Темная лошадка - Оксана Обухова

— Но почему ты мне об этом не сказал?!

— О чем? О том, что мы один раз видели ее с коробкой макарон у дома престарелых или о том, что она привезла в деревню Козлово тюк старой одежды? — равнодушно поинтересовался сыщик.

— Да! И о доме престарелых, и о деревне Козлово!

— Это несущественно, — пожал плечами профи.

— А для меня существенно! Может быть, сегодня ты бы не занимался проверкой друзей Ренаты, а сидел дома со своими девчонками!

— Ну, во-первых, дома бы я не был, а работал по другой версии, — поправил меня Андрей, — а во-вторых, прости, но это все же не существенно. Я видел человека, — он спас котенка из колодца, принес его в подарок другу (того мыши одолели), они сели обмывать спасение кота, и через час, в нелепой пьяной ссоре, он убил приятеля пустой пивной бутылкой. Котенка он, понимаешь ли, спас, другу подарок сделал, что тоже характеризует его, как приличного человека, но тут же поссорился из-за ерунды и убил друга. Ты думаешь, это единичный пример?

Я просто не знала, куда себя деть от злости. Если мужики всем скопом прилетели с Марса, то Андрея, Туполева и еще кое-кого из моих знакомых, вообще потеряли по дороге и спасли лишь недавно. После длительного кислородного голодания. Женское благородство, видите ли, деталь «несущественная». Как застежка на бюстгальтере!

А их невозмутимость, вообще, — пуговичка от кальсон!!!

— Андрей, ты можешь забавляться своей логикой, сколько тебе угодно, но меня отправили в это дерьмо, только ради интуиции, а она, как известно, на пустом месте не растет. Прежде должна поступить полновесная информация. Понимаешь, — полная, достоверная и всесторонняя. Плохая и хорошая!

— Ты чего развопилась-то? — примирительно сказал марсианин. — Что бы изменилось, если я рассказал тебе о коробке макарон для дома престарелых, а?

— Все! Я бы не терзала Ренату!

— А почему ты вообще так на ней зациклилась? — прищурился детектив. — Интуиция?

Интуиция? Не знаю. Чем больше я приглядывалась к двум семьям, тем больше приходила к мысли — Рената и Дима наиболее точно попадают под психологический портрет преступника. Темпераментная Бьянка не устроит в гостинце аттракциона с пистолетом, прикрытым подушкой, она скорее огреет недруга пепельницей по голове или пырнет ножом. (Да и Хорские сильно ей подгадили…) Таша почти не выходит из высотки — на ее шее две семьи, — и вряд ли успела завести надежных друзей в новом городе. А идти в гостиницу самой и стрелять в Коваленко, она бы не отважилась — хромую даму с тростью в руках любая собака запомнит.

Так что оставались — Рената и Митя. Именно к ним я начала приглядываться наиболее пристально.

…Несколько дней ничего не происходило. Я гуляла в парке вместе со Светой и Мишей-маленьким, видела, как худеет и темнеет лицом Бьянка, Михаил Петрович пару дней смотрел на меня с непонятной задумчивостью и вроде как чего-то ждал.

Дважды я ездила встречать Ренату к институту, первый раз ее это растрогало, второй, насмешило и, она попросила меня больше этого не делать. «Я не ребенок, я все знаю, я предупреждена, оставь свою заботу». Друзья смотрели на нее с ехидством, и я оставила.

Андрей звонил каждый день. Но мне нечего было ему сказать. «Пока все тихо, — вяло отвечала я и скрывала добавление „как перед грозой“». Я чувствовала — вокруг дома Кутеповых густеет воздух, и не знала, откуда последует первый удар.

Успокаивало одно — за Ренатой, как тень следовали два охранника. Их девушка если и замечала, то не прогоняла от себя. Забота отца ее умиляла.

Гроза грянула в пятницу утром.

В тот день занятия в институте у Ренаты начинались в двенадцать часов. К десяти утра мы уже напились кофе, успели поболтать и пошли в комнату Миши-маленького, помочь Светлане собрать его на прогулку.

Мальчик куксился, лопотал что-то недовольно, и Рената, подхватив его на руки, начала тормошить. Подбросила вверх, поймала как-то неловко и, едва поставив ребенка на пол, схватилась за лицо.

— Мне что-то в глаз попало, — простонала и начала тереть правую глазницу.

— Не трогай! — закричала Света. — Загонишь внутрь!

По очереди, я и няня раздвигали Ренате веки, глаз покраснел, невероятно слезился и кажется, затягивая соринку куда-то вглубь, начал увеличиваться в размерах. Все наши попытки извлечь соринку из глаза, ни к чему не привели. Мы не могли даже выгнать ее из-под глазного яблока, она сразу юркнула внутрь.

