Одержимый - Питер Джеймс

Кладбище располагалось почти по дороге.

Было половина первого ночи. Томас взял фонарь, который доктор Джоэль держал в бардачке автомобиля. Кладбищенские ворота были закрыты, и ему пришлось перелезть через них. С краю было светло, так как сюда доходил свет уличных фонарей, но далее вглубь территория кладбища темнела, словно озеро в безлунную ночь.

Он включил фонарь, миновал автомобильную стоянку, часовню и быстро пошел по ухоженной широкой тропе.

Новые могилы располагались дальше. Ему не нужно было вглядываться в могильные камни, их обозначал блеск слюды цветочных букетов, запах цветов и недавно потревоженной земли.

Целых пять минут быстрой ходьбы понадобилось, чтобы достичь нужного ряда, в котором находилась могила матери. Он молча стоял, освещая землю и траву лучом фонаря, и его злоба росла.

Сука.

Она была здесь, под землей, жесткая и безмолвная – такая, какой он в последний раз держал ее в своих руках, такая, как и все остальные здесь. Мертвая. Недвижная. Больше не человек. Труп.

Он некоторое время молча смотрел в землю, затем вдруг закричал:

– Ты, глупая сука, зачем тебе понадобилось умирать?! Зачем?! – Его голос сорвался на визг. – Зачем?! Зачем?! Зачем?!

Он упал на колени. По небу ползла луна, почти полная, но не совсем. Она была похожа на погнутую монету.

Он прижался лицом к земле и втянул воздух носом, пытаясь уловить хоть слабый отголосок духов «Шанель номер пять». Ничего. Пахнет лишь землей и травой. Он встал с колен, пнул траву, отправив кусок дерна лететь в темноту.

Ну и лежи здесь, сука. Мне все равно.

Затем выкрикнул:

– Лежи здесь всю чертову ночь!

35

Страх барабанной дробью ворвался в сон Майкла.

Сумрак был ужасающе громким, оглушительным, давящим. Майкл угодил в него, мгновенно перейдя из глубокого сна в настороженное бодрствование.

В спальне кто-то был. Он слышал шаги по полу, смутно видел остановившуюся у окна темную фигуру.

О господи.

Он вспомнил о машине, стоявшей вечером у его дома. Этой машины испугалась Аманда…

Аманда?

Все возвращалось.

Здесь была Аманда, они занимались любовью…

Где она? Он провел рукой рядом с собой и ощутил только простыню. Страх пронзил все его существо. Позвонить в полицию. Найти какое-нибудь оружие.

Повторяющееся металлическое лязганье. Латунные кольца занавесок бьются друг о дружку. В комнату ворвался вертикальный столб дневного света, на фоне которого стоящая у окна фигура казалась призраком.

Обнаженная женщина. Аманда.

Он испытал такое облегчение, будто всю комнату залило солнце. Майкл, боясь пошевелиться, молча смотрел на нее, вдыхая оставшийся от нее в постели мускусный запах.

Занавески снова сошлись вместе, но не слишком плотно – между ними осталась узенькая, льющая оранжевый свет щель.

– Никого нет, – сказала Аманда, повернувшись к нему, будто почувствовала, что он проснулся.

Она скользнула обратно в постель и в его объятия. От утренней прохлады ее спина покрылась гусиной кожей. Они обнимали друг друга и целовались, лежа на одной подушке. Ее дыхание было мятным – она, наверное, только что почистила зубы. Он надеялся, что изо рта у него не слишком скверно пахнет. Он наслаждался ощущением обнаженного тела, прижатого к нему.

– Ты волнуешься о той машине? – спросил он.

– Да нет. Я просто хотела удостовериться, что это не…

– Не твой бывший?

– Я не смогла его хорошенько рассмотреть, но думаю, это не был Брайан. Хотя и допускаю, что он мог за мной следить.

– У меня есть бинокль. Если эта машина появится снова, мы сможем хорошо ее рассмотреть.

Аманда вздернула брови и улыбнулась.

– Ты что, любишь подглядывать за соседями? Зачем тебе бинокль?

– Для наблюдения за скачками.

– Ты любишь скачки? Без препятствий или с препятствиями?

– С препятствиями. Кэти любила… – Он оборвал себя, не желая ничего вспоминать и досадуя на себя за то, что упомянул имя жены.

Повисла неловкая пауза, и, чтобы скрасить ее, Аманда осторожно убрала прядь волос с его лба.

– Расскажи мне о себе, – сменила она тему. – У тебя есть братья или сестры?

– Есть брат. Он на три года старше.

– Чем занимается?

– Металлург. Работает в Сиэтле, на «Боинге».

– Вы с ним близки?

– Нет, не особенно. Мы нормально ладим, когда приезжаем друг к другу в гости, но мы не очень хорошо друг друга знаем – три года все же большая разница для мальчишек.

