Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Сунд

Мне с этим не справиться, тихо повторила она про себя. Недостаточно отменить только ближайшую встречу с ним, надо отменить все. Сейчас я не могу ему помочь.

Так и сделаем, подумала она, сразу испытав огромное облегчение от принятого решения.

Иногда необходимо позволить себе слабость.

Ее размышления прервал звонок телефона. Номер был незнакомый.

– Да, здравствуйте? – с сомнением произнесла она.

– Меня зовут Жанетт Чильберг, я из стокгольмской полиции.

Я разговариваю с Софией Цеттерлунд?

София сообразила, что ответила на звонок непрофессионально. – Извините, я сижу на совещании и забыла отключить телефон, – проклиная себя, солгала она.

– Хорошо. Перезвонить вам позднее?

– Нет, извините, минуточку…

София встала и зашла в ресторан. Там почти никого не было, но она на всякий случай проскользнула в туалет и заперла дверь, чтобы звуки из бара или с кухни не выдали, что она вовсе не сидит на совещании.

– Ну вот, теперь я могу разговаривать спокойно.

– Позднее совещание в пятницу?

– Да… Оно носит… скажем так, административный характер. – Иногда ложь просто лилась сама собой, и София восхитилась собственной находчивости.

– Я звоню по поводу одного из ваших пациентов, Карла Лундстрёма. У нас есть основания полагать, что он может быть замешан в деле, которое я расследую, и Ларс Миккельсен посоветовал мне поговорить с вами, поскольку вы беседовали с Лундстрёмом. Меня интересует, не рассказал ли вам Карл Лундстрём чего-нибудь, что могло бы нам помочь.

– Вопрос, естественно, в том, о чем именно идет речь. Как вам наверняка известно, я обязана соблюдать конфиденциальность, и, если не ошибаюсь, для того чтобы иметь право высказываться о проходящем обследовании, мне требуется санкция прокурора.

– Санкция уже запрошена.

София уселась на стульчак и принялась рассматривать каракули на кафельной стенке.

– Я расследую дела двух мальчиков, которых, перед тем как убить, подвергали пыткам. Полагаю, вы читаете газеты или смотрите новости и едва ли могли это пропустить. Я была бы очень признательна, если бы вы сообщили что-нибудь о Лундстрёме, каким бы незначительным это ни казалось.

Тон женщины Софии не понравился – заискивающий и снисходительный одновременно. Казалось, женщина пытается на свой страх и риск выманить у нее информацию, выдавать которую она не имеет права.

София почувствовала себя оскорбленной. За кого они ее принимают?

– Как я уже говорила, я не могу высказываться, пока вы не предъявите мне постановление прокурора, и к тому же в данный момент у меня нет под рукой материалов о Карле Лундстрёме.

Она услышала в голосе женщины разочарование:

– Понимаю, но если вы передумаете, пожалуйста, позвоните.

Я буду признательна за любую информацию.

В дверь туалета постучали, и София сказала, что должна заканчивать разговор.

Монумент

Вечером София с Микаэлем непринужденно беседовали перед телевизором. Микаэль, как обычно, углубился в рассказы о своих успехах на работе. София знала, что он эгоцентричен, и чаще всего не без удовольствия просто слушала его голос. Но в этот вечер она испытывала потребность обсудить с ним то, что ей довелось пережить. Она поправила шарфик, дабы убедиться, что Микаэлю не видны следы удушения.

– Меня сегодня побил пациент.

– Что? – Микаэль посмотрел на нее с удивлением.

– Ничего серьезного, просто пощечина, но… я собираюсь от него отказаться.

София рассказала, как неверно оценила ментальное состояние Самуэля, что раньше никогда не боялась во время их бесед, чувствовала себя с ним уверенно. А на этот раз испугалась. По-настоящему.

Она сказала, что огорчена необходимостью прервать терапию, поскольку питала надежды на успех, да и работать с этим парнем было интересно.

– Но ведь подобное приключается регулярно? – произнес Микаэль, поглаживая ее по руке. – Конечно, нельзя продолжать работу с пациентом, который тебе угрожает. София попросила обнять ее.

Позже, лежа на плече Микаэля, она в полумраке спальни различала рядом тень от его профиля.

– Несколько недель назад ты спрашивал, не хочу ли я поехать с тобой в Нью-Йорк. Помнишь? – Она погладила его по щеке, и он повернулся к ней.

– Разумеется. Но ты сказала, что не хочешь. Ты передумала? Если хочешь, я прямо завтра раздобуду билеты.

Она слышала, как он оживился, и на мгновение пожалела о своих словах. С другой стороны, возможно, пришло время рассказать ему.

– Мы с Лассе были там в прошлом году и…

– О’кей, понятно. Но мы можем поехать куда-нибудь в другое место. В Лондон или почему бы не в Рим? Я никогда…

– Дорогой, не перебивай меня, – осторожно попросила она. Почему он не понимает, как ей трудно?

– Прости, я просто очень обрадовался. Что ты хотела мне рассказать?

– Ну, в той поездке мы с Лассе всерьез сблизились. Не знаю, как сказать, но казалось, будто мы впервые по-настоящему увидели друг друга. А потом меня кое-что очень напугало. Не то, что произошло тогда, а то, что произошло потом.

– Ты уверена, что мне это будет интересно?

– Не знаю. Но для меня случившееся очень важно. Я хотела иметь от него ребенка, и…

– Вот в чем дело… И это должно меня интересовать? – Микаэль вздохнул.

София рассердилась, скатилась с его плеча и потянулась к прикроватной лампе. Зажгла свет и села, а Микаэль, скорчив гримасу, прикрыл лицо рукой.

– Очень слепит, ты не можешь погасить?

Она обиделась на его безразличие, но погасила лампу и заползла ему за спину.

– А ты хочешь ребенка, Микаэль? – спросила она чуть позже.

Он взял ее руку и положил себе на грудь.

– Мм… пожалуй, только не сейчас.

Ей вспомнились слова Лассе. В течение десяти лет он всегда говорил: “Только не сейчас”. А в Нью-Йорке вдруг решился.

В серьезности его намерений на тот момент она не сомневалась, несмотря на то что по возвращении домой все изменилось.

О произошедшем потом ей думать не хотелось. Как люди меняются, и иногда кажется, будто в каждом человеке присутствует несколько версий той же личности. Лассе был ей близок, он сам ее выбрал. Вместе с тем существовал другой Лассе, оттолкнувший ее от себя. Фундаментальная психология в чистом виде, думала она.

Однако ее это все равно пугало.

– Микаэль, есть ли что-нибудь, чего ты боишься? – тихо спросила она. – Что-нибудь, что тебя особенно пугает?

Он не ответил, и она поняла, что он уснул.

Она немного полежала, размышляя о Микаэле.

Что она в нем нашла? Красивый.

Похож на Лассе.

Он заинтересовал ее, несмотря на то что производил впечатление человека заурядного. Или как раз благодаря этому.

Классическая мещанская среда. Вырос в Сальтшёбадене[47], в окружении папы, мамы и младшей сестры. Надежно и уютно. Никаких проблем с деньгами. Школа и футбол, а затем вперед, по папиным стопам. Сказано – сделано.

Незадолго до того, как они встретились, папа покончил с собой, и Микаэль ни за что не хотел говорить на эту тему. Каждый раз, когда она пыталась завести об этом речь, он выходил из комнаты.

Смерть папы оставалась открытой раной. Они явно были очень близки. С мамой и сестрой она встречалась лишь однажды. Она уснула у него за спиной.

В половине четвертого утра она проснулась, обливаясь потом. Третью ночь подряд ей снилась Сьерра-Леоне, и снова заснуть после этого было невозможно. Микаэль спал рядом крепким сном, и она осторожно встала, стараясь его не разбудить.

Он не любил, когда она курила в квартире, но она включила на кухне вытяжку, села и зажгла сигарету.

Думая о Сьерра-Леоне, она взвешивала, правильно ли поступила, отказавшись проверять факты для издательства.

Это могло бы стать более умным и осторожным шагом на пути к преодолению пережитого, чем встреча с глазу на глаз с ребенком-солдатом, таким как Самуэль Баи.

Сьерра-Леоне стала для нее разочарованием во многих отношениях. Она так и не сумела сблизиться с детьми, которым предполагала помочь начать лучшую жизнь. Ей запомнились их пустые лица и отвращение к сотрудникам миссий. Она быстро осознала, что являлась для них одной из “других”. Взрослая белая чужестранка, которая, вероятно, больше пугала, чем помогала. Дети кидали ей вслед камни. Они полностью утратили доверие к взрослым. Никогда еще она не чувствовала себя настолько бессильной.

А теперь она потерпела неудачу с Самуэлем Баи.

Разочарование, подумала она. Если Сьерра-Леоне стала для нее разочарованием, то ее жизнь в данный момент, семь лет спустя, представлялась ей не менее крупным разочарованием.

Она сделала несколько бутербродов и, запивая их соком, размышляла о Лассе и Микаэле.

Лассе ее предал.