Каталог Латура, или Лакей маркиза де Сада - Николай Фробениус

Я наклоняюсь над ним. Но не успеваю нашарить в кармане скальпель, как на меня накатывает тошнота, и я отхожу прочь.

Закрываю за собой дверь. Мимо меня по коридору, прихрамывая, идет лакей. Я подхожу к лестнице, опираюсь о перила. От слабости у меня дрожат колени, во рту привкус рвоты. Я пытаюсь глубоко и ровно дышать.

Внизу у стойки портье стоит инспектор Марэ в высоких сапогах и сюртуке с золотыми пуговицами. Старый полицейский внимательно осматривает вестибюль. Ему уже доложили о прибытии маркиза. Я смотрю на величественную фигуру инспектора. Неужели это конец? Меня вдруг охватывает паника.

Я отхожу от лестницы. Снимаю башмаки и босиком бегу по коридорам. Через открытое окно вылезаю на крышу. Скольжу по мокрой черепице, но успеваю схватиться за какое-то чердачное окно. Подтягиваю колени и через плечо гляжу вниз на улицу. Она далеко внизу. Оттуда до меня доносятся голоса. Один из полицейских инспектора Марэ выходит из кареты. Я пытаюсь открыть чердачное окно. Оно не поддается. Я через плечо смотрю на улицу. Дергаю раму. Вижу внизу инспектора Марэ, он ведет какого-то человека, это маркиз, они медленно идут по улице, полицейский открывает перед ними дверцу кареты, я дергаю раму окна, она не поддается, Марэ подсаживает маркиза в карету и садится следом за ним, я дергаю раму, она не поддается, карета катится по улице, я бью кулаками по окну и скольжу по черепице, карета двигается с места, я съезжаю по крутой крыше, пытаюсь перевернуться, вижу под собой улицу, она словно черная пасть, карета скрывается из глаз, я пытаюсь ухватиться за черепицу, царапаю руки, скольжу и наконец парю в воздухе.

5. ЖЕЛАНИЕ ИНСПЕКТОРА РАМОНА

Узнать монаха-бенедиктинца отца Нуаркюиля было невозможно.

– У него было такое доброе лицо, – прошептал кто-то стоящий сзади, голос и шум реки сливались друг с другом. Инспектор Рамон не желал слушать ничего, кроме своего внутреннего голоса, который повторял без конца: «Кто он? Как он сюда попал?» Рамон стал коленями на песок и начал осматривать обезглавленное тело монаха. Его вынесло утром на левый берег Сены. Нашел тело нищий, который спал, укрывшись под лодкой. Именно это больше всего и злило Района: незадолго до того генерал-лейтенант, который руководил департаментом полиции Парижа, приказал арестовать в городе всех нищих. Их место в тюрьме, гласил приказ. Хотя Рамон и считал глупостью, чтобы полиция тратила время, гоняясь за бродягами, он все же заковал нищего в цепи, ибо был образцовым полицейским. Десять лет службы в армии научили его, что исполнительность – самая удобная форма существования. Став после армии следователем сыскной полиции, Рамон попал в непривычное положение. Теперь именно его рот отдавал приказы. Его палец указывал верное направление. Его логике надлежало быть безошибочной. Первые месяцы Рамон был в панике. Собственный голос казался ему эхом, а собственные высказывания он изучал – словно до сих пор был подчиненным – со свойственным всем подчиненным критическим отношением к начальству. В глазах своих служащих он видел собственное отражение и чувствовал презрение, крывшееся за подобострастным выражением их лиц. Вот они, разрушительные силы, думал он. Со временем Рамон обнаружил, что единственный способ защитить себя – это пунктуально следовать правилам. Чувство долга. Точность.

Рамон выпрямился. Тронул жертву кончиком башмака, тело перекатилось на бок. Он сел на корточки и стал изучать его. На плече трупа были царапины, плащ разорван. Монах дрался с убийцей. Рамон пальцем начертил на песке крест возле плеча монаха. Осмотрел резаную рану. И опять то же самое: убийца явно знал правила трупосечения. «Ампутация» головы была проведена необыкновенно аккуратно и свидетельствовала о доскональном знакомстве убийцы со спинным мозгом и сосудами. Рамон приказал подчиненным искать голову, но и после четырех часов поисков они не сумели найти не то что головы монаха, но даже его волоска. Не обращая внимания на тоскливое выражение лиц своих подчиненных, Рамон приказал продолжать поиски. Он снова принялся изучать место среза, где голова была отделена от шеи. Срез был удивительно ровный.

Один из полицейских что-то крикнул, Рамон поднял голову и посмотрел на трех молодых полицейских, стоявших в рощице спиной к нему. Он нехотя поднялся и пошел к ним. Наверняка их внимание привлекла какая-нибудь глупость. Рамона раздражало, когда его сбивали с толку всякими пустяками, которые мешали ему сосредоточиться. Растолкав полицейских, он сердито посмотрел на позвавшего его парня:

– Что случилось?

– Вот, месье, смотрите, что я нашел.

