Даровые деньги. Задохнуться можно - Вудхаус Пелам Гренвилл

Мистер Твист поинтересовался, не ждет ли мистер Моллой, что при сложившихся обстоятельствах он, то есть Твист, его поцелует. Мистер Моллой этого не ждал, не ждал он и грубости. Грубость, надо сказать, к добру не приводит, равно как и жестокость.

– Если бы у тебя, Шимпи, так болела голова, – с упреком прибавил он, – ты бы знал, как горько, когда старый друг обижает.

Твисту пришлось немного побороться с непроизвольным бульканьем.

– Голова? – переспросил он. – С чего бы это? Вот у меня и впрямь болит.

– Ну что ты, Шимпи!

– Хочешь убедиться, выпей этих капель.

Мистер Моллой разумно уклонился от спора.

– Так вот, я тебе скажу, зачем приехал. Этот субъект нас обштопал.

– Какой субъект?

– Лестер Кармоди. Подозревал с самого начала.

– Что?!

– Да уж то. Сам слышал. Знаешь, что он натворил? Забрал сумку из шкафа и послал шофера отвезти ее в камеру хранения.

– Что?!

– То.

– М-да… – впечатлился мистер Твист. – Однако… Значит, она не у тебя?

– Нет, не у меня.

Мистер Твист не надеялся испытать радость ни в тот день, ни позже, но что-то похожее испытал. Тем самым он засмеялся, а потом – взвыл от боли.

– Вот и доигрались, – наставительно сказал он, когда перестал сжимать голову обеими руками. – Положеньице-то не лучше моего.

– Нам обоим плохо, Шимпи. Надо действовать вместе и как можно быстрее.

– Как это действовать?

– Сейчас скажу. Этот шофер привез квитанцию…

– …и дал старикану, да?

– А вот и нет! Племянничку. Молодому Кэрролу.

Потрясенный Шимп воззрился на Моллоя:

– Кэррол? Это который там, наверху?

– Он наверху?

– А то! Заперт, и окна с решетками. Ты уверен про квитанцию?

– Еще как! Идем и берем.

– И все?

– Все.

– А как, – спросил Шимп, – мы ее возьмем?

Мистер Моллой ответил не сразу. Он сам размышлял об этом, крутя педали, и в конце концов понадеялся на острый разум Шимпа.

– Я думал, – признался он наконец, – тебе что-нибудь придет в голову.

– Да? Мне?

– Ты такой умный, – сказал Моллой. – В чем, в чем, а в этом тебе никто не отказывает. Что-нибудь ты измыслишь.

– Да? А ты пока что отдохнешь? И за все про все…

– Ну, Шимпи!

– …какую-то жалкую треть? Вот что я скажу…

Мистер Моллой чуть не заплакал.

– Ох, не будем заводиться! Договорились, и ладно. Такое, знаешь, джентльменское соглашение.

– Да? Спустись с неба, птиц распугаешь. Семьдесят процентов мне, а то работать не буду.

– Семьдесят!

– Пожалуйста, дам совет. Иди туда сам, побеседуй. Если он чувствует то, что я после этих капель, он тебе очень обрадуется. Ну, оторвет голову, ну, выбросит из окна – чего там, все одно умирать.

Мистер Моллой, и раньше не слишком сообразительный, после своей поездки совсем лишился сметливости. Вот если бы тут была жена, она бы мигом подкинула идей, и самых отборных.

– Нельзя ж его вечно там держать, – печально вымолвил он.

– И не нужно, если ты согласен на тридцать процентов.

– У тебя что, есть план?

– Как не быть!

Моллой пригорюнился. Он знал: когда Шимп поделится планом, он сразу увидит, что тот буквально лежал под рукой, бери – не хочу.

– Ну как? – поторопил медик. – Тридцать – лучше, чем ноль. И не говори, что сам так думал!

Мистер Моллой сделал последние усилия. Он был мастером своего дела – продавал фантомные акции несуществующих нефтяных компаний, – но своего, не чужих.

– Хорошо, Шимпи, – сказал он, покорно вздохнув.

– Значит, мне – семьдесят, вам – тридцать?

– Да. Только уж не знаю, как сообщить ей… Она рассердится, Шимпи. Что там, она расстроится.

– Пускай хоть треснет, – невежливо ответил Твист. – Лилию, видите ли! Ну ладно. Значит, Фланнери отнесет ему с утра кофе, а в кофе мы кое-чего добавим. Потом идем туда, берем квитанцию, и привет!

Мистер Моллой застонал. Предчувствия его оправдались.

– Да я сам мог это придумать… – сокрушался он.

– Мог бы, если бы у тебя были мозги, а не мякоть от тыквы. Бутафорские головы хороши, но только с виду. Обменял бы, а? – посоветовал Твист.

Глава XIII

Мистер Моллой беседует по телефону

1

Над «Курсом» взошла заря, обещающая много интересного, но поначалу было довольно пасмурно. К семи часам утра солнце кое-как пробилось сквозь туманы, а к восьми один из его лучей коснулся сержанта Фланнери. Тот хрюкнул, открыл глаза и, обнаружив, что начался новый день со всеми его трудами и заботами, встал, чтобы проделать простую солдатскую гимнастику, а потом – приняться за несложный туалет. После всего этого он направился в кухню, откуда шел густой запах бекона и кофе.

Сотрапезницы, горничная Рози и кухарка миссис Ивенс, приветствовали его с той теплотой и той почтительностью, которые приличествуют человеку таких дарований. Как бы плохо ни относились к сержанту некоторые пациенты, скажем – сэр Джеймс Ригби-Радд, неоднократно делившийся желанием содрать с него шкуру, на симпатию служанок он мог положиться. Рози пленили его усы, миссис Ивенс – беседы.

Сегодня, однако, усы были, и во всей своей славе, а беседа не клеилась. Как правило, сержант начинал ее острым замечанием о погоде или захватывающим пересказом сна, но этим утром молчал или, точней, молчал в той мере, в какой мог молчать за едой.

– И о чем вы задумались, мистер Фланнери? – обиженно спросила кухарка.

Старший сержант вздрогнул, заметив, что выказал небрежение к дамам.

– Можно сказать, мэм, – отвечал он, подцепляя вилкой кусок бекона, – что я задумался о тяготах жизни.

– Да, – согласилась миссис Ивенс. – Жизнь – это вам не кот начхал.

– Ах! – прибавила Рози, которую лишь из милости допускали на пиршество духа.

– Вот этот нервотик, – развил свою мысль сержант, глотая кусок и тыкая вилкой в следующий. – Простите за выражение, сердце кровью обливается. Чего у него не было? Учили, лечили, лелеяли. А пошел по дурному пути и, пожалуйста, сидит под замком.

– А выйти он не может? – спросила Рози, ибо они с кухаркой взволнованно шептались об этом весь прошлый вечер.

Фланнери удивился:

– Выйти? Ну нет! А и вышел бы, ничего, раз уж я в доме.

– Мы так рады, что вы здесь, мистер Фланнери! – заверила кухарка.

– Вот и его сестрица сказала точно эти слова: «Старший сержант, – говорит, – я так рада, что здесь такой человек! Я уверена, что на вас можно, – говорит, – положиться». – Он вздохнул. – Я и задумался. Какая барышня, а ее… это… ы… снедает тревога из-за какого-то, простите, психа.

– Не больно-то она красивая, – заметила Рози. Повисло тяжелое молчание, какое воцаряется, когда (если это бывает) младший лакей возразит дворецкому. У сержанта буквально вылезли глаза, и он сурово отхлебнул кофе.

– Не говорите чепухи, моя милая, – произнес он.

– А что, и сказать нельзя? А что, и пикнуть нельзя?

– Можно, – отвечал он, – да, можно, только, – прибавил он со спокойной строгостью, – не всякую чушь. Барышня очень красивая. Я таких и не видел. Глаза, – он поискал сравнение, – как звезды.

Он помолчал и закончил так:

– Пожалуйста, миссис Ивенс, когда все для него приготовите, велите отнести мне в сад. Покурю под деревом.

– Неужели уходите? Вы ж не доели!

– Сколько мог, столько съел, – отвечал сержант. – Мне не до еды.

И он удалился, хотя Рози умоляюще глядела ему вслед. Эффект, произведенный усами, он давно заметил, но полагал, что женщин надо держать в узде. Конечно, Рози – очень даже ничего, однако не ей судить о богинях.

В кухне застольная беседа сменилась монологом. Миссис Ивенс поделилась взглядами на современных девушек. Поскольку взгляды эти не отличались своеобразием, перескажем их кратко. Миссис Ивенс не понимала, куда эти девушки катятся. У них нет ни совести, ни уважения к старшим, а вот наглость есть – лезут, когда не спрашивают. Доводят мужчин до того, что те есть не могут. Если бы миссис Ивенс в юные годы так себя вела, ее матушка… Нет, нельзя и представить, что бы та сделала.