Правдивый лжец - Джессика Стил

Но что же остановило его? Может быть, она была слишком настойчива? Элин вспыхнула при этой мысли. Она не сопротивлялась ни минуты — так ведь? Может быть, она оказалась слишком легкой добычей?

О небо, скрипела она зубами от стыда, мужчины, подобные Максу, любят борьбу. Он не оказался бы на таких высотах бизнеса, если бы не ценил превратностей борьбы в любой сфере. Она же, со своим «пожалуйста… пожалуйста, возьми меня», не оставила для борьбы никакого места! Она снова залилась краской, вспомнив, как умоляла взять ее. О Господи, как она посмотрит ему в глаза?

Она отчаянно пыталась найти облегчение в мысли, что он все еще не снял с нее подозрение в краже чертежей. Но в глубине души Элин понимала, что это в данном случае не играло никакой роли. Макс не думал о бизнесе, когда, теплая и податливая, она лежала в его объятиях. Он хотел ее, Элин знала — не настолько она быта наивна, чтобы не понять это! Были мгновения, когда он горел страстью так же, как она, — до тех пор, пока она не начала просить.

Лицо Элин снова начало краснеть, и, понимая, что хочет только одного — выбраться отсюда, она подошла к двери и прислушалась. Из гостиной не доносилось ни звука, а значит, как это ни странно, он сладко спал на жесткой кушетке.

Элин понимала, что не может вернуться в гостиницу в таком состоянии, и решила воспользоваться ванной, благо она находилась рядом. Не обязательно даже смотреть на кушетку — она проскользнет туда и приведет себя в порядок…

Первая часть плана сработала, и Элин рассматривала себя в зеркале над умывальником, не находя на лице и следа внутренних мук. Раздевшись, она простирнула трусики, отжала в полотенце и повесила на батарею, чтобы досохли, пока она будет принимать ванну.

Вытираясь и размышляя при этом, как оказалась в объятиях Макса, она вдруг поняла, что причиной ее нежелания отвечать на вопросы о родителях — особенно об отце — была боязнь воспоминаний. Вспоминая отца, она могла спугнуть свое счастье. Потому что, пробудив в себе старые обиды, она бы вспомнила и то, что, подобно ее отцу, Макс тоже был бабником.

Элин была одета, если не считать сапог, по-прежнему лежавших в гостиной, и расчесывала свои длинные светлые волосы, когда расческа замерла у нее в руке. Вспоминая страстные ласки Макса она вдруг задалась вопросом: бабник ли он на самом деле? Если допустить, что больная нога ни при чем, стал бы бабник уже на подходе к своей цели — увеличить счет постельных побед — останавливаться? Ведь победа уже была у него в руках! Да, Макс часто показывался на людях с шикарными женщинами, но он одинок и свободен. Он более чем привлекательный холостяк. Так можно ли видеть грех в том, что он после напряженной работы не сидит вечерами дома?

Элин вдруг поняла, что в отличие от ее отца, который улегся бы в постель с первой попавшейся женщиной, Макс разборчив… очень разборчив. Не нужно далеко ходить за примерами — прошлый вечер доказывал, что, если что-то смущает его, он в последний момент, так сказать — без пяти двенадцать, может найти в себе силы остановиться.

От всех этих мыслей у нее улучшилось настроение. Не имея нужды возвращаться в спальню, она вышла из ванной, взглянула на кушетку и с облегчением обнаружила, что Макса там нет. Вообще нет в гостиной. Вот и хорошо, подумала Элин, волнение чуть улеглось, и она принялась надевать сапоги.

Черт возьми, вскипела она, обнаружив, что думает о том, где Макс и сможет ли он наступать на больную ногу сегодня. Как будто ее это интересует. Она бы, конечно, услышала, если бы он вышел из дому. Значит, он на кухне. Еще одно невезенье, ведь на кухне осталась ее куртка!

Несколько минут Элин сидела на месте, думая, не уйти ли ей без куртки. Здравый смысл подсказывал, что, даже не будь мороза за окном, ее выходка выглядела бы просто глупой. Наконец встала и решительно направилась в кухню.

Он действительно был там. Чисто выбритый — оказывается, она не первой побывала в ванной этим утром, — он сидел, держа ногу под столом, и, когда она вошла, смотрел на дверь. Лицо Элин стало заливаться краской, но она сделала вид, что не обращает на Макса внимания, злясь оттого, что и он отводит взгляд.

Она прошла, взяла куртку и, поскольку делать ей больше было нечего, не задерживаясь, даже чтобы одеться, двинулась мимо него с гордо поднятой головой. Она уже почти дошла до двери, когда он остановил ее, произнеся не самым приятным своим тоном:

— Ты не можешь уйти!

Посмотри, как я это сделаю, хотела сказать она, сердце — такое глупое во всем, что касалось его, заставило Элин повернуться. Господи, почему он ей так дорог?

— Отчего же нет? — враждебно поинтересовалась она голосом, никак не выражавшим того, что творилось у нее внутри.

Она видела, как мрачный взгляд Макса обводит ее ненакрашенное лицо, и радовалась за свою безупречную, нежную кожу.

— По-твоему, это справедливо, — проскрежетал он, — что ты, травмировав меня, теперь мчишься прочь, даже не подумав, как я управлюсь?

— А как насчет меня? — хотела спросить она. Как насчет моей травмы, моей боли? Тебе плевать на то, как я управлюсь! Она метнула в него недружелюбный взгляд и встретила такой же. Пропала! — пронеслось у нее в голове.

— Так что же ты хочешь на завтрак? — сердито выпалила она, потому что смешное сердце — она так и знала — не могло вынести его боли.

— Ты истратила весь сыр, — обвинил он ее.

— И что же? — фыркнула Элин.

— А то, что придется открыть банку сардин и сделать тосты с сардинами.

Порываясь сказать ему, что он может сам слопать всю банку, Элин повесила куртку на спинку стула и принялась за работу. Ловко делая тосты и управляясь с кофейником, она постоянно чувствовала на себе его враждебный взгляд. Она уже была готова свалить все тосты на одну тарелку, когда вдруг чувство противоречия заставило ее пойти и взять вторую. Почему это он должен получить все сардины? Работала-то она!

В основном из-за того, что это было бы ребячеством — уйти с тарелкой в другую комнату, — Элин села к столу. Завтрак прошел в молчании. Ей было нечего сказать этому человеку, и он тоже не говорил ни слова.

После завершения скромной трапезы она собрала посуду и отнесла в раковину. Лучше язык откусить, чем спрашивать у него, как сегодня нога! Но Элин предполагала, что болит сильно, иначе такой гордый человек ни за что не признался бы, что не сможет управиться без посторонней помощи.

— Что теперь? — воинственно спросила она, когда все сияло чистотой.

До сих пор звучавшее в ушах «Ты не можешь уйти!» ставило ее перед перспективой сидеть и молча смотреть на него все утро. Несомненно, он думал о том же, потому приказал: