Даровые деньги. Задохнуться можно - Вудхаус Пелам Гренвилл

– А, черт! – сказал Моллой.

– Простите, сэр?

– Нет, ничего. Я думаю.

Действительно, он думал и кое до чего додумался. Мы знаем, что в тяжкие минуты наш разум сбрасывает куртку, засучивает рукава и обретает невиданную силу. Быть может, если бы проблема встала за столом, в беседе, мистер Моллой бы спасовал. Но сейчас он с рекордной скоростью нашел решение. Если без шума не обойдешься, надо поднять шум.

Хорошо, а какой? Треск дерева. Когда же дерево трещит? Когда столярничают. То есть как? А так, что-нибудь мастерят. Что? Ну, домик для кроликов. Предположим, у вас есть дочь, которая в порыве чувств решила их завести. Собственно, она могла их тут видеть. Он сам их видел где-то в парке.

Неплохо, неплохо. Теперь посмотрим, съест ли это Стергис. Мир делится на два разряда людей: когда вы говорите в одиннадцать утра, что собираетесь делать кроличью клетку, одни поверят, другие – нет. Ископаемый служитель принадлежал скорее к первому разряду. Судя по всему, он поверит чему угодно.

– Знаете что? – спросил Мыльный.

– Нет, сэр.

– Моя дочь хочет, чтоб я смастерил клетку для кроликов.

– Вот как, сэр?

Мыльному полегчало. Дворецкий не усомнился, скорее уж – обрадовался, словно получил из дому хорошие вести.

– Есть у вас какой-нибудь ящик и топор?

– Конечно, сэр.

– Тогда принесите их.

– Сейчас, сэр.

Дворецкий исчез за зеленой бязью, а Мыльный пока что рассмотрел шкаф. Ничего особенного, с одного разу откроешь. Это хорошо. Да, он мыслитель, но если надо, может стать и деятелем.

Послышался шум. Вернулся Стергис с ящиком и топором, словно Ной, загружающий ковчег.

– Пожалуйста, сэр.

– Спасибо.

– В детстве я тоже держал трусиков. Ой, сколько их было! Трусиков и белых мышей, я их очень любил. И головастиков, те в банке.

Он, улыбаясь, прислонился к стене, и Моллой понял, что последний из викторианцев собирается беседовать. Вероятно, ему показалось, что у Мыльного – салон.

– Не хочу вас задерживать, – заметил тот.

– Что вы, сэр! – успокоил его дворецкий. – Я не занят. Серебро почистил, очень рад теперь побеседовать. Могу кое-чем помочь, я эти клетки делал. А вы, сэр? Да, много я их сделал в свое время.

Тоска и отчаяние охватили Моллоя. Слова вылетали из дворецкого, как летучие мыши из амбара. Говорил он о кроликах своей юности – об их повадках, обычаях, вкусах. Быть может, тому, кто интересуется кроликами, но ленится открыть энциклопедию, это принесло бы пользу, Мыльный же бесился, приближаясь к кровожадным помыслам. Ему припомнилось, что топором не только рубят дерево. Словом, Англия трепетала на опасной грани. Она могла лишиться старейшего из дворецких.

Стергис тем временем перешел к сравнительно зрелым годам. Даже если бы Моллой был повнимательней, рассказ вряд ли тронул бы его, ибо речь шла о каком-то знакомом, который держал кроликов, и ясности ее мешало то, что дворецкий именовал их трусиками, а по странной случайности знакомый звался мистер Трусе. По-видимому, Трусе так нежно любил трусиков, что поселил их в спальне. В конце концов его жена утопила их в пруду, и он никогда ее не простил, поскольку трусики были ему дороже, чем миссис Трусе.

Тут Стергис остановился, видимо – ожидая замечаний.

– Да? – сказал Мыльный, тяжело дыша.

– Да, сэр.

– В пруду?

– В пруду, сэр.

Слово это, как «Сезам, откройся», задело какую-то струну в сознании мистера Моллоя.

– Ах да! – сказал он. – Совсем забыл. Мистер Кармоди на пруду.

– Это ров, сэр.

– Хорошо, во рву. Как бы то ни было, он просил передать, чтобы вы принесли ему что-нибудь выпить.

Стергис-повествователь мгновенно преобразился в Стергиса-хранителя. Маниакальный блеск угас в его глазах.

– Сию минуту, сэр.

– Я бы на вашем месте поторопился. Он просто язык вывалил.

Оставшись один, Мыльный не мешкал. Со всей накопленной силой он опустил топор. Дверца треснула. Шкаф открылся.

Нажав кнопку (внутри была лампочка), мистер Моллой заглянул в него – и отшатнулся. На устах его трепетали те самые слова, которым поневоле научишься в определенных сферах Нью-Йорка, Филадельфии и Чикаго. В шкафу были: старый плащ, две шляпы, ржавая клюшка, шесть крокетных шаров, брошюра о скотоводстве, три зонтика, местный журнал за ноябрь прошлого года, мышь, башмак, запах яблок – но не сумка. Ни сумки, ни сака, ни чемодана Мыльный не обнаружил.

2

Надежде нелегко покинуть наше сердце. После первого удара почти все мы начинаем уговаривать себя, что все не так уж плохо. Вот-вот, думаем мы, прибудет какая-то разгадка и мы увидим дело в новом свете. Так и Мыльный. Пробормотав те выражения, которые и были уместны, он немного приободрился.

В сущности, подумал он, утром они с хозяином не беседовали. Если тот решил спрятать сумку в другое место, он просто об этом не сказал. Быть может, обзывая Лестера Кармоди жирным, пучеглазым, подлым и мордатым Иудой, Мыльный ошибался. Словом, немного поутихнув, гость вышел из дома и направился к воде.

В саду ему повстречался Стергис с пустым подносом.

– Должно быть, вы не поняли мистера Кармоди, сэр, – сказал он сердечно, как говорит один любитель кроликов с другим их любителем. – Он не просил принести ему напитков, но вышел на берег и отдал им дань. Сейчас он в лодочном сарае.

Там он и был, что-то пил из стакана, развалившись на подушках своего ялика.

– А вот и вы, – заметил мистер Кармоди. Мыльный подошел поближе. То, что он собирался сказать, не кричат издалека.

– Да уж, – осторожно проговорил он, – все утро пытаюсь с вами потолковать, но рядом крутится полицейский.

– А в чем дело? – поинтересовался хозяин. – Я вот поймал двух окуней, хариуса и леща.

И он с удовольствием допил свой напиток.

Мыльный чуть не послал к черту леща, окуней и хариуса, но вовремя сдержался. Как когда, подумал он, а теперь нужна дипломатия.

– Слушайте… – начал он.

– Да?

– Вам не кажется, что этот шкаф – не очень надежное место? Еще кто-нибудь заглянет.

– Почему вы так думаете?

– Просто в голову пришло.

– А я было решил, что вы туда сами заглянули.

Мыльный облизал пересохшие губы.

– Вы же его заперли!

– Запер. Но когда вы послали ко мне дворецкого, я, грешным делом, подумал, что вы хотите туда залезть.

В наступившей тишине послышались странные звуки, словно бак протекает, что ли, и Мыльный с ужасом увидел, что хозяин зашелся от хохота. Его солидное тело тряслось, как желе. Глаза он закрыл и почему-то качался то вправо, то влево. С губ его срывались те же звуки.

Надежда, поддерживающая Мыльного, была не очень сильна, она и родилась еле живой, а тут испустила дух.

– А-ха-ха-ха! – завершил свои действия мистер Кармоди. – Ха-ха!

– По-вашему, это смешно? – осведомился Мыльный.

– Да, – отвечал хозяин. – Хотел бы я видеть вашу физиономию, когда вы туда заглянули!

Мыльный молчал. Он знал, что дело плохо. За стенами сарая сияло солнце, но не для него.

– Я вас сразу раскусил, мой милый, – со вкусом продолжал Кармоди. – Ну, не совсем сразу, а с тех пор, как я послал запрос в Нью-Йорк и получил ответ, что финансиста Т. Дж. Моллоя там не знают.

Мыльный горестно глядел на цветы и деревья, и они ему не нравились. Природа, видите ли, расстаралась, а какой от нее прок?

– Потом, – не унялся хозяин, – я проходил мимо окна и слышал вашу беседу с друзьями. В следующий раз, очень вам советую, закрывайте окно и говорите потише.

– Э? – сказал Мыльный и ничего лучшего придумать не мог. Он был сражен, а сраженные люди не мастера блестящих реплик.

– Конечно, – сообщил мистер Кармоди, – я огорчился, что не получу миллиона или там двух. Но! – назидательно произнес он. – Существует страховка. Для вас со Швабом или с Пирпонтом – сущие пустяки, а для меня – вполне сносная сумма.

– Да? – проговорил Моллой. – Надеетесь на страховку?