Только вперед! До самого полного! - Олег Селянкин

3

В первую ночь, которую довелось провести на катере, Максим почти не спал. Непрестанно напоминало о себе отсутствие пробковой изоляции: пока вахтенный шуровал в печурке, по всем внутренним помещениям катера расплывалась банная душная теплота, заставлявшая как можно подальше откинуть от себя даже тонкое армейское одеяло. Но стоило вахтенному подзадержаться на верхней палубе, стоило печурке поостыть — иней мохнатым куржаком располагался на бортах и намертво прихватывал одеяла, шинели и полушубки, час назад так неосмотрительно отброшенные к борту.

Главнейшая же причина бессонницы — заботы о завтрашнем дне, беспрестанные думы о том, где и каким способом добыть для катера и его команды то, что, как стало ясно уже сейчас, крайне жизненно необходимо, без чего бронекатер никогда не станет полноценной боевой единицей флота.

В ту ночь впервые и с горечью Максим подумал даже о том, что в училище ему читали лекции по высшей математике, сопромату и многие другие науки в голову вдалбливали; что он, лейтенант Малых, запросто может вычертить самую замысловатую кривую боевого маневрирования любого корабля, точнехонько определить свое местонахождение в безбрежном океане, где нет ни знака, ни маяка, определить днем по солнцу, а ночью — по звездам. И еще многое он умеет делать точно и быстро. Но почему за все годы учебы ему и малого намека не обронили: мол, если у тебя, у твоего катера не окажется того-то, немедленно обратись туда-то? А если конкретно: где ему искать и как добывать эти треклятые турель и пулеметы?

Единственная полезная мысль, посетившая его за всю невероятно долгущую и мучительную ночь, сводилась к тому, что вовсе не обязательно уже завтра вытаскивать катер на берег, что это во многих отношениях выгоднее и разумнее сделать сразу после ходовых испытаний, которые, возможно, и еще что-то помогут обнаружить.

Ее, эту мысль, он и высказал утром, когда они всей командой планировали работы на день. Во время этой своеобразной планерки и было решено впредь проводить ее по вечерам. Чтобы рабочего времени и минуты не терять.

Максим был уже на верхней ступеньке трапа, когда Одуванчик окликнул его:

— Куда, товарищ лейтенант?

— На кудыкину гору, — ответил за Максима моторист Разуваев, натягивая на себя комбинезон, хранящий следы многих стирок и пятен машинного масла.

— Не к тому интересуюсь, чтобы лейтенант мне докладывался, а на тот случай, если начальство спросит, — поспешил оправдаться Одуванчик.

Максим понял законность его интереса и ответил:

— Сначала к комдиву… А дальше — по обстоятельствам.

За все минувшие месяцы обороны Ленинграда Максим впервые попал в город и теперь с изумлением и состраданием смотрел на людей, похожих на собственные тени, на дома с развороченными снарядами стенами, на обледеневшие сугробы, привольно расположившиеся во всю ширину улиц. Но больше всего поразило то, что эти люди, укутанные по самые глаза во всевозможное тряпье, в своих ослабевших руках держали лопаты и лопатки, кое у кого был даже лом. Они, почти плача от обиды на свое бессилие, упорно скалывали с тротуаров снег, покрытый ледяной коркой, довольно успешно ворошили сугробы. Город готовился во всей своей былой красе встретить весну!

Комдива Максим застал в штабе. Тот встретил его приветливо, но сесть не предложил, давая этим понять, что дорожит каждой минутой.

— Мне бы, товарищ старший лейтенант, турель и пулеметы, — начал Максим, уставший от непривычно долгой ходьбы и взволнованный тем, что видел недавно.

— Не тот тон для разговора выбрал ты, Максим Николаевич, — нахмурился Борисов. — Ты не лишние штаны для себя выпрашиваешь, ты оружие для катера добывать пришел. Вот и требуй, хватай меня за горло! — Помолчал и совсем другим, словно извиняющимся, тоном: — Понимаешь, согласно проекту вам пулеметы не положены. Так что требовать вроде бы нет законных оснований.

— Как так — не предусмотрены? Из рогаток я, что ли, буду по «мессерам» пулять, когда они скопом навалятся на меня? — возмутился Максим и повысил голос.

Борисов немедленно отреагировал на это:

— Вот теперь верю, что со мной командир говорит. Не равнодушный, а болеющий за свой катер… Только я помочь тебе бессилен. Понимаешь русский язык? Бессилен! И запомни на будущее: чем больше начальник, тем строже он должен подходить к соблюдению законности, держаться за нее, как дите за мамкину юбку. Не предусмотрены тебе проектом пулеметы? Не предусмотрены. Обязан я, как комдив, знать это? Обязан. Потому немедленно перестань терзать меня… Правда, командиры катеров — известные анархисты, они порой не очень-то блюдут уставы, случается, и без разрешения, своего непосредