Песнь слона - Барри Лонгиер

Пальчики покачал головой:

– Не знаю. Тыщи две пока. Но их гораздо больше.

Мейндж посмотрел на Паки:

– Мы собрали целый миллиард кореньев, листьев, образцов коры, ягод – и все бесполезно. Черт, ведь у нас нет даже самого обыкновенного микроскопа! Ничего! Имей мы возможность делать анализы крови, мы смогли бы выяснить, отчего ребятишки, рожденные здесь, невосприимчивы к этой заразе.

Бархатные Пальчики поник головой.

– Что же нам теперь делать? – отрешенно вопрошал он. – Мосдоу из Аркадии все ломает голову, как изготовить линзы из тамошнего благородного кварца, но боюсь, что через них мы мало что увидим. Тут, наверное, даже старый добрый электронный микроскоп был бы без толку... Впрочем, не до жиру, где тот микроскоп? – остался в другой жизни. – Пальчики сидел неподвижно, лишь дыхание выдавало в нем признаки жизни.

Мейндж встал из-за стола и, подойдя к Паки, печально посмотрел в открытую дверь на дымящиеся угли недавно сожженного дома.

– Иногда мне хочется нацепить маску, набедренную повязку и пойти изгонять злых духов.

Мейндж шагнул в темноту и отправился к дощатому строению, в котором размещался лазарет. Теперь это было единственное пристанище тех, чьи дома уничтожил огонь.

Проходя мимо, Мейндж указал на следы пожарища:

– Я им тысячу раз говорил, что поджогами не поможешь. Уже давным-давно пора понять. – Мейндж беспомощно всплеснул руками. – И все равно, не проходит и ночи, чтобы кто-нибудь не бросил зажженный факел в пустое жилище.

Паки проследовал за ним в лазарет. При свете четырех свечей были видны длинные ряды дощатых коек.

– Никак не могу взять в толк, почему некоторые все же выздоравливают, хотя большинство сгорает буквально на глазах? Почему новорожденные обладают врожденным иммунитетом? – Мейндж разговаривал сам с собой. Пройдя вдоль ряда коек, он остановился возле Шайнера Пита и Крошки Вилл. Паки встал с ним рядом.

Оба они лежали тихо – даже умиротворенно. Здоровый цвет лица вернулся к ним, жар спал. Но зато они вели разговоры о странных вещах – о том, как их сознание путешествует вокруг планеты, об огромных зеленых ящерицах, виденных ими в Великой топи, о том, что они нашли змеиные яйца, спрятанные Вако-Вако посреди Великой топи, и разговаривали с ними.

– Жар был сильным. Он всегда сильный. У нас есть несколько случаев осложнений на мозг. – Мейндж покачал головой. – Ограниченные телепатические способности нескольких ребятишек из нашего цирка я в свое время обсуждал с нашим врачом и ссендиссианкой Нхиссией. Но даже ссендиссиане не способны мысленно бродить вне тела, совершая путешествия в пространстве и времени. Заболевшие всегда горят как в огне – к ним страшно даже прикоснуться. По всей видимости, поврежден мозг.

Паки потер подбородок и посмотрел на ветеринара:

– А змеи Вако умели передвигать предметы усилием мысли?

– Ты имеешь в виду телекинез? – Мейндж покачал головой. – Вряд ли.

– А вот Крошка Вилл может. Ребята из нашей бригады видели, как она передвинула огромный камень. Мейндж недоверчиво выгнул брови:

– И сколько из них заболели?

– Не знаю, но...

– А ты сам-то это видел?

Паки отрицательно покачал головой.

Мейндж вслед за Паки направился к выходу.

– Эх, я бы что угодно сейчас отдал за какой-нибудь паршивый термометр!

Хотя подводы со льдом начали регулярно проезжать через Мийру по дороге в Тарзак, четвертые Гастроли прошли без участия жителей Изумрудной долины. Пока эпидемия косила людей, было не до веселья. Слишком много появилось новых могил, много народу все еще в лазарете, а те, кто выздоровел, слишком слабы. Те, кто был в состоянии стоять на ногах, собрались на крошечной городской площади, где Паки и Роббер устроили нечто вроде представления. А неделю спустя сам Паки оказался в лазарете.

Было тринадцатое число месяца Ветряка, пятого года Великой Катастрофы. Крошка Вилл поднялась с постели и, слегка пошатываясь, вышла на солнце. Ощутив тепло солнечных лучей, она засунула руку под одежду, чтобы пощупать выпирающую над впалым животом грудную клетку. Теперь жители Мийры были все как один – кожа да кости.

Паки все еще прикован к постели: слишком слаб, чтобы встать на ноги.

Еле передвигая ноги, Крошка Вилл направилась вверх по улице к дому Паки. Сидя на каменном крылечке перед входом, Повариха Джо грудью кормила сына.

– Повариха, как там поживает наш Паки?

Повариха кивком указала на свободный конец скамьи:

– Присаживайся, Крошка Вилл. Кажется, будто тебя вот-вот ветром сдует.

Крошка Вилл покачала головой:

– На солнышке хорошо. А если я сяду, очень много сил уйдет у меня, чтобы встать. – Она кивнула в сторону двери. – Как там Паки?

В глазах Поварихи появилось странное выражение.

– Не знаю. Мейндж говорит, что жар спал. Но Паки все равно лежит в постели, словно помереть собрался. В рот ничего не берет – отказывается есть.

Крошка Вилл почувствовала головокружение и прижала руку ко лбу:

– Может, мне все-таки лучше сесть. – Она сделала три шага, отделявшие ее от скамьи, и тяжело опустилась на нее.

– Ну как, лучше тебе?

– Лучше, но ноги меня что-то плохо пока держат.

Повариха взяла ребенка поудобнее и посмотрела на Вилл:

– А ты уверена, что тебе вообще можно вставать? Будь у тебя сейчас зеркало, ты бы со страху в обморок грохнулась, глядя на себя.

– Если бы да кабы.

– А как Пит?

Вилл покачала головой:

– Еще слаб, хотя постепенно выкарабкивается. – Вилл заглянула в темный дверной проем дома Паки, а затем снова посмотрела на Повариху Джо. – Ничего, если я зайду посмотреть на него?

– Он ни с кем не разговаривает. Даже со мной.

Крошка Вилл уперлась рукой о стенку дома и заставила себя подняться. Держась за стену, она вошла и остановилась у двери.

– Паки!

Не получив ответа, она прошла к окну справа от себя и сняла с него закрывавшее свет одеяло. Комната тотчас наполнилась солнцем.

– Завесь окно.

Обернувшись на еле слышный голос, Крошка Вилл увидела Паки, вернее, то, что от него осталось.

– Кто ты теперь у нас, Паки? Крот? Даже света боишься?

– Завесь окно и уходи отсюда.

Но Крошка Вилл проковыляла к другому окну и с него сдернула одеяло.

– Паки, чтобы одеться, в комнате должно быть светло. Как можно одеваться в темноте?

– Одеваться? – Начальник слонов смотрел на нее запавшими глазами. – Зачем мне одеваться? А ты, если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, тоже иди и ложись.

Крошка Вилл сложила руки на груди и посмотрела на Паки:

– Не пойду. Кто же тогда позаботится о слонах?

Паки отвернулся к стене:

– Тогда просто уходи, Вилл. Прошу тебя.

– А ты будешь лежать и дожидаться смерти? Знаешь, что сказал бы в таком случае Здоровяк Вилли?

Но Паки не поворачивался:

– Он уже давно мертв. Все мертвы. Все до единого, черт побери!

Крошка Вилл почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Он сказал бы: «Послушай, приятель, живо поднимай свою тощую задницу с сена и иди-ка займись слонами!»

Она еще немного повозмущалась в адрес лени, овладевшей мягким местом Паки, а затем перешла к более решительным действиям, подтолкнув под это самое место правой коленкой.

– Ой!

Паки перевернулся и сел, а Крошка Вилл поспешила вернуть себе равновесие.

– Черт тебя подери, Крошка Вилл! Не посмотрю на то, что ты теперь замужняя женщина, – так отхожу ремнем по заднице, что она светиться в темноте будет!

Вилл двинулась к двери:

– Сначала поймай меня!

Она шагнула на улицу и устало прислонилась к стене. Перед глазами у нее все шло кругом.

– Повариха! Повариха!

Вилл почувствовала, как чья-то сильная рука подхватила ее.

– С тобой все в порядке? Ты еще жива?

– Отведи меня домой. Одна я не дойду.

Вилл будто провалилась в бездонную пропасть. Внутри Момус оказался пустым, холодным и темным.

Здоровяк Вилли был пьян. Вилл помнила, что тогда ей было девять лет. Лишь позже она поняла, что ее отец любил время от времени приложиться к бутылке.

Тогда они находились в главном спальном отсеке «Барабу». Поскольку Здоровяк в ту пору не имел ни к кому и ни к чему душевной привязанности, то спал вместе с остальными дрессировщиками. Здоровяк сделал большой глоток из бутылки, затем горлышком указал в сторону дочери.

– Ни один дрессировщик на этом корабле без своего слона не стоит и ломаного гроша. – Здоровяк ткнул себя бутылкой в грудь. – В том числе и я. Я в особенности. – Он сделал еще глоток, опустил бутылку на колени и улыбнулся. – Ты посмотри на меня. Как следует посмотри. Без слонов я ничто. Пустое место.

Здоровяк потер глаза, а затем посмотрел поверх ее головы, на что-то такое, что было видно только ему.

– В «Снежном шоу» в Сиэтле работал один дрессировщик, звали его Губер Джонс. Я тогда работал вместе с Отравой Джимом. Черт бы побрал этого Губера. Он превратил своего слона в зверюгу... Угробил беднягу Джима. – Здоровяк покачал головой и опять уставился куда-то в пространство. – Если тебе когда-нибудь встретится дрессировщик, который возомнил, будто что-то представляет собой без своего слона, прибей его на месте и вышвырни вон из цирка. Заруби у себя на носу – такому нельзя доверять животных.