Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта - Илья Казаков

Мы приехали.

Один салат был с майонезом. Другой выглядел немного заветренным. Гус смотрел на шведский стол и хмурился. Врач команды пытался построить менеджера, тот – официанток. Первым делом убрали ту, у которой была подозрительная сыпь на руке.

– Welcome to the USSR, Гус! – весело сказал Аршавин.

После ужина игроки разошлись по номерам. Штаб по привычке настраивался посидеть за разговорами.

– Где у вас можно кофе попить? – спросил Бородюк у официантки.

– В кафетерии, – ответила та.

В кафетерии было два круглых столика и четыре табуретки. Рядом – витринный рефрижератор с сочниками и пивом. Перед ним стояли врач с массажистом, смотрели на ассортимент, выложенный на подносах, лежавших на холодильнике.

– Растирки и мази из натурального сочинского камня, – сказал мне врач.

Народная медицина переливалась под лампами дневного света всеми цветами и оттенками радуги.

– Если что из Москвы не взяли, здесь докупим, – сказал массажист.

Нам было смешно, а доктору не очень. Ему предстояло идти воевать за завтрак. Выяснять, почему действительность не похожа на предварительный заказ.

– Ёб! – вдруг произнес доктор.

Точнее, Йоп. Йоп Алберда, генеральный менеджер, шел навстречу и по своему обыкновению улыбался. Человек, который заказал этот отель и сказал Гусу, что здесь все о’кей.

– Капучино, – заказал Гус официантке.

Та кивнула.

– Будьте здоровы. Что будете?

– Вам же сказали: капучино, – повторил Корнеев.

– Будьте здоровы, – повторила она с недоумением. – Чего сказали-то?

– Кофе, – сказал Бородюк. – Вам же сказали.

– Так бы и сказали. Есть кофе по-турецки.

– И все? – удивился Корнеев.

– Еще растворимый. Нескафе. Три в одном.

Мы посмотрели на Гуса с некоторой растерянностью. Он уже не улыбался, но повторил:

– Капучино.

– А мне бокал местного вина, – сказал Йоп. – Красного.

– Три кофе с молоком и один черный, – сказал Бородюк. – И бокал красного.

Официантка ушла. Затем вернулась. Сняла с подноса четыре чашки черного кофе.

– Эй! – сказал Корнеев. – Просили же с молоком.

– Молока нет, – бросила она и ушла. Насовсем.

Гус выглядел озадаченным. Попробовал кофе и отставил чашку подальше.

– Отличное вино! – сказал Йоп, показывая, что он оптимист.

Гус посмотрел на него внимательно, но ничего не сказал. И вдруг заморгал, стал тереть глаза руками. Мы подумали: неужели открылась аллергия? Потом почувствовали знакомый с детства запах хлорки.

Бабушка в синем халате вошла в кафетерий со шваброй в руке. Подошла к нам и спросила:

– Вы еще долго?

– Не видите, люди сидят, – ответил Бородюк.

– Тогда ноги поднимите, – сказала она и принялась с остервенением тереть пол.

В номере Гуса телевизор работал, но ему казалось, что не работал: всего два федеральных канала и два местных. Сколько бы он ни жал на пульт, ничего не менялось.

– А где CNN? – спросил он.

– В Америке, – сказали мы.

Он подошел к кровати и посмотрел на одеяло. В девяностых точно такими же одеялами зимой укрывались игроки на скамейке запасных. Гус пощупал шерсть.

– У нас в армии точно такие же, – сказал я.

Он посмотрел на меня, заставляя вспомнить историю Иова, и сказал:

– А у нас такие выдают в тюрьме.

И подошел к окну. Нам следовало уйти, но мы не могли – так было любопытно на него смотреть.

В парке каркали вороны. Очень нежно и музыкально. Гус посмотрел на них, потом перевел взгляд на шторы, крепившиеся к карнизу на тонких проволочных крючках. Взял, потянул. Шторы немного проехали и застряли.

Я шагнул к нему. Нужно было чуть отступить назад и аккуратно подергать. Я не успел. Гус дернул сам, и шторы рухнули к его ногам. Лицо у него было такое, что мы метнулись к выходу.

– До завтра! – бросил через плечо Бородюк.

Хиддинк посмотрел на нас взглядом античного стоика и сказал:

– Если оно наступит.

Рано утром он шел по коридору в белом банном халате. В вафельном, в мелкую клеточку. Шел в бассейн. Вышел по указателям на улицу и замер. Ветер гонял по воде сухие листья. От тех, что уже утонули, вода казалась черной.

– Ну как? – спросили мы, увидев, что его волосы сухие.

– Даже моя собака в таком плавать не будет, – признался Гус.

После завтрака они с Бородюком сели в такси и куда-то уехали. Вернулись через час, на другой машине и счастливые.

– Все хорошо? – спросил я.

