Слияние истерзанных сердец - Кэтти Эмерсон

– Чепуха! Он просто не знал меры в еде. Это все видели. Вот Господь и покарал его за обжорство.

Наконец заговорил третий мужчина.

– Значит, это Господь прислал ему подарок в кабинет?

Майлс Лэтам, стащивший одну из бутылок из личного погреба брата, говорил уже с трудом. Поставив локоть на колено и подперев кулаком голову, он сидел на одной из скамеек, расставленных вдоль стен. В свободной руке он еле держал бутыль.

– Подарок? – подозрительно посмотрел на него Парсиваль, однако решил не обращать внимания на слова пьяного.

– Ну да, в его личный кабинет, – хлебнув еще, проговорил Майлс. – Это восковая фигурка с клоком черных волос в животе. Она была одета во что-то вроде плаща, вырезанного, по-моему, из любимого дублета Ричарда.

Ник скептически поднял бровь, а Парсиваль побледнел и перекрестился.

– На этой фигурке, – продолжал Майлс, отхлебнув еще вина, – было множество пятнышек. Когда брат ее увидел, он ужасно разозлился.

– А где она сейчас? – спросил Ник.

– Ее больше нет, – криво усмехнулся Майлс, – как и моего брата.

Парсиваль так боялся всего сверхъестественного, что у него еле хватило сил спросить:

– Как нет?!

Майлс улегся на спину и закрыл глаза. Он даже не желал притворяться опечаленным.

– По приказу Ричарда я сам бросил ее в огонь. Он, видите ли, думал, что если сожжет ее, то спасется. Не тут-то было! И помучился он изрядно. Теперь нет ни злости, ни живого Ричарда. Он-то думал, что избавился от колдовства. Как бы не так!

– Когда нашли фигурку? – спросил Ник.

– Два дня назад. Бедняжка Ричард! Ему все равно не удалось спастись. Колдовство поразило его в самый час триумфа.

Ужасное подозрение завладело Ником, но он промолчал. Что-то в рассказе Майлса ему не нравилось.

– Ричард Лэтам был не из тех, кто молчит, когда злится, – вспомнил Ник. – Почему же в Кэтшолме не перевернули все вверх дном, чтобы найти виновного?

– Потому что он боялся повторного колдовства.

Майлс открыл глаза и взглянул прямо на Ника.

Парсиваль перепугался не на шутку. А вдруг его тоже заколдуют, если он обвинит в убийстве какую-нибудь волшебницу? Душа у него ушла в пятки.

– Я должен все хорошенько обдумать. Не надо торопиться.

Стараясь не терять достоинства, он направился прямиком к двери.

– Дурак, – пробормотал Майлс, когда мировой судья сбежал из гостиной. – Он даже не записал мои показания.

– Он не хотел их вообще слышать.

– Тогда трус.

– Однако именно он будет решать, кого посадить в тюрьму за смерть вашего брата.

Майлс закрыл глаза и почти тотчас захрапел.

Ник потер переносицу, не в силах избавиться от некоторых подозрений. Он не мог забыть то, что видел два дня назад.

Он вышел из гостиной и отправился в залу. Слуги по приказу Парсиваля убрали тело. Коронеру это не понравится. Сейчас в зале прибирали, но он не мог не слышать боязливых перешептываний.

– Ничего не давайте бедным. Еда может быть отравлена, – предупредил он.

Обиженный повар тотчас удалился.

Поваренок с жадностью смотрел на кусок мяса, оставленный им для себя.

Послышался цокот копыт. Парсиваль уехал. Ник даже не попытался его остановить: не с Парсивалем он хотел поговорить, и как можно скорее.

Дважды Ник отправлялся в нужную ему комнату и дважды его возвращали, чтобы получить от него указание или чтобы он разрешил спор. Бесконечные свары между слугами угнетали его, тем более что в отсутствие хозяина или хозяйки за все отвечает управляющий. Лэтам умер. Фрэнси и Констанс заперлись в своих спальнях. Наступили сумерки, потом стало совсем темно, и Ник наконец-то получил свободу. Он сразу же отправился в южное крыло.

Она спала. Он слышал ее тихое мерное дыхание за пологом.

Ник принес с собой свечу и теперь, держа ее в одной руке, другой отодвинул полог.

Мгновенно он почувствовал, как его охватило страстное желание. Он хотел прикоснуться рукой к ее темным волосам, прижаться к ее теплому телу. Он сам не понимал себя. Как он мог хотеть заняться любовью с женщиной, которую подозревал в убийстве?

Он должен уйти! Должен встретиться с ней в другой, более безопасной обстановке, где ему не придет в голову мечтать об ее объятиях. Он попытался напомнить себе, что она дочь своей матери… Но почему-то из-за этого ему еще меньше хотелось уйти.

Томазина открыла глаза.

Даже сонная, даже с больной головой, она не сомневалась, что видит Ника. И выражение глаз у него было как раз такое, какое бывает у мужчины, когда он хочет женщину.

– Встань. Нам надо поговорить.

Пока она одевалась, она слышала его сердитые шаги в коридоре.

Томазина села в кровати, и боль в голове напомнила ей, что она не собиралась спать, а лишь хотела полежать с закрытыми глазами. Помедлив – правда, всего одно мгновение, – она отодвинула полог. Ник зажег вторую свечу и теперь стоял в комнате возле окна, глядя на темный двор.

– Ник…

Он сжал кулаки.

– У меня есть к тебе несколько вопросов.

Стараясь поменьше двигать головой, Томазина слезла с кровати и подошла к нему.

– Каких вопросов?

– Это касается твоей матери.

Томазине хотелось скрыть горечь, но это ей не удалось.

– Наверное, ты знаешь ее лучше, чем я.

– А в Лондоне? Она занималась там колдовством?

– Я тебя не понимаю. Постарайся говорить пояснее. Иначе я не смогу тебе ответить.

Она чувствовала, что он необычно напряжен, потом увидела, что у него потемнели глаза, и услышала его прерывистое дыхание.

– У нее была кладовая в Лондоне?

Ответ он прочел в ее глазах.

– Так я и думал. Она лепила восковые фигурки?

Томазина не поняла.

– У нее был дар к рисованию. Она рисовала цветы, иногда портреты. Я тоже иногда рисую, – грустно улыбнулась она. – Я всегда думала, что хотя бы этот дар унаследовала от нее.

– Еще какие дары ты унаследовала от нее?

Томазина не успела ответить, как он схватил ее за плечи и почти прижал к себе. Она вскрикнула от боли, но он даже не подумал извиниться.

– Клянусь всем святым, – прошептал Ник, – ты меня околдовала.

Потом он стал ее целовать, и Томазина поддалась ему. Она забыла о боли в голове, чувствуя его губы на своих губах, на щеках, на шее.

– Ник, – сказала она, не узнавая своего голоса. Огнем вспыхнуло ее тело, и она отдалась своему счастью. – Ох, Ник…

Расставив ноги для равновесия, Ник провел ладонями по ее спине и вдруг крепко обнял ее.

– Ведьма, ты у меня будешь гореть, – прошептал Ник. – Еще как сгоришь, если тебя не повесят!

Томазина испугалась. Что-то было не так…

– Подожди, Ник.

Она помотала головой, чтобы прояснить мысли, и тотчас вновь почувствовала прилив боли. Теперь у нее болело еще и все тело, жаждавшее любви. Томазина отодвинулась от Ника и скрестила на груди руки. На лице Ника она не увидела ни любви, ни страсти. Он не мог скрыть злости, потому что опять желал ее, хотя всеми силами противился этому.