Темная Дейзи - Элис Фини

держались за руки, когда меня уносили от них. После этого он написал о ней историю в школьную газету с заголовком: МЕСТНАЯ ГЕРОИНЯ СПАСАЕТ ЖИЗНЬ СЕСТРЕ. Тогда я впервые поняла, что дружба может менять людей. Настоящие лучшие друзья помогают тебе проявить свои лучшие качества.

Я провела в больнице две недели, пока доктора изучали меня. Обычные тесты показали мое сломанное сердце, и жизнь никогда не была прежней. В первую ночь, когда все мои родные ушли и я осталась одна в пугающей палате, я была благодарна, что кровать стояла у окна. В тот вечер луна светила ярко, а это значило, что я видела облачных существ, пусть даже на черном небе. Они танцевали вокруг скромной луны, но формой они уже не напоминали пони или драконов. Только чудовищ. Монстры не всегда прячутся в темноте. Некоторые расхаживают при свете дня, поджидая кого-то достаточно глупого, чтобы посмотреть на них.

Моя мать винила себя за мое сломанное сердце. Я всегда глубоко внутри знала, но никогда не понимала причины. Может, она что-то сделала, будучи беременной мной? Доктора сказали, моя болезнь настолько редкая, что они до сих пор не знали ее причины. Нэнси днями сидела у моей кровати или в приемных. Она цыкала, вздыхала и листала бесплатные журналы, ища новые соревнования. Нэнси редко читала что-либо кроме телепрограммы.

Я помню, когда доктора сказали, что я достаточно поправилась, чтобы меня навестила вся семья. Сестры подарили мне самодельные открытки с пожеланиями выздоровления, бабушка купила мне бутылку моей любимой газировки и коробку конфет «Кволити-стрит», полную одних только пенни из тоффи, потому что они были моими любимыми. Отец «передал, что меня любит» из концертного зала в Вене. Видимо, на той неделе не было рейсов до Великобритании. Лили была в новом платье и со своей лучшей улыбкой по случаю. Она последней отошла от моей койки и поспешила, только когда все уже собирались уходить. Все ждали у входа в палату, пока она шептала что-то мне на ухо перед тем, как поцеловать в щеку.

– Молодец, – сказала Нэнси, радуясь, что ее любимая дочь пыталась загладить свою вину. Она всегда была сторонницей неискренности. Она предположила, что Лили извинилась, и не слышала, что та сказала на самом деле. Никто не слышал, но я не забыла:

– Жаль, что ты не утонула.

Семнадцать

31-е октября 01:45 – меньше пяти часов до отлива

Мне не разрешили пойти в школу после обнаружения моей проблемы с сердцем, и жизнь не вернулась в норму. Ни у кого из нас. Мои родители развелись меньше года спустя. Некоторые браки держатся в заложниках у воспоминаний о лучших временах, другие – пленены мнением, что детей можно выращивать только в парах. Умирающий ребенок освободил моих родителей друг от друга. Моих сестер отправили в пансион; матери хватало присмотра за мной, а они были уже слишком. Беспочвенная вина поглотила ее и она окутала остатки моего детства ватой, а это в свою очередь заставило меня окунуться в книги. Сотни книг. Чтение было одной из вещей, которые мне еще разрешалось делать.

Книги спасли меня, и я убегала в истории. Только там я могла бегать, плавать, танцевать, не боясь упасть и больше не встать. Книги были наполнены друзьями и приключениями, в то время как мое настоящее детство было холодным, темным и ужасно одиноким. Я никогда ни с кем откровенно это не обсуждала. До нынешнего времени. И Сигласс был единственным местом, где я чувствовала себя дома. Думаю, поэтому мне так больно от мысли, что я могу никогда сюда не вернуться. Бабулина маленькая библиотека была моим Диснейлендом, а книги в ней – бумажными аттракционами, позволявшими мне жить, пока все вокруг ждали моей смерти.

Иногда люди теряют терпение, когда им нужно ждать чего-то слишком долго.

– Я всегда чувствовала себя ужасно из-за случившегося на пляже в тот день и во все другие дни, когда я не проявила той доброты, которую могла бы, – говорит Лили в настоящем, где она уже не может издеваться надо мной, как в детстве. Она не смотрит мне в глаза, говоря это, не думаю, что она могла бы, и я не верю, что Лили действительно сожалеет.

Ее слова совсем не притупляют мой гнев, лишь оттачивают его в еще более опасную форму, способную оставить шрамы. Но я прикусываю язык, как всегда желая сохранить мир. Мои сестры не разговаривают со мной из-за произошедшего с Конором несколько лет назад. Это так несправедливо, учитывая все, что они со мной делали в детстве. Но если я озвучу свои чувства по этому поводу, это никак не исправит сломанное тогда, и есть поводы для беспокойства поважнее.

Зачем кому-то хотеть, чтобы мы посмотрели эту запись?

Я смотрю на своих сестер сегодня, и вижу нас точно такими, как в прошлом. Пусть они стали выше, старше, у них появилось больше морщин, но все мы просто дети, притворяющиеся взрослыми, которыми надеялись стать. Характером я мало отличаюсь от себя в детстве. Я до сих пор стеснительная, тихая и счастливее всего ощущаю себя, будучи дома. Роуз с Лили тоже не очень изменились, да как и все другие в семье. У каждого в жизни есть карманы скорби, и в моей они глубокие. Диагноз был сродни смертному приговору, а в пять лет ужасно рано узнавать, что ты не проживешь вечно.

Говорят, когда умираешь, перед глазами проносится вся жизнь, поэтому нужно сделать жизнь такой, чтобы не скучно было смотреть. Но, как человек, умиравший несколько раз, я так не думаю. Каждый раз, когда у меня останавливалось сердце, был похож на медленную поездку по самым жестоким моментам моей жизни. Воспоминания не мелькали, они были медленными и болезненными. Как путешествовать во времени и пространстве в темное и холодное место, переживать свои худшие ошибки в ярких мучениях. Иногда я слышала людей вокруг меня, когда сердце прекращало биться. Клянусь, я не раз слышала докторов или медсестер, объявляющих о моей смерти. Мои родители тогда мне не верили, но нейрологи с тех пор подтвердили, что человеческий мозг активен еще некоторый период времени после смерти, и я вам честно говорю, это правда. Мертвые могут вас слышать, поэтому осторожней подбирайте слова. Надеюсь, для бабушки это не было так ужасно. Или для отца. Надеюсь, ни один из них не слышал чего-то, что не должны были.

Мы воспринимаем смерть почти как такую же данность, что и жизнь. Нам кажется,