– Все супер! – сказал Бородюк. – Правда, то такси по дороге сломалось, стояли и ловили на трассе частника.

За обедом, когда все расселись, Гус вышел в центр зала и сказал:

– Парни, мы сборная, и мы должны жить в хороших условиях. Поэтому сейчас обедаем и переезжаем в другой отель. – Команда довольно зашумела. Гус вернулся за столик. Йоп что-то сказал ему, но не дождался ответа. А после возвращения в Москву Хиддинк объявил ему, что на следующий сбор он может не приезжать.

Йоп был хороший человек, он когда-то выиграл «золото» Атланты с волейбольной сборной Голландии. После развода жил в большой лодке, пришвартованной на канале возле его бывшего дома, отошедшего жене.

– Я совершенно неприхотлив в быту, – говорил он время от времени.

Он любил смотреть на заходящее солнце и молчать. Гус его однажды спросил, о чем он думает в такие минуты.

– Взойдет оно завтра или нет, – задумчиво ответил Йоп.

Гус повернулся к нам и подмигнул. Тройную философию он не уважал, в отличие от жизненного комфорта.

Когда сборная, выгрузившись из автобуса, зашла в сочинский «Рэдисон», в холле играл рояль и ощутимо пахло хорошим кофе. Гус улыбнулся, как мальчишка, и сказал единственное слово:

– Европа!

Капучино там был отменный. Как и бассейн.

Адвокат

Я не то чтобы обрадовался ему как родному – скорее был приятно удивлен звонку. Дима работал в РФС, переводил какие-то новости для английской версии сайта. Потом он внезапно переехал в Питер – Костя Сарсания устроил его переводчиком к Адвокату.

После обычных реверансов Дима сказал:

– Слушай, ты вчера «Зенит» комментировал.

– Было дело, – подтвердил я.

– Тут Дик рядом со мной, – сказал он.

И повесил паузу, ходя пока кругами, как акула. Но мне не было страшно. Диму я знал сто лет, да и к звонкам подобного рода уже выработался иммунитет.

– Привет ему! – сказал я.

Но он не передал. Был сосредоточен на важной мысли.

– Дик спрашивает: какое ты имеешь право обсуждать его решения? Ты ведь не работал тренером.

Дима говорил тоном, в котором, как параллельные прямые в евклидовом пространстве, шли две ноты: желание не поссориться со мной и необходимость подчиняться воле босса.

– Постой, – сказал я. – Адвокат спрашивает у комментатора, какое тот имеет право во время репортажа обсуждать его решения? Я правильно тебя понял?

– Да. Ты сказал, что не понимаешь, почему не играет Семшов. И почему Дик почти не делает замен.

– Может, ты просто дашь ему трубку? – спросил я. – Я готов эту тему обсудить.

Дима что-то сказал в сторону и вернулся к разговору.

– Нет, он не будет с тобой разговаривать, – сказал он. – Он просто хотел выразить свое возмущение.

Я выдохнул. Сказал в сторону эпитет, далекий от политеса. «Старый болван» или что-то в этом роде.

– Ты сам-то репортаж слушал? – спросил я.

– Нет, – признался Дима.

– А он слушал? Под чей-то перевод?

– Нет.

– Спроси, – сказал я, – готов ли он дать нам интервью, в том числе и по теме Семшова? Я приеду, и мы пообщаемся.

Дима опять пропал на несколько секунд. Потом взволнованно задышал в трубку и повторил:

– Нет.

«Как он с ним работает?» – думал я. И через три часа вновь поднял в эфире вопрос о Семшове. Гость программы пожал плечами и сказал:

– Не понимаю. Такие проблемы в средней линии, пропала игра, а Семшов на лавке.

Кажется, это был Виталий Шевченко. Тренер, у которого Семшов играл. Но, в отличие от Адвоката, чемпионат России не выигрывал.

В РФС были перемены. Сначала ушел Мутко, потом Гус. Пришел Фурсенко, а следом, расторгнув контракт с бельгийцами, приехал Адвокат. Штаб сборной остался без изменений. Почти без изменений: Корнеев уехал в «Зенит», а на смену ему пришел Берт ван Линген. И появился Сережа Колесников, зенитовский массажист.

Когда мы общались при первой встрече, я напомнил Адвокату про тот телефонный звонок.

– Да, да, – сказал он. – Я помню, как меня это возмутило.

– Почему? – спросил я.

– Комментатор должен говорить только о футболе, – сказал он.

– Но разве это не футбол?

Он посмотрел на меня и захохотал. Голос у него был трубный. Походка стремительная. И очень добрые красивые глаза. Он был удивительно сентиментальным человеком. Не зная Дика близко, в это совершенно невозможно было поверить.

В конце 2010-го он пригласил весь штаб на рождественский ужин. Это было необычно, но очень приятно. Никто из его предшественников ничего подобного не делал. А тут ужин, семейный.