— Надо в больницу, — заявила Света. — Срочно.

— Как не вовремя, — простонала Рената и выбежала из комнаты. Я бросилась вслед за ней.

Уже у лифта Рената всунула мне в руку ключи от Рено:

— Соня, я ничего не вижу! — проскулила. — Подгони, пожалуйста, машину к крыльцу, мне сегодня обязательно надо успеть в институт. Отвезешь меня в больницу?

— Конечно! — воскликнула я и шагнула в лифт.

Проектируя высотку, архитекторы предусмотрели не только отдельный лифт для жильцов пентхауза, но так же его некоторую обособленность от остальных подъемников дома. Лифт пентхауза раскрывал свои двери не прямо напротив вахты охраны, а несколько в стороне, что освобождало владельцев лучших апартаментов от заинтересованных, а порой и косых взглядов завистливых соседей.

Едва пол мягко опустился на пружины, Рената выскочила в вестибюль и, закрывая лицо рукой, бросилась на улицу — под свежий, обдувающий ветер, дальше от любопытных охранников. Брести в подвальный гараж по довольно узкой, со многими изгибами лестнице, было неудобно, девушка почти ничего не видела.

На огромной стоянке под домом машин стояло не много. Разгар рабочего дня, народ разъехался по своим делам, и никого на лестнице или возле автомобилей, я не встретила.

Помимо отдельно лифта для жильцов пентхауза был предусмотрен единственный на парковке огороженный бокс на три машины. БМВ Кутепова уехал на работу вместе с Михаилом Петровичем, Бьянка с утра купалась в бассейне (Ауди поджидал ее возле спортивного комплекса), Рено Ренаты приветливо пискнул сигнализацией и мигнул огоньками.

Впервые я самостоятельно выводила машину из этого гаража. Пару раз я выезжала отсюда вместе с Ренатой и один раз, перед визитом в прокуратуру, придерживала дверцы перед бампером Ауди Бьянки. Сегодня приходилось бегать туда-сюда одной в довольно темном, и надо сказать, пугающе гулком подземелье.

Рено послушно вырулил на дорожку, я мухой вылетела из салона, метнулась к дверям, и уже, ругая Кутепова, что не может за два года присобачить автоматику к воротам, бежала к автомобилю… как вдруг…

Из-за толстого квадратного столба высунулась мужская рука в черной перчатке и, словно бы из этой перчатки, мне в лицо ударила струя газа.

Едкая горечь в носу, взрыв красного света под ресницами, дальше — провал. Ничего не помню.

Пробуждение получилось каким-то смазанным. Скорее всего, доставая откуда-то, меня уронили, и первым ощущением стала боль в отбитом боку. Эта боль красной нитью протянулась из черной пустоты и вывела сознание наружу.

Абсолютная чернота и чувство полной сдавленности, — вот что поджидало меня снаружи. Что-то туго опоясывало запястья, стянутых за спиною рук, ноги плотно прижаты друг к другу и так же плотно обмотаны от колен и ниже, на глазах повязка, поскрипывающая над ушами от каждого движения. Что позволяло предполагать — обмотали меня скотчем, как египетскую мумию бальзамирующими бинтами. Рот заботливо забили чистой тряпицей, и так же обмотали для прочности липкой лентой.

Даже самый бестолковый малолеток догадался бы сразу — произошел киднепинг. Меня похитили. От машины Ренаты в пустом подвальном гараже высотки.

В носу свербело. И это, пока, было самое ужасное впечатление от происходящего. Зудит, свербит, а почесаться никак. Руки за спиной, я, судя по некоторой мягкости в купе со сквозняком, на каком-то матрасе где-то на полу, и даже коленом до носа не дотянуться. Жуть, а не ощущения.

Но это спасало от паники. Я так сосредоточилась на несчастном носе, что о жизни вообще, и переживать-то забыла — почесать переносицу, стало пределом мечтаний.

Кое-как, с третьей попытки я перевернулась на живот и с остервенением, достойным лучшего применения, принялась царапать, как оказалось, матерчатый матрас лицом, носом, поскрипывающими ушами и лбом. Я чесалась как шелудивый пес о забор и испытывала такое блаженство, что сразу вспомнила об остальных естественных потребностях — как пить и писать. В любой последовательности и обязательно немедленно.

Так и лежа исчесанной мордой вниз, я задрала голову и хрипло крикнула:

— Эй! Есть кто живой?!

Откуда-то сверху раздался скрип раскрываемой двери, потоп пары ног по вздыхающим деревянным ступеням, — моим единственным ориентиром в черной пустоте оставался звук, — человек сделал несколько шагов и, судя по выдоху, опустился на корточки.