Поворот - Квинтус Номен

— так что новая версия должна была уже груза перевозить свыше двух с половиной тонн. То есть будет перевозить — если получится ее все же на колеса поставить, однако Наталия считала, что уж кто-кто, а Алексей Евграфович проблему с бутадиеновым каучуком решить сможет, причем достаточно быстро. Ну а пока можно и модернизацией завода заняться, ведь большая часть его оборудования была, мягко говоря, устаревшей: завод начал строиться в шестнадцатом году, а большинство станков для него было заказано еще раньше, и заказывались станки из числа тех, что подешевле — то есть уже «морально устаревшие». И к тому же приличная часть станков (не большинство, но все же довольно много) была поставлена уже «второй свежести», сколько-то времени уже поработавших на заграничных заводах. А теперь, когда появилась (хотя и вынужденная) возможность «без ущерба для производства» (и без того прекратившегося) оборудование поменять на более современное, то этим нужно было воспользоваться.

Правда, на это требовались деньги, и денег требовалось очень много. А золотой запас России, в момент переворота превышавший два миллиарда рублей, был уже наполовину истрачен. Даже больше было потрачено, но сколько-то золота за это время и добыть удалось… правильнее было бы сказать, что «от золотого запаса осталась едва половина». Но она все же осталась, так что пока еще «деньги были» и, как выразилась Юмсун, «их надо было тратить до того, как они совсем закончатся».

Следует заметить, что высказывание Юмсун было не настолько глупым, насколько оно выглядело на первый взгляд, все же у России были весьма серьезные шансы остаться вообще без денег. Потому что просто долг тем же французам составлял около трех миллиардов рублей, и с ним что-то нужно была делать. Правда, здесь были еще и определенные «встречные обязательства» — но их размеры пока даже никто толком подсчитать не мог.

Пока что французские займы потихоньку погашались за счет поставок французам левомицетина, причем очень неплохо выходило даже сумму выплат при этом подсократить: во многих французских аптеках, с которыми получилось договориться, драгоценные таблетки продавались исключительно за облигации русского займа, по зачетной цене в три франка за таблетку — то есть на десять процентов дороже «заявленной цены». Но продавались они только за облигации, а тиф во Франции пока не прекращался, так что народ ругался, но платил. Аптекари за продажу «дефицитного лекарства» получали три процента от продаж «по номиналу» — вроде немного, но торговля-то шла исключительно бойко, так что была для них весьма выгодной, но все равно «потерянных денег» было исключительно жалко.

И Екатерина — после обстоятельного разговора с Андреем и Петром Сапожниковым — навестила господина Второва:

— Николай Александрович, все мы весьма признательны вам за вашу работу с тракторными заводами, но в силу ряда причин, которые я сейчас объяснить вам не в состоянии, мы пришли к простому выводу: не ваше это дело. Не потому что вы работу плохо провели, нет — но вы способны на большее. Вы же талантливейший банкир!

— Но вы-то все банки… почти все, национализировали и нынешнюю банковскую систему я уже не понимаю. Не скажу, что она плохая или хорошая, я ее действительно понять не могу. Так что пользы от меня в банковском деле… в вашем банковском деле…

— Но у нас, у России, есть обязательства, которые, скажем так, появились в прежней системе. Речь идет о французских займах, но ведь и французы нам изрядно задолжать успели. Проблема лишь в том, что при Николае никто эти обязательства даже не учитывал! И мы просто не можем подыскать другого человека, который с таким учетом бы справился…

— То есть вы предлагаете мне выяснить, сколько Франция нам должна?

— Именно так. А после этого провести с французами переговоры о способах расчетов по нашим взаимным обязательствам.

— Интересное предложение… а с тракторными заводами…

— А вы собрали настолько профессиональные команды управленцев для этих заводов, что теперь они и сами справятся. Но сами понимаете: заводы — это всего лишь жалкие десятки миллионов рублей, а займы… три миллиарда — это ведь гораздо больше?

— И гораздо интереснее. Когда мне можно будет приступать к этой работе?

Глава 5

Вообще-то с долгами у правительства России все было не настолько грустно, как Екатерина рассказала господину Второву. Потому что да, долги по царским «частным займам» у французских граждан действительно были в районе трех миллиардов, а общие долги приближались уже к восьми миллиардам — и это только военные долги, не считая набранных еще в довоенное время. А с ними задолженность превысила уже двенадцать миллиардов. Вроде бы очень дофига, однако другие страны тоже немало России успели задолжать, только по большей части таких долгов полной ясности пока не было. Но уже кое-что стало проясняться, и Юмсун мимоходом заметила:

— Похоже, большевики в нашей истории не бесплатно объявили о том, что всем, кому они должны, долги прощают: чистое-то сальдо получается сильно в пользу России.

Правда, баланс требовалось еще раз (а возможно, и не один раз) тщательно проверить — но уже получилось у Норвегии забрать пять тонн золота, вывезенного лично царем, чуть больше была вынуждена вернуть русскому правительству Бельгия. Австрия еще по довоенным займам России задолжала довольно прилично, Болгария та же — и Сербия с Черногорией, хотя последние настаивали на том, что долги они будут отдавать «на прежних условиях», то есть еще лет пятнадцать. Но этими «должниками» ситуация не ограничилась, оказалось, что даже Персия задолжала России под сотню миллионов рублей золотом. Правда, с Персии должок быстро получить шансов практически не было, но вот с прочих денежка все же возвращалась. Хотя не так быстро, как хотелось…

Но — возвращалась, и здесь очень неплохо поработал министр иностранных дел Борис Владимирович Штюрмер. Его, правда, Николай с должности уволил еще в шестнадцатом — несмотря на то, что он меньше чем за год пребывания в должности смог добиться того, что Антанта признала все требования России — но «диктатор» его на должность почти сразу после переворота вернул, а Маша теперь сильно больного министра минимум дважды в неделю «подвергала пыткам», проводя старику «кишечный диализ». Процедура крайне неприятная, но уже через пару недель Борис Владимирович на «процедуры» шел с радостью: самочувствие его после этого резко улучшалось. И в таком улучшенном состоянии он довольно много крайне полезного сделать успел.

Однако это было проблемами «внешними» и не требующие особо срочного решения. А вот внутри страны все стало