Ангел-наблюдатель (СИ) - Ирина Буря

она на появление наблюдателей именно так, как я и опасался. Скажите, пожалуйста, какая радость — в пределах ее досягаемости новый ангел появился! Извольте подать ей его на блюдечке, а она уж сама решит, с какой стороны его разделывать. Под орех. А то, что пятерым опытным небожителям, куда более знакомым с принципами небесных взаимоотношений, не удалось этот орех расколоть — так все понятно! У нее же просто руки еще не дошли мастер-класс нам всем провести!

Пришлось объяснить. Доходчиво, чтобы к восторгам больше не возвращаться. И о целях с задачами, и о секретности с неприступностью.

Ее тут же забросило в другую крайность. В такой панике я ее еще никогда не видел — даже в тот раз, когда мы впервые с Анабель встретились, и казалось, что речь идет о том, что она меня лишится.

Разумеется, паника Татьяны тут же воплотилась в план действий. Активный и детальный. Вот опять спасибо за доверие — оказывается, я просто так рядом сидел и ждал, когда же мне, наконец, расскажут, каким образом мне собственного сына из списка главных кандидатов в диссиденты вычеркнуть!

Дневник ее мне удалось спасти. Только потому, что даже ей пришлось признать, что у наблюдателя намного больше шансов зафиксировать факт уничтожения улики, если им будет заниматься она, постоянно рядом с Игорем находящаяся. Прямо тем вечером я у нее этот злополучный дневник и забрал и клятвенно пообещал завтра же сжечь его. По дороге на работу. Первым делом. В машине, чтобы меня никто не увидел.

Ну и ладно, соврал. И, хорошо, не в первый раз — что из этого? Когда у Татьяны бурлит воображение, да еще и подстегнутое самым настоящим ужасом, мне тоже приходится к радикальным мерам прибегать. Доводы рассудка не срабатывают. Не пробиваются к ее сознанию через истеричную завесу ее «Надо что-то делать!». В такие моменты с ней нужно полностью соглашаться и поступать по-своему. Главное — потом найти убедительные доводы, что все мои поступки прямейшим образом из ее же слов и вытекли.

Между прочим, я действительно собирался уничтожить ее дневник. После того, как прочту его, конечно. Но когда я его закончил… В перерыве между встречами, чуть на вторую не опоздал. Передо мной вдруг встала по-настоящему цельная часть жизни Игоря, которая проходила у меня за спиной, пока я на работе был. И начала этот дневник Татьяна в качестве подарка мне. И из каждой строчки в нем такая она на меня смотрела! И столько в нем обнаружилось доказательств, что она по-прежнему от меня то одно, то другое скрывает…

Одним словом, не поднялась рука. Так я и оставил его в машине, под своим сидением. Словно знал, что он мне еще понадобится…

Но в одном Татьяна оказалась безусловно права. Я тоже пару-тройку сайтов, посвященных развитию младенцев, перечитал, и не мог не признать, что Игорь не просто опережает описываемые там события, а с приличным ускорением. И Татьяна, похоже, вознамерилась любой ценой затормозить этот процесс — главными в ее лексиконе словами вдруг стали «Нет» и «Нельзя».

Я попытался поговорить с ним об этом… Я даже пример яблока ему привел — подчеркивая, что все новое нужно вкушать, не спеша, смакуя, растягивая удовольствие неоднократными повторениями. Я даже намекнул ему, что не все неведомое достойно того, чтобы набрасываться на него с просто таки неприличным восторгом аборигена при виде стеклянных бус. Вот и интерес ко всяким механическим диковинам хорошо бы забросить.

В ответ меня засыпало ярко-оранжевыми шипастыми загогулинами его удивления.

Растерявшись, я понял, что глобальный вооруженный конфликт меня не минует. Причем начнется он, как это всегда бывает, с небольших стычек местного значения. Татьяна начнет запрещать ему делать любые, несвоевременные с точки зрения человеческих светил, шаги по пути познания, он, будучи истинным сыном своей матери в плане непризнания авторитетов, будет стараться сделать каждый из этих шагов семимильным. Что никак уж не добавит нам всем шансов вырваться из-под бдительного ока наблюдателя.

И что мне делать? Убеждать собственного сына, что его любознательность должна руководствоваться осмотрительностью — чтобы он мне доступ к ней осмотрительно закрыл? Напоминать его матери, что чрезмерное давление лишь к противоположным результатам приводит — чтобы она мне мои же слова затем каждый день возвращала? Отлавливать наблюдателя и доказывать ему, что это лично у меня такой талантливый ребенок родился — чтобы он мне вызов в контрольную комиссию организовал за систематическое вмешательство в его работу, полную потерю контроля над подопечной и вообще чисто земную манию величия?

На чью же сторону мне становиться?

Ответ на этот вопрос я получил буквально через пару дней. И если бы мне кто-то до этого сказал, что я добровольно, в полном сознании и твердой памяти, стану на сторону технического прогресса, я бы сам на заседание контрольной комиссии попросился. С видеопрезентацией в качестве вещественного доказательства, с Тошей в качестве свидетеля и с убедительной просьбой ввести в качестве обязательного предмета в курс ангела-хранителя глубокое ознакомление с Интернетом. Поскольку именно последнему удалось обеспечить столь всем нам необходимый и постоянно в последние дни ускользающий мир и покой.

Возвращаясь домой в последующие за Марининым днем рождения вечера, я всякий раз заставал Татьяну на грани истощения. Игорь не на шутку раскапризничался — ни минуты в покое оставаться не хотел, дугой выгибался, верещал противным визгливым голосом, багровея от натуги.

— Только на руках немного успокаивается, — устало бормотала Татьяна. — И то, только если носить его по квартире. К гостиной все время тянется, головой вертит, руками в меня вцепляется и все время что-то вроде «Ала» говорит. Я уже все книжки с ним пересмотрела — что это он там запомнил — нет, только еще больше злится.

У меня сердце екнуло. В гостиной наблюдатели появились, больше ничего нового — может, он это незримое присутствие за новую игрушку принял и именно его теперь и требует?

Я присмотрелся к его сознанию — сейчас оно показалось мне мрачной, темной воронкой, неуклонно втягивающей в себя все им увиденное и периодически вспузыривающейся глухим раздражением.

— Может, у него что-то болит? — тревожно спросила меня Татьяна.

— Нет, когда ему больно, картинка в каком-то месте словно в узелок стянута, — рассеянно ответил я, пытаясь разглядеть непрерывно кружащиеся по стенкам этой воронки кусочки каких-то образов, никак не складывающихся в единое целое.

— Какая картинка? — задохнулась Татьяна. — Ты что… мысли его читаешь?

Я понял, что проболтался. Оставалось одно — изобразить этот факт настолько естественным, что о нем и упоминать раньше не