Ее темные крылья (ЛП) - Солсбери Мелинда

Впереди Мегера и Алекто остановились, и группа теней внизу снова сжалась под ними.

— Прошу, я не могу, — умоляю я, когда Мегера произносит имя.

Тень воет под нами, высоко, как зверь, и ближайшие убегают.

Я замечаю девушку ненамного старше меня. Ее волосы того же цвета, что у Бри, длинные и волнистые, как были у нее. Я отворачиваюсь, Алекто и Мегера направляются к ней, подняв хлысты.

В этот раз Мегера читает обвинения: зависть к отношениям подруги, попытки порвать их, ложь, кража. Вопли тени пронизывают меня, мои кулаки сжимаются так, что ногти впиваются в ладони. Она выглядит как Бри, ее поступки как у Бри. И они видели Бри, она была там…

Я не открываю глаза снова. Слышать уже плохо, я не хочу и видеть это. Я пытаюсь выключиться, не слышать имена, обвинения, крики. Это продолжается, Фурии действуют по очереди, наказывая, обвиняя, пока все не становится злобным бесконечным воем в моей голове, выворачивая меня.

— Кори? — мужской голос. — Ты меня слышишь?

Я моргаю, и мир проступает.

Я в Эребусе, сижу на одеялах. Мужчина — нет, Гермес — смотрит на меня с тенью в ореховых глазах. Я не видела его с прибытия на пляж, сколько бы недель назад это ни было. Его кожа похожа на лунный свет в сиянии свечи в нише. Кто-то зажег ее.

— Привет, — говорит он. — С возвращением.

Я хмуро смотрю на него, пытаясь вспомнить, как попала сюда, но ничего не приходит, только то, что я видела, от чего пыталась отвернуться. Желудок сжимается, меня тошнит.

За ним Фурии движутся ко мне, тянутся, желают коснуться. Они снова выглядят, как раньше, красивые и спокойные, но я отшатываюсь от них, желчь подступает.

Гермес окидывает меня оценивающим взглядом, потом поворачивается к Фуриям.

— Может, я могу побыть с ней наедине, объяснить?

Я не вижу его лицо, но то, что на нем, заставляет их тихо посоветоваться, поглядывая на меня и друг на друга.

Мегера смотрит на него.

— Без уловок, Гонец.

— Клянусь честью.

— Мы вернемся.

Я дрожу под весом ее слов, и Алекто печально улыбается мне, но я гляжу на нее, и Мегера берет ее за руку, уводит. Я смотрю, как они улетают из Эребуса, оставляя меня одну с Гермесом.

— Я бы спросил, в порядке ли ты, но, будь так, я бы не был тут, — говорит Гермес, его голос бодрый. — Ты напугала их.

Я смотрю на него, губы изогнуты от отвращения. Я напугала их?

— Я мог сказать им, что ты не была готова, — продолжает он спокойно, будто мы сидели бок о бок на остановке автобуса, и он обсуждал погоду или счет в спорте. — Но для этого нужно было бы кому-то поговорить со мной о происходящем, — он смотрит на меня краем глаза.

— Что со мной произошло? — спрашиваю я, слова царапают горло. Мой голос хрипит, как двигатель старой машины.

— Ты упала в обморок.

— Как долго я была без сознания?

Он смотрит на меня.

— Какое-то время.

— Как долго?

— Поверь, тебе лучше не знать сейчас. У тебя хватает проблем.

Мне не нравится, как это звучит.

— Почему ты тут?

— Вариантов было мало, и, похоже, я был предпочтительнее, — говорит он.

— Вернуть меня домой? — говорю я.

— Отвести тебя к тому, в чьем ты царстве.

Аид.

— Почему… — я умолкаю. Есть много вариантов окончания вопроса, но я вряд ли хочу ответы.

Гермес печально улыбается.

— Мне жаль, что это происходит.

— Если бы ты помог мне на пляже, так не было бы. Я была бы в безопасности дома, в своем мире. Если бы ты не трогал меня в нашу первую встречу…

— Я не знал тогда, где ты была. Я думал, ты была просто смертной, которая увидела то, что не должна. Я делал, что мне сказали. Это не мой мир. Я не могу вмешиваться, не вызвав много проблем. Ты знаешь, кто я?

— Божество? — говорю я с презрением.

— Да, — он смеется. — А еще я — психопомп, — он смотрит мне в глаза. — Я — одно из нескольких созданий, которое может двигаться между миром живых и мертвых. Это важное положение, и я не хочу его потерять. Однажды ты поймешь, почему.

Я сильно сомневаюсь в этом.

— Зачем они это делают? Хлещут их, — спрашиваю я, когда молчание затягивается.

Гермес медленно выдыхает.

— Они обязаны карать теней, которые не приходят в Пританей принять наказание. Они — справедливая добыча, если пытаются избежать этого.

Я содрогаюсь. Справедливая добыча.

— Никто не заслуживает пыток. Это бесчеловечно.

— Мы — не люди, — говорит Гермес. — По определению. И это не ранит их. Не физически. У них нет тел, Кори. Они не ощущают настоящую боль.

— Тогда все хорошо, — говорю я.

И начинаю плакать.

Я опускаю голову к коленям, обвиваю их руками. Сильная рука обвивает меня, и я оказываюсь у груди статуи, но с теплой кожей.

Он не трет мою спину, раздражая, не говорит «тише» или «все будет хорошо», и я ценю это, потому что не будет хорошо. Он просто держит меня, пока я плачу, соленая вода течет из меня, словно я — Коцит. Я представляю, как слезы льются по моему лицу, создают реку печали, затапливают Эребус, пока у меня не останутся только сухие всхлипы.

— Кори? — напряженно говорит Гермес.

Я мотаю головой, не могу выпрямиться и принять то, в каком я бардаке.

— Кори? — говорит он настойчивее, толкая меня. — Что это?

Я смотрю на него смущенно, но он смотрит на угол моей ниши, и я гляжу туда, мой рот раскрывается при виде того, на что он смотрит.

Из каменного пола растет зеленый побег с двумя крохотными листиками.

19

СЕМЯДОЛЯ

Я подползаю к побегу, забыв о слезах, обо всем.

Первым я вырастила помидор. Я не помню его, мне было шесть, но папа любит рассказывать историю каждый год, когда я собираю первые помидоры. Это традиция: мы едим мои помидоры и хлеб, испеченный Мерри, с моцареллой, привезенной папой, и он рассказывает, как семена были из тех, что оставила мама. Они были старыми, слишком старыми, чтобы прорасти, но я не слушалась. Я посадила их, и они выросли в самые сладкие помидоры из всех, что он ел.

Семена хотят расти. Они не станут без нужных условий, но, как все живое, они хотят жить и будут бороться за такой шанс.

— Кори, что это? — спрашивает Гермес.

Это одно из семян, которые я посадила с Алекто, когда я стыдилась игры в посев, ведь знала — знала — что они не прорастут. Они просто лежали бы под крошкой камня, которую мы на них насыпали, вечно, ведь тут нет солнца. Нет почвы. И Мегера их все вырыла. Росток не может тут быть.

Но он есть.

Я смотрю на Гермеса, пытаюсь понять, сделал ли он это в странной попытке приободрить меня, но он смотрит на росток и меня в шоке.

— Ты сделала это, — говорит он, и я могу только мотать головой, ведь это невозможно. Просто невозможно. Все волоски на моем теле стоят дыбом.

Гермес проходит ко мне на четвереньках, смотрит на зеленый росток. Он такой яркий, что больно смотреть. Я забыла зеленый, понимаю я. Забыла, какой он красивый. У меня не было красивого цвета с десяти, но я выбрала бы зеленый.