Аманда нежно поцеловала его в глаза. Он обнял ее крепче, и она сама прижалась к нему, как бы успокаивая. Ее рука скользнула вниз по его животу, добралась до паха и начала очень нежно его поглаживать.

– А родители живы?

– Да. – Он тяжело дышал от нахлынувшей истомы.

– Чем они занимаются?

«Сказочная женщина», – подумал Майкл. С ней он узнал, как по-настоящему занимаются любовью. Рядом с ней он ощущал незнакомое ему доселе чувство покоя и умиротворенности. И в то же время никто так не возбуждал его.

Кажется, я влюбляюсь в тебя, Аманда Кэпстик. Кажется, я по уши, безнадежно влюбляюсь в тебя.

– Мой отец на пенсии. Он работал врачом общей практики в Лимингтоне, городке на краю Нью-Фореста. А мать была его секретаршей.

Сладко-мучительная ласка продолжалась.

– Красивое место. Ты там вырос?

Сквозь сжатые зубы:

– Да.

– Он еще занимается медицинской практикой?

Легкие втягивают воздух со свистом. Ты сводишь меня с ума!

– Нет. Ему уже восемьдесят четыре. Он поздно женился. В основном плавает на своей лодке. Мать занимается садом, играет в бридж и беспокоится обо мне.

– Моя мать тоже обо мне беспокоится, – сказала Аманда. – Для родителей мы всегда маленькие дети.

– Да. Все переворачивается только в самом конце, когда они превращаются в беспомощных детей. – Он погладил ее по волосам. – А теперь ты расскажи о своих родителях.

– Отец был художником. Он бросил мать, когда мне было семь, и уехал в Индию, чтобы медитировать на горе и ждать просветления. Он попал там в автокатастрофу на своем мотоцикле и умер от заражения крови в больнице в Дели.

– Мне жаль.

– Я едва его знала, он всегда где-то пропадал. А мать – она сумасшедшая. – Аманда улыбнулась. Он видел ее лицо будто в тумане. – По-хорошему сумасшедшая, очень милая, но невозможно эксцентричная. Живет в Брайтоне, ей сорок четыре, и она еще не решила, чем ей лучше заняться в жизни.

– Она вышла замуж во второй раз?

– Нет. У нее было много любовников, в основном неудавшихся художников, или актеров, или писателей. По образованию она художник-график, но ее всегда тянуло к другим вещам. Сейчас она болеет фэн-шуй. Большие компании платят ей огромные деньги за то, что она расставляет мебель в их офисах.

– Здесь все в порядке с точки зрения фэн-шуй?

– Думаю, она одобрила бы устройство твоего дома.

– Большое облегчение слышать это.

– Тебе бы она понравилась. Она всем нравится. – Аманда помолчала, затем добавила: – Думаю, ты бы ей тоже понравился.

Снова возникла пауза, но на этот раз в ней не было неловкости, а было волшебство для них обоих. Майкл лежал не шевелясь, не веря, что все это происходит в действительности, что Аманда Кэпстик с ним, обнаженная, в его объятиях, прижалась к его восставшему члену, а на его лице – ее теплое мятное дыхание.

– Ты беспокоишься о Брайане? – спросил он. – Он склонен к насилию? – Майкл говорил, а его пальцы бежали по животу Аманды вниз, чтобы зарыться в нежные волосы.

– Он подлый. Но я не думаю, что он объявится здесь в три часа ночи с топором в руках, – это не его стиль.

– Я неплохо умею обороняться от топора, – сказал Майкл. – Однажды на меня напала пациентка.

– Почему? Что случилось?

Ему хотелось заняться любовью.

– Потом.

– Нет, сейчас! – Аманда так сильно его сжала, что он задохнулся, затем улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– Ну хорошо, хорошо! Я был экспертом по делу об опекунстве. Засвидетельствовал в суде, что мать-ответчица не в состоянии заботиться о своих детях. Спустя год она встретила меня на автостоянке с топором, какие используют дровосеки.

– Она поранила тебя?

– Хотела оттяпать мне ногу, но к счастью, попала в «дипломат». А потом мне удалось отнять у нее топор.

– Я и не знала, что психиатрия – это контактный вид спорта, – сказала Аманда.

Майкл улыбнулся:

– Я тоже, до этого случая.

Помолчав секунду, Аманда спросила:

– Почему ты стал психиатром? Ты всегда хотел им стать?

Этот вопрос часто задавали Майклу.

– В детстве я сильно интересовался биологией и медициной, – ответил он, – частично, видимо, из-за того, что отец был врачом. Получил диплом по психологии, но потом решил, что психиатрия – гораздо более связанная с биологией наука. Я всегда интересовался природой человека, задавался вопросом, что же движет нами. Психиатрия – естественная комбинация науки о теле и науки о разуме. Я бы хотел, чтобы отношение обывателей к психиатрии было чуть более теплым. – Он одарил ее двусмысленным взглядом.