Полицейский протянул ему осколок зуба, имевший форму полумесяца.

Когда Рамон осматривал руки монаха, на левом суставе он обнаружил ранку. Видно, этот мирный монах бросился на преступника и нанес ему хороший удар.

В участке Рамон написал рапорт своему начальству. В нем говорилось, что монаха убили с помощью скальпеля, что голова была отделена от тела и найти ее не удалось. Он подробно описал жертву и закончил так: "Смотри дело 1-5, папка под названием «Анатом». В душе Рамон ни минуты не сомневался, что это убийство связано с тремя другими таинственными убийствами, случившимися в Париже за последние два года. Почерк убийцы был слишком характерен, чтобы его можно было повторить. В приложении инспектор написал: «Можно надеяться, что указ от 1656 года, 9-й параграф которого запрещает просить в городе милостыню, на сей раз поможет нам схватить особо опасного преступника. В связи с этим делом полиция должна допросить всех задержанных нищих». Рамон был доволен этой маленькой припиской. Он не сомневался, что генерал-лейтенант оценит его безупречное знание параграфов.

Придя домой, Рамон задумался. Нет ничего необъяснимого. Всему есть свое объяснение. Его старая матушка пожелала ему доброй ночи и попросила, чтобы он отнес ее в спальню, он выполнил эту просьбу и открыл окно, тогда она, как обычно, попросила его открыть окно пошире, он выполнил и эту просьбу, после чего укутал мать одеялом, наклонился над ее лицом, от которого пахло кислым сыром, и поцеловал в заросшую волосами щеку; проделав все, что он проделывал каждый вечер в одном и том же порядке, Рамон ушел из дому, чего обычно никогда не делал; впрочем, если припомнить, то как-то раз он выходил из дому после наступления темноты год назад. Он прошелся по улицам. Прохладный воздух пошел ему на пользу.

Вернувшись домой, он сел в свое любимое кресло. Надо вспомнить все дела, которые я расследовал в последние годы, думал Рамон, надо получше обдумать каждое из них, не делая поспешных выводов, если я не ошибусь, это позволит мне рано или поздно обнаружить то, что прежде ускользнуло от моего внимания. Найти скрытый смысл. Мотив.

Он просидел целый час, обдумывая все именно так, как хотел, но это не дало результатов. Наконец он сказал самому себе: «Если я каждый вечер буду думать об этом деле, целенаправленно размышлять над ним, в конце концов я, безусловно, раскрою его». Удовлетворенный своими рассуждениями, Рамон встал, направился в спальню и совершил там некий весьма сложный ритуал, состоявший в том, что он переставил все вещи, находившиеся в комнате, на новые места, и они образовали один из семи узоров. Цель подобных действий, производившихся с неизменной точностью, заключалась в том, что Рамону на каждый день недели нужен был новый порядок. Чтобы, просыпаясь утром и осматривая свою спальню, он знал, что наступил новый день и уже ничто, даже расположение вещей в комнате, не напомнит ему о дне вчерашнем.

Это началось семь лет назад, и с тех пор Рамон неукоснительно следовал своему правилу. Можно сказать, что само время, которое он, мысленно окрестил «непонятным годом», вынудило его к этому. Семь лет назад его неожиданно стало мучить сознание, что ничто не имеет смысла. Именно тогда он под началом Демери занимался регистрацией и исследованием творчества некоторых вызывавших подозрение писателей, дабы установить, не содержат ли их произведения следов богохульства или нежелательных политических мыслей. В самых разных обличьях он посещал кафе, где обычно собирались люди искусства. Слушал громкую болтовню издателей и литераторов. В то время он прочитал тысячи книг и памфлетов, однако лишь единицы дел дали основание для тюремного заключения. Но вот однажды утром он открыл книгу и прочел историю, которая произвела на него такое сильное впечатление, что он начал подумывать, не покинуть ли ему полицию. Это было описание некоторых поступков, приписываемых старому королю Акему, правителю какого-то государства в Малайзии. Сочинение было простое и весьма раздраженное, и для полиции оно не представляло никакого интереса. Но некоторые, впрочем вполне пристойные, высказывания начали перед сном мучить Рамона. Стоило ему положить голову на подушку и закрыть глаза, он, вместо того чтобы спокойно заснуть, погружался в пучину каких-то кошмаров. Объяснить это было невозможно. В этих кошмарах не было никакого смысла, Рамон не мог вынести из них ничего поучительного. События, описанные в книге, не имели к нему никакого отношения, полицию не заинтересовала ни сама книга, ни ее автор. Образы этих кошмаров заимствованы из книги, они не имеют ко мне отношения, думал Рамон. Но чужие описания чужой страны и чужих обычаев упрямо не покидали его снов и вели себя так, словно совершали некий поход во имя справедливости. Они напомнили Рамону о кое-каких несерьезных мыслях, приходивших ему в голову после смерти отца много лет тому назад. Он тогда говорил себе: «Все эти мысли принадлежат сидящему в тебе демону, он хочет уничтожить все хорошее, во что ты веришь».