Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов

Несомненно, близко должен был быть монастырь. И действительно, едва мы взобрались на узкий черный хребетик и спустились в соседнее ущельице, где приземистые пустынные вязы — хайлясы — говорили о наличии подземных вод, как дорога внезапно вышла в необъятную котловину, показавшуюся безграничной в туманной дали. Налево, впритык к обрывистым скалам, появился громадный монастырь Улугэй-хид. Здания тибетской архитектуры сохранили еще свои стены, и огромная площадь развалин показалась нам после пустынной Гоби размерами чуть ли не с Улан-Батор.

От подножия скал уступами шли один за другим большие храмы с высокими стенами, сооруженные на искусственных террасах из плит песчаника. Ниже сбегали мощеные проулочки между рядами келий и каких-то длинных и низких построек. Большой человеческий труд был затрачен здесь, и теперь только ряды бесчисленных стен в беспомощном разрушении мертво и молча стояли между жаркой песчаной равниной и кручей бесплодных скал. Но нет, не все оказалось мертвым. Высоко над развалинами на уступе обрыва стояла уцелевшая кубическая тибетская постройка. Каково было ее назначение для монастыря — осталось нам неизвестным, но сейчас к ней с двух сторон подходили телеграфные столбы целых, неброшеных линий. Несколько цириков поспешно спустились к нашим машинам. Поговорив с Данзаном, они встретили нас очень приветливо. Несколько солдат стали даже помогать нам в обычных «монастырских занятиях». Пока из хорошего колодца мы пополняли истощенный водяной запас, все свободные от этого дела разбрелись по развалинам в поисках «богов». Наиболее ярый искатель богов Эглон и соревновавшийся с ним Пронин усердно раскапывали кучу глиняных обломков. Оба были очень разочарованы, когда мы с Громовым нашли рядом несколько очень хорошо сохранившихся изображений тонкой работы. Солдаты рассказали, что они знают про клад, будто бы зарытый здесь ламами при их изгнании из монастыря. Клад состоит из золотых и серебряных вещей, и солдаты на досуге (а досуга у них здесь, на пустынной телеграфной станции, очень много) роются, пытаясь найти спрятанное.

У наших рабочих и шоферов загорелись глаза. Даже я почувствовал тот исконный мальчишеский порыв к кладоискательству, который владеет всеми особями мужского пола и, несомненно, имеет под собой какую-то биологическую подоплеку. Археология целиком, а палеонтология отчасти обязаны своим возникновением этой тяге к кладоискательству. Может быть, в каждом человеке есть отголоски переживаний древнего горняка, в незапамятные времена искавшего полезные камни, руду или самородные металлы. А так как этим, вероятно, занимались только мужчины, то отсюда и понятна эта черта их характера, мало свойственная гораздо более практичным в отношении кладов женщинам…

Но сейчас мы могли лишь позавидовать монгольским кладоискателям. В одиннадцать часов, запасшись водой и наскоро позавтракав вместе с цириками, мы отправились в дальнейший путь вдоль столбов на этот раз действующего телеграфа, которые должны были привести нас в Сайн-Шанду. Солдаты вывели нас на тропу, и мы поехали прямо на восток.

Дорога поднялась на высокий перевал. Впереди раскинулось плоскогорье с белесым ковыльком, на котором паслись дзерены. Одна из антилоп пала жертвой меткого выстрела Эглона, пополнив запас мяса. На вершине небольшого увала, пересекавшего плоскогорье, «Смерч» усиленно засигналил. Мы остановились. Андреев, выскочив из машины, отчаянно махал кепкой. Пришлось вернуться. Пока нашли повреждение — пробитое реле, у нашего «Дзерена» на стоянке спустил баллон. Мы возились с машинами, а Эглон бродил в стороне в поисках новых находок — наш неутомимый Ян был прирожденный собиратель всего: костей, насекомых, образцов дерева, халцедонов, пустынных многогранников, статуэток богов…

Эглону зачем-то показалось нужным осмотреть два бугорка поодаль, правее дороги. На ближнем холмике оказался разбитый арслан — фантастический лев в виде барельефа из обожженной глины. Такие арсланы украшают цоколи больших субурганов, и этот был, несомненно, похищен из Улугэй-хида, но на перевале, видимо, стало невмоготу тащить его дальше. Эглон собрал и упаковал находку. Теперь этот арслан, склеенный и вделанный в деревянную рамку, приветствует входящих в мою московскую квартиру…

Заполненная песком котловина встретила нас на границе новой области, в ста четырех километрах от Улугэй-хида. Пески погребли длинные гряды базальта, гребни которых местами выходили на поверхность. Отполированные ветром и песком базальты покрылись яркой, блестящей коркой густого и чистого лилового цвета, необычного для камня.

