Глаза дракона - Стивен Кинг

Он посмотрел на заднюю крышку. Там было что-то вроде вензеля, но настолько стертого, что разобрать инициалы он не смог.

По какому-то наитию он опять полез в отверстие. На этот раз он нащупал листок бумаги – ветхий, но с ясным текстом и четкой подписью. Левен Валера, зловещий Черный герцог из Южного бароната. Валера, который мог стать королем, но вместо этого провел остаток жизни в Игле за убийство своей жены. Неудивительно, что он узнал портреты. Мужчина был Валера, а женщина – его жена Элинор, о красоте которой слагали баллады.

Письмо было написано странными рыжеватыми чернилами и с первой строчки тронуло холодом сердце Питера. Чем дальше он читал, тем больше его бил озноб, и не только из-за сходства судьбы Валера с его собственной.

"Нашедшему это письмо…

Я пишу его собственной кровью из вены, которую я вскрыл зубами. Перо мое – обломок ложки, каковой я долго точил о камни моей Темницы. Почти четверть века провел я здесь; я вошел сюда Юношей, теперь же я Старец. Ко мне вновь пришла Болезнь, и боюсь, что на сей раз я не выживу.

Я не убивал мою Жену. Хотя все улики против меня, я не убивал мою Жену. Я любил ее и все еще люблю, хотя ее дорогое Лицо померкло в моей вероломной Памяти.

Я уверен, что Элинор убил королевский волшебник и сделал так, что в этом обвинили меня, ибо я стоял на его Пути. Похоже, что его Планы исполнились, но я верю, что в конце концов Боги накажут Злодея. Его День придет, и я верю в это все сильнее по мере приближения моего собственного Конца.

Верю, что Некто войдет в это место скорби и найдет мое послание, и к нему взываю я: Отмщение, Отмщение! Забудьте меня и мою жалкую Смерть, но заклинаю, не забывайте мою дорогую Элинор, убитую и собственной постели! Это не я отравил ее вино; я кровью пишу имя Убийцы: Флегг! Флегг! Флегг!

Возьмите медальон и покажите ему прежде чем освободить Мир от этого величайшего Злодея – покажите, чтобы он знал, что я сыграл роль в его Падении, даже из моей Могилы.

Левей Валера".

Может, теперь вы поймете состояние Питера. Может, вы поймете его еще лучше, если я напомню, что никто не знал истинного возраста Флегга.

Питер читал о преступлении Левена Валера – в древней истории. И теперь этот пожелтевший клочок бумаги называл по имени истинного виновника этого преступления.

Но это случилось во времена Алана II…

…а Алан II правил Делейном четыреста пятьдесят лет назад.

«О Боже, – прошептал Питер. Он успел дойти до кровати и упасть на нее прежде чем подкосившиеся ноги бросили его на пол. – Он уже был здесь! Он делал то же самое, точно так же, и это было четыреста лет назад!» Лицо Питера было мертвенно-бледным; волосы его встали дыбом. Он впервые понял, что Флегг, королевский чародей – чудовище, прошедшее в Делейн снова и служащее теперь новому королю, служащее его несчастному, глупому младшему брату.

Глава 73

Сперва Питер хотел предложить Бесону еще денег за то, чтобы тот передал Медальон и записку Андерсу Пейне. Ему казалось, что это может указать на истинного преступника и освободить его, Питера. Потом он решил, что такие вещи случаются в сказках, но не в реальной жизни. Пейна просто посмеется и назовет это подделкой. А если и поверит? Это может погубить и главного судью, и узника. Питер внимательно слушал обрывки разговоров Бесона и стражников, знал о Черной Подати и о том, что Томаса Светоносного переименовали в Томаса Налогоносного. Ходили и еще более нелестные шутки о короле, и топор палача на Площади Иглы поднимался и опускался с постоянством, которое могло бы показаться скучным, не будь оно таким устрашающим.

Теперь Питер начал прозревать. Цель Флегга: привести устоявшийся порядок в Делейне к смятению и хаосу. Находка медальона и записки только ускорит его действия, и тогда они с Пейной неминуемо погибнут.

В конце концов Питер спрятал улики туда же, где они лежали раньше, и туда же положил три фута веревки, на изготовление которых у него ушел месяц. Находка медальона, пролежавшего в тайнике четыреста лет, доказывала, что место это вполне надежно.

В ту ночь он долго не мог заснуть. Ему мерещился сухой, надтреснутый голос Левена Валера, шепчущий в ухо: «Отмщение! Отмщение!»

Глава 74

Время шло, а Питер по-прежнему оставался в своей одиночной камере. Борода его закрыла всю нижнюю часть лица, кроме белого шрама, похожего на зигзаг молнии. За это время он видел в окно много горестных изменений и еще о многих слышал. Топор палача на площади продолжал работать с мерностью маятника – иногда за день с плахи скатывалось не меньше дюжины голов.

На третий год заключения Питера, когда он впервые смог тридцать раз подтянуться на потолочной балке в своей спальне, Андерс Пейна подал в отставку. В пивных об этом судачили целую неделю, а тюремщики Питера – еще дольше. Многие говорили, что Флегг сразу же предаст Пейну суду, и скоро жители города воочию убедятся, что же все-таки течет в жилах бывшего главного судьи – кровь или ледяная вода. Но Пейну не трогали, и пересуды прекратились. Питер был рад этому: он не держал зла на старика, хоть тот и поверил в его виновность. Он понял уже, как ловко Флегг умеет подделывать улики.

В тот же год умер отец Денниса, Брендон, просто и достойно, так же, как и жил. Несмотря на ужасную боль в груди, он окончил дневную работу и медленно добрел до дома. Он сидел на кровати и ждал, когда пройдет боль, но она только усиливалась. Тогда он подозвал жену и сына, поцеловал их и попросил налить ему стаканчик джина. Выпив, он еще раз поцеловал жену и отослал ее из комнаты.

«Служи своему хозяину как следует, Деннис, – сказал он сыну. – Ты теперь мужчина, и на тебе лежат обязанности мужчины».

«Я буду служить королю, как смогу, отец», – пообещал Деннис, хотя его пугала мысль о том, что ему придется взваливать на себя обязанности отца. Уже три года Брендон и Деннис служили Томасу, и на первый взгляд их обязанности оставались теми же, что и при Питере, но только на первый взгляд.

«Да, королю, – прошептал Брендон. – Но если тебе понадобится сослужить службу твоему первому хозяину, Деннис, ты не должен колебаться. Я бы никогда…»

В этот момент Брендон схватился рукой за грудь и умер. Он всегда хотел умереть именно так – в своем кресле, у своего камина.

На четвертый год заключения Питера – его веревка медленно делалась все длиннее и длиннее – исчезло семейство Стаадов. Корона присвоила себе то немногое, что осталось от их земель, как это делалось с другими знатными семьями, тоже исчезнувшими.

Исчезновение Стаадов было лишь вскользь упомянуто в пивных в заполненную событиями неделю – четыре казни, повышение налога на владельцев лавок и заключение в тюрьму старухи, которая три дня и три ночи бродила вокруг замка, крича, что ее сына забрали и мучают за то, что он выступал против нового налога на скот. Но когда Питер услышал о Стаадах из разговора тюремщиков, сердце его замерло.

Цепь событий, приведших к исчезновению семьи его старого друга, была теперь до ужаса знакомой всем в Делейне. Топор палача уже сильно сократил количество делейнской знати. Многие погибли потому, что их семьи служили королевству сотни, а то и тысячи лет, и они не могли поверить, что их может постигнуть подобное несчастье. Другие бежали, спасаясь от той же участи. Среди них были и Стаады.

Ходили слухи, с опаской передаваемые в самые уши, что бежавшие дворяне не просто бежали, а собрались где-то, быть может в диких лесах на севере, и поклялись свергнуть короля.

Эти истории доходили до Питера, словно принесенные ветром, но он не давал надежде слишком глубоко проникнуть в свое сердце. Вместо этого он работал над веревкой. В первый год веревка каждые три недели удлинялась на восемнадцать дюймов. В конце года у него был канат длиной в двадцать пять футов, вроде бы достаточно прочной, чтобы выдержать его вес. Но была разница между спуском на веревке с высоты потолочной балки и с высоты в триста футов, и Питер знал это. Его жизнь в буквальном смысле висела на волоске – на этом тонком канате.

И двадцати пяти футов в год явно было недостаточно; он мог надеяться на осуществление своего плана лишь через восемь лет, а доходившие до него слухи были тревожными. Королевство должно устоять; нельзя допускать хаоса и мятежа. Справедливость должна быть восстановлена законным путем, а не огнем и мечом. Перед законом все равны – он, Томас, Левей Валера, даже Флегг.

Как Андерсу Пейне понравились бы эти его мысли! Питер решил, что должен попытаться бежать как можно скорее. Он снова и снова делал вычисления в уме, чтобы не оставлять следов, обещая себе, что не допустит ошибки.

На второй год он начал брать по десять ниток из каждой салфетки, на третий – по пятнадцать, на четвертый – по двадцать. Веревка росла. В конце второго года пятьдесят восемь футов; в конце третьего – сто четыре, в конце четвертого – уже сто шестьдесят.