одну песню и десять-двенадцать швов я ворвусь в комнату ураганом и заставлю Диму принять меня и мой план всерьез.

Я шью хорошо, но сейчас стежки просто отвратные ─ точно останется некрасивый шрам. Ладно, пусть так. Любовь ранит. Нет, все гораздо хуже. Она делает очень больно, оставляя раны на теле и рубцы на сердце. Дима там ревет от гнева и негодования, но мне ведь куда хуже от его безразличия и ненависти. Словно нутро полосуют ножами. Так активно полосуют, что боль в руке даже помогает, уравновешивая разность во внутреннем и внешнем болевом накале. Хорошо, что так, иначе меня бы уже разнесло в кровавую пыль.

Наконец отрезаю нить и хорошенько бинтую кисть, фиксируя выскальзывающий бинт зубами. Скидываю шовный материал и ножницы обратно в контейнер и фурией несусь к «любви всей своей жизни», которая уже порядком достала своим ором и нежеланием смотреть правде в глаза.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

─ Что ты орешь? ─ взвизгиваю я, перекрыв его хрипловатые, надрывные крики.

Сравнивает меня с землей ненавидящим взглядом налитых кровью глаз ─ все сосуды полопались от постоянного напряжения. Еще бы! То орет дурниной, то пытается вывернуться из пут. Он так дергается, что первые два дня мне казалось, что либо веревки дадут слабину, либо поручень подведет. Случись такое, я бы уже не успела схватиться за шприц. Вместо любви в его глазах горит желание перегрызть мне сонную артерию. Дима так бы и сделал, но в зубах оказалась только моя рука, из которой добрый мальчик, готовый всем помогать, выхватил кусок мяса. Вон все губы в кровавой корке, которая потрескалась и отшелушивается багровым порошком.

Что ж, Димочка, если ты не хочешь нежную, любящую девочку, получишь злобную стерву, которая заставит повиноваться, сделав твое здесь пребывание настоящим адом.

─ Развяжи меня, сумасшедшая стерва! ─ вновь шипит он, готовый разорвать меня на части.

О Боги, как неоригинально! И ругательство тоже так себе. В первые сутки он меня как только ни поливал.

─ Оглянись, идиот! Тут шумоизоляция, как в бункере! Тебя слышу только я!

─ Чтоб ты сдохла, тварь! Сначала мою жену чуть не ослепила, а теперь держишь меня на привязи. Меня уже ищут, ─ выдерживает торжественную паузу, ─ и когда найдут, тебе конец!

─ Может, и найдут! Но ты уверен, что быстро? ─ спрашиваю я, плюхнувшись на стул, что стоит напротив кровати. ─ Я могу уйти, и тебя некому будет кормить.

Затыкается и продолжает сверлить меня злобным взглядом. Его красивые глаза обезображены кровавыми ободками вокруг радужек и ненавистью. Смотрю на него и понимаю, что разочаровываюсь. Алиюшка была в чем-то права: не такой уж он и красавчик. Да и рот как помойка. А главное ─ на меня злой, как взбесившийся кобель. Но…никто не смеет так со мной обращаться. Никто.

─ Я тебя понимаю, Дима. ─ беру со стола стакан, в котором еще не растаял лед, и делаю глоток воды. ─ Без еды человек может прожить месяц и больше. Но вода…Да, вода…Без воды не так уж и просто протянуть. Смерть от жажды очень мучительная.

Натужно сглатывает, гипнотизируя стакан в моих руках. Сложно представить, как сильно ему хочется пить. Дима уже третьи сутки отказывается от еды и воды, и единственное, что иногда просит, это подать «утку». Конечно! Голодать не так стыдно, как обделаться под себя.

Анализ мочи многое может рассказать о состоянии организма. Но бывают такие случаи, когда все понятно и без лаборатории. Его моча бьет в нос застоялым запашком, а ее цвет уже уходит в коричневый. Диме бы притихнуть, чтобы не терять так много жидкости с потом, но это не про него. Что ж, Диму можно уважать хотя бы за стойкость. Он и сам понимает, что почки скоро откажут и надо срочно восстановить водный баланс, но лучше сдохнет, чем попьет из поднесенного мною стакана.

─ Извинись за то, что ты сделал, и я дам тебе попить! ─ предлагаю я, делая еще один смачный глоток.

─ Пошла ты! ─ бросает он и опять начинает орать так хрипло и натужно, что эти звуки хуже воя пенопласта, которым натирают оконное стекло: ─ Помогите!

Я вскакиваю на ноги, выхватываю из напульсника, который теперь ношу не снимая, заготовленный шприц с миорелаксантом и подскакиваю к нему. Дима выкручивается и выламывается, как бесноватый на сеансе экзорцизма, а изо рта брызжет пенная слюна. Нет, это не бешенство или эпиприступ, просто секрет слюнных желез загустел из-за обезвоживания и взбился как сырой белок, ведь он предпринимает все новые попытки меня погрызть. Я злее. И проворнее. Хотя и вымотана еще сильнее, чем он. Хлопком втыкаю иглу в шею и прожимаю поршень.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Под аккомпанемент его стремительно стихающих воплей сползаю на пол, чувствуя себя мешком с костями. Меня колотит и хочется то ли плакать, то ли курить. В этот раз все будет жестко. Он затих, потому что все мышцы разом превратились в кисель, но весь фокус в том, что в шприце, помеченном красным маркером, не было снотворного. Да, да, Дима все чувствует и даже видит сквозь узкую щелку не до конца сомкнутых век.