Так чудесно выглядели блестящие лиловые утесы и полосы, рассекавшие рыхлую и желтую поверхность песков, что я в пятисотый раз пожалел о цветной фотографии. Впрочем, и фотография оказалась бы бессильной перед величием, чистотой с тонкими переходами гобийских красок — нужен был художник…

Пески быстро окончились, и мы выбрались на усыпанное щебнем плато. Но не успели проехать по нему и пяти километров, как снова спустились в вытянутую с севера на юг котловину, совершенно черную от сплошного покрова мелкого щебня. Из-под щебня рыжеватым подцветком проглядывала красно-оранжевая глина.

Котловина Цэгиин-Тойрим («Точечная впадина») была такой ровной и такой громадной, что ее поразительная выглаженность, подобная листу стекла, казалась неправдоподобной. Впрочем, вблизи стали заметны мелкие и широкие, окаймленные саксаулом русла, заполненные песком и пересекавшие котловину в трех местах. В их песке машины грузли и буксовали. Щебнистая поверхность самой котловины держала машины лучше, хотя мелкий щебень вдавливался в глубину и машины шли тяжело.

Быстро и незаметно спустились сумерки. Мы решили ночевать в котловине. Машины, койки, костер очутились точно посреди гигантской бальной залы — темнота уничтожила последние признаки неровностей на этом необъятном черном паркете. Хорошо, что стояли спокойные дни и особенно ночи — чистый, без единой песчинки и пылинки щебень свидетельствовал о дьявольской метле, постоянно разгуливающей по этой равнине. Пока готовили ужин, я пошел к центру котловины. Там не было щебня — одна только глина, но уплотнившаяся до твердости цемента.

Я долго стоял посреди этой необычайной равнины, наблюдая, как стелются, растекаясь по черному щебню, последние слабые лучи солнца и непомерно длинные стрелы — тени саксаула — становятся еще длиннее. Тени достигли двух десятков метров длины, лучи угасли, и черные стрелы растворились в черноте щебня. Слабый звездный свет едва отблескивал на поверхности щебня, когда я возвращался к лагерю, туда, где колебалось, вздымаясь и падая, багровое пламя, полускрытое силуэтами машин, казавшихся исполинскими на гладкой земле.

Двадцать второе октября прошло продуктивно; мы сделали сто шестьдесят километров и находились довольно близко от Сайн-Шанды… Всякие следы дороги исчезли еще вечером при въезде в котловину. Наутро мы тоже не смогли их разыскать.

Пески и глины грязноватых, неярких цветов были рыхлой, неверной почвой для машин. Горы и холмы из твердых пород с их резкими, определенными формами уступили место расплывчатым увалам и засыпанным песками останцам.

Пришлось пробиваться по бугристым пескам вдоль столбов — никакой надежды объехать эту простершуюся во все стороны равнину не было. Машины раскачивались и судорожно дергались, то одолевая очередной бугор, то глубоко распахивая кочку колесами. Впереди поднимался невысокий останец — возможный путь на плато. Увы, едва лишь мы, форсируя до предела моторы, одолели песчаный склон, как с вершины останца открылась местность, состоявшая из бесконечных, запесчаненных равнин. Среди них там и сям торчали останцы красноцветных гобийских пород. Временами более высокие гряды округлых гор преграждали путь. На гребне одной из таких гряд мы нашли заметно прокатанный автомобильный след вдоль старой верблюжьей тропы. Множество халцедонов усеивало тропу. Я поднял валявшийся среди них кусок окаменелой кости, судя по характеру окаменения — динозавра. Поехали по старой автодороге, проходившей в стороне от телеграфной линии и извивавшейся по верхушкам холмов и грядок, чтобы избежать запесчаненной поверхности равнины.

У подножия одного из холмов стояла юрта, настолько запыленная, что она почти не выделялась среди окружавших песчаных кочек. Это оказалась телеграфная станция, и мы с удовольствием узнали, что до Сайн-Шанды осталось не больше восьмидесяти километров. Дорога становилась все более накатанной между широкими размывами и оплывинами красных и лилово-серых глин и песчаников.

Несколько раз мы останавливались, сейчас же покидая машины и привычно рассыпаясь «веером» по окрестным холмам. Несмотря на беглость осмотра, все чаще попадались обломки костей, в том числе кусок бедра, фаланга пальца динозавра, щитки черепах. Не было сомнения, что здесь находилась область развития меловых отложений, к западу от аймака. Однако гораздо лучше было поскорее попасть в Сайн-Шанду, не тратя времени на дальнейшие поиски, там найти проводника, а также, устроив базу, облегчить машины для разъездов по бездорожью. Размывы глин стали еще причудливее: замшево-серые купола, лиловатые конусы, красные цилиндрические башни, ребристые желтые стены…