Тени возвращаются - Линн Флевелинг

Алек кивнул и откусил ещё хлеба.

— Можешь задавать мне вопросы.

Алек задумался на мгновение, затем спросил:

— Откуда Вам известно моё имя?

— Я уже достаточно давно знаю о тебе. У Пленимара есть глаза и уши в Ауренене, равно как и в Скале.

— Шпионы?

— Конечно. А уж с тобой и твоим приятелем это не составило особого труда, вы ведь не очень-то старались сохранить в тайне твоё происхождение. Порой казалось, ты чуть ли не бравируешь этим. Это было ужасно недальновидно. Твой народ, как никто иной, был обязан предостеречь тебя от этого.

— Мой народ?

— Хазадриелфэйе.

Алек нахмурился и уставился вдаль:

— Они не мой народ. Никогда не имел с ними ничего общего.

— О, да. Конечно, ты же не чистокровка. Цвет твоих волос — прямое тому подтверждение, да и сам я убедился в этом ещё там, в сарае для рабов. Этот факт меня разочаровал, но всё же твоё происхождение отразилось на тебе очень сильно. Так ты — сын беглеца? Скажи мне, кто это был — мать или отец?

Алек молчал, пытаясь осознать услышанное. Так вот почему их взяли в плен! И это по его, Алека, вине они очутились здесь?

— Что ж, это на самом деле не так уж и важно, — сказал Ихакобин, все еще пристально разглядывая его.

— Что Вам нужно от меня…, илбан?

— Всему своё время. Алек. Скажи мне, тебе известно, кто такие алхимики?

— Алхимики? — Алек покопался в памяти. Ну да, он слышал это слово пару раз в Ореске, и всегда в уничижительном тоне.

— Я как-то слышал, это называли "кухонной магией".

Ихакобин улыбнулся:

— Нет, Алек, алхимия — высочайшая из гуманитарных наук. Эдакий брачный союз магии и естествознания. В своём роде, она намного могущественнее, чем все эти пассы руками ваших магов из Орески, и, тем паче, некромантии.

— Но Вы ведь тоже использовали мою кровь, илбан. Я сам видел.

— Кровь сама по себе не является магическим веществом, Алек, она ничем не отличается в этом плане от соли, серы или железа. Некроманты, конечно, тоже используют её, но совершенно иначе, чем это делают алхимики.

Алек почувствовал, как пища становится комом в его животе:

— Так вы собираетесь убить меня и забрать мою кровь?

— Убить тебя? Это было бы страшным расточительством! Как ты мог такое подумать? — он помолчал, затем покачал головой: — Нет, Алек, я ни за что не стал бы тебя убивать. Я рассчитываю, что ты будешь жить у меня долго и счастливо. Если станешь хорошо вести себя и выполнять мои требования, твоя жизнь на самом деле, может оказаться весьма приятной.

Алек вдруг почувствовал: вот он, шанс! Серегил часто хвалил его за умение разыгрывать из себя эдакого наивного юнца. Теперь он, используя эту свою способность, широко распахнул глаза и невинно спросил:

— Значит, Вы действительно не собираетесь убивать меня, илбан? И не потащите меня в койку?

— Даю тебе слово! Я и не думал ни о чём подобном. Знаешь, не все пленимарцы таковы, как те, с кем вам приходится воевать. Наши воины — да, они очень жестоки, но это специально отобранные и обученные люди. Я немного поездил по вашим землям, и могу сказать, что мы обычный народ, не так уж сильно отличающийся от вас. У тебя ещё будет время понять это. Сейчас же — отдохни, а завтра, после того как тебе снова принесут поесть, если будешь хорошо себя вести, я заберу тебя отсюда, и начнем знакомство с твоим новым домом.

— И каковы же будут мои обязанности? — спросил Алек, и тут же спохватился:- илбан.

Это становилось весьма утомительным.

— А ты оказывается, очень умный юноша. Возможно, ты даже сможешь помогать мне в моей работе.

— В занятиях алхимией?

— Да. Думаю, в своё время ты будешь мне очень полезен.

Алек взял миску и опустился на колени, чтобы поставить у ног Ихакобина.

— Благодарю за еду и за Ваши добрые слова, илбан. Теперь, после Ваших слов, мне гораздо спокойней.

Ихакобин взял Алека за подбородок и приподнял его лицо, чтобы выдеть глаза.

— Приятно слышать, Алек. Конечно, я не верю ни слову из всего этого, и тут твоя вторая ошибка.

Он просунул палец под гладкий металлический ошейник и шутливо подёргал за него:

— Тебе не уйти далеко с этой штукой на шее, мой скромный маленький ночной скиталец. Даже если ты срежешь эти рабские метки со своей кожи — ты будешь не первый, кто поступает так.

И потрепав его на прощание по щеке, Ихакобин поднялся и вышел вон. Охранники забрали стул и светильник, снова оставив Алека взаперти.

Он нащупал позади себя кровать и плюхнулся на неё с гулко колотящимся в груди сердцем.

Он назвал меня "ночным скитальцем"! Но откуда, во имя Билайри, он узнал?

Глава 14. Власть воспоминаний

Хаба.

Тьма не отпускала его. Серегилу грезились нежные руки, усмиряющие боль, так ласково прикасающиеся к его коже.

Хаба…

Прохладные пальцы скользили по его лицу. Теплые губы косались поцелуем. Напрасно он пытался открыть глаза. Сон… всего лишь сон!

Ему казалось, что он снова в своей постели на Улице Колеса. Он подставил щёку для нового поцелуя…

Алек. Тали…

Палец остановил его губы:

— Нет, хаба.

Нет, конечно нет. Алек никогда не называл его так…

Темнота вновь накрыла его, увлекая в свои глубины.

Хаба!

— Ты все еще валяешься в постели? — воскликнула Мидри, откидывая полог палатки: — Поднимайся же, хаба, вот ведь лентяй! Отец ждет на общей поляне.

Серегил лишь поглубже зарылся в одеяла, изо всех сил зажмуривая глаза и пытаясь притвориться, что ничего не слышит.

— Ну, пеняй на себя, обормот, — пригрозила сестра, исчезая.

Воздух уже нагрелся и был полон убаюкивающего звона цикад. По теням деревьев на ткани шатра он понял, что уже давным-давно рассвело. Он скинул с себя одеяла и вскочил, зная, что лучше не заставлять свою старшую сестру ждать слишком долго. Это Азриель или Иллина могли часами звать его или же войти и начать щекотать, чтоб он поскорее проснулся. Мидри же, скорее надавала бы ему оплеух.

"Опять без завтрака", — подумал он тоскливо. Разве что удастся подговорить кого-нибудь из теток или кузенов сунуть ему хоть что-то, пока не видит отец. Или можно стащить что-нибудь в одном из соседних лагерей: это стало в последнее время их новой любимой забавой.

Он надел длинную белую тунику и постарался как следует разгладить на ней все складки. Еще один повод для Мидри поругаться. Он показал язык воображаемой сестре, быстренько зашнуровал сандалии и наспех прочесал пальцами гриву длинных каштановых волос. С темно-зеленым сенгаи он обошёлся более уважительно. Когда тот был красиво и по всем правилам уложен вокруг головы, он чуть помедлил, затем изящно уронил его концы на левое плечо. Затем прижал пальцы к губам: щеки тут же обдало жаром воспоминаний о тайном поцелуе прошлой ночи — там, под покровом леса. У меня теперь есть возлюбленный!