Высокая ставка - Марсель Монтечино

На следующий день Джованни успел втиснуться в набитый автобус, когда дверцы уже закрывались. Глядя на его дорогой костюм и отделанный золотом набалдашник, пассажиры решили, что он важная особа, и старались освободить для него побольше места, а он, вытягиваясь на цыпочках, пытался не потерять ее из виду. На мгновение толпа раздалась, и он увидел ее — совсем близко. Она улыбнулась ему, и он почувствовал, что сейчас наступит эрекция. Затем толпа разделила их, и он услышал ее громкий смех, будто она все поняла.

Она жила на холме в бедном районе Роцинха. Скопление на склонах холма и у его подножия грязных бетонных домишек можно было принять за свалку. Убогие улочки кишели дикими собаками, чумазыми ребятишками, на веревке сушилось белье, голые до пояса мужчины с вызывающим видом глазели по сторонам.

Пахло калом, потом, подгоревшей пищей. В конце длинного извилистого переулка Изабель остановилась, сняла свои белые туфли на платформе и, размахивая ими, стала взбираться по отвесному склону. Джованни шел следом, отстав от нее метров на пятьдесят, не отрывая глаз от упругой округлости ее ягодиц под тонкой униформой. Она оглянулась и хихикнула. Он изо всех сил старался догнать ее, но когда трижды чуть не упал на крутом подъеме, понял, что гора — это для него уже слишком, и, задохнувшись, остановился. Не обращая внимания на ее смех, он следил, как она карабкается, все выше и выше — едва не на вершину холма. Наконец она остановилась, бросила на него быстрый взгляд и вошла в одну из лачуг.

На следующий день, в среду, в пять часов на кривых, кишащих людьми улочках Роцинхи появился длинный черный седан марки «форд» и остановился у крутого подъема на холм. Толпа мальчишек и молодых парней окружила блестевшую на солнце машину — точно в такой ездил президент Варгас — и прилипла к затененным стеклам. Огромный черный мужчина в шоферской форме вышел из машины и попытался разогнать зевак. Одетые в тряпье ребятишки, ни разу не видевшие в своем поселке такой машины, отступили немного, передразнивая шофера и делая неприличные жесты. Наконец хрупкое перемирие было установлено, и черный великан прислонился к крылу машины, свирепо поглядывая на озорников.

Сразу после шести Изабель с туфлями в руках начала подниматься по склону. Увидев толпу возле черного седана, перегородившего улицу, она остановилась, на ее губах появилась легкая усмешка. Когда она проходила мимо машины, затемненное заднее стекло опустилось. Встретившись взглядом с Джованни Джемелли, Изабель стала быстро подниматься на холм. Шофер по знаку Джованни открыл дверцу, калека выбрался из машины, а следом за ним вылез его адвокат, толстяк в сером облегающем костюме. С нескрываемым ужасом толстяк оглядел улицу. Прожив всю свою жизнь в Рио, он поклялся себе, что ноги его больше не будет в этом поселке.

Под шепот и насмешки толпы, к кислому смущению адвоката, Джованни положил руку на плечо толстяка и направился к намеченной цели.

Чуть ли не полчаса потребовалось им, чтобы одолеть холм, после чего Джованни еще несколько минут отсиживался на куче камней, чтобы отдышаться. Перед ним была обшарпанная дверь, за которой скрылась Изабель. С большим трудом поднялся он на ноги и доковылял до нее.

На стук никто не ответил.

Раздался только смех уличных зевак, не поленившихся подняться за ним на холм.

Джованни снова постучал, и покосившаяся дверь отворилась. Толстая, растрепанная женщина, с плохо прокрашенными рыжими волосами, в грязном платье черного цвета, стояла в дверном проеме, глядя на него в упор.

Джованни откашлялся.

— Меня зовут Джованни... — начал он.

— Я знаю, кто вы, синьор Джемелли, — ответила она, обнажая желтые сточенные зубы. — И знаю, что вам нужно. Входите.

— Но она путана! — крикнула Ангелина Серио резко, как настоящая неаполитанка. — Маленькая проститутка!

Джованни, глядя прямо перед собой невидящим взглядом, даже не посмотрел на сестру.

— Да, да, проститутка! Девка. Восемнадцати еще нет, а у нее уже было три, три (она помахала тремя вытянутыми пальцами перед его глазами) аборта! Проститутка и убийца.

Ангелина Джемелли Серио была в ярости. Хвала Небу, ей так повезло: иметь бездетного, бесполого, увечного карлика брата, который обеспечил ее недалекого мужа и сыновей огромным состоянием, и наследовать после его кончины все остальное — и вдруг на тебе. Невероятное оскорбление!

— Нет, это уж слишком!

Ангелина кричала, рвала на себе волосы. Жирные, в складках руки тряслись. Настоящая карикатура на богатую итальянскую матрону-иммигрантку: громкоголосая, требовательная, брызжущая слюной.

— Ты не сделаешь этого, Джованни! Ты не сможешь ввести эту потаскуху в наш дом.

— Я... я введу ее в мой дом, — запинаясь, произнес Джованни.

— Боже милосердный! Боже милосердный! — завыла Ангелина, возведя глаза к небу. — За что мне такое наказание? — И, навалившись всей тяжестью своего тела на полированный обеденный стол, она просипела с похотливой усмешкой: — Здесь, в Рио, мы сможем что-то найти. Тебе нужна проститутка, молоденькая девчонка, которая будет делать все, что захочешь, — это понять могу. Ты же мужчина. Но умоляю тебя: не женись на этой вонючей шлюшке.

Джованни сердито посмотрел на сестру.

— Нет, нет, нет! — Ее лицо пошло пятнами. — Думаешь, она любит тебя? Эта маленькая сучка. Она тебя окрутила. Думаешь, ты ей нужен? Думаешь, она хочет тебя, эта кобыла?

— Заткнись! — Джованни, шатаясь, поднялся на ноги.

— Думаешь, ей нужен такой, как... как ты?

— Замолчи, — Джованни стукнул палкой по полу.

— Она носится по улицам, как собака! Взбесившаяся сучка! Что ты знаешь о женщинах? Ты — ребенок! Ничего не смыслишь в подобных делах! Эта девчонка — мусор, помойка. И ее мать — помойка! Она не знает своего отца!

— Ангелина, — сказал Джованни спокойно, но твердо, — эта девушка будет моей женой!

— Ты все потеряешь! — крикнула Ангелина. — Деньги, имя, уважение... Весь мир будет над нами смеяться: Джованни женился на проститутке, на грязной уличной девке.

— Ангелина!

— Эта... эта... она спит с черными!

— Она будет моей женой.

Увы! Свадьбу назвали Цирк Джемелли, а самого Джованни — Карлик Джемелли. Ангелина Серио получила прозвище Жирной леди, Марию Мендес, мать Изабель, с толстым слоем косметики на пропитом лице, называли не иначе как клоуном. Все политики, деловые люди и иные представители общественных кругов, полгода назад почтившие своим присутствием похороны отца Джованни, теперь перезванивались, хихикали и поздравляли друг друга с тем, что приняли мудрое решение отклонить приглашение на эту шутовскую свадьбу. С огромным трудом удалось Джованни найти для обряда священника, старика пьяницу, уже закончившего свою церковную карьеру, и то лишь после того, как внес весьма ощутимый вклад в архиепископскую казну.

Прием состоялся на обширном заднем дворе дома Джованни. Белые столы и стулья для четырех сотен гостей, расставленные на пыльной зелени лужайки, очень напоминали сахарную глазурь на гигантском торте. Перед глазами мелькали розовые банты и воздушные шары. В бамбуковых клетках, развешанных вокруг бассейна, окруженного тамариндовыми деревьями, ворковали белые голуби.

Места гостей жениха, не пришедших и приславших свои извинения, заняли дружки и любовники Марии Мендес. Они набились в обшарпанные грузовики и открытые автобусы и, пока ехали, трубили в горны и распивали дешевое вино.

Миновав церковь, они подкатили прямо к дому Джемелли и налетели на двор, похожий на глазированный торт, словно муравьи на сахар. Целый час они напивались изысканным вином, которым официанты, одетые в белое, наполняли большие искрящиеся бокалы. Стоя у столов, они жевали и жевали, пока не осовели от еды и не могли больше проглотить ни кусочка. Тогда они принялись рассовывать еду по карманам. Когда же еды не осталось, стали хватать с подносов серебряные приборы и прятать в штаны. Официанты попытались урезонить не в меру расходившихся гостей, тогда какая-то крикливо одетая женщина, вырывая у них ножи и вилки, заявила, что они ей нужны в качестве сувенира на память. А один официант схлопотал пощечину, когда попробовал помешать длинноволосому парню в пиджаке пурпурного цвета засовывать в мешок голубей, предварительно оторвав им головы, что было по меньшей мере странно. Ангелина Серио, вернувшись из церкви вместе с мужем, сыновьями, их женами и детьми, вошла во двор как раз в тот момент, когда один из гостей с торжествующим видом писал в бассейн. Он подмигнул ей и тряхнул пенисом. Шествуя впереди всего семейства, Ангелина пересекла лужайку и вошла в свой дом, рядом с домом брата, дрожа от стыда и ярости. Краска расползлась по лицу. Она заперла дверь на два замка, чтобы защитить себя и свое потомство от безумствующего снаружи сброда, и со стоном упала на руки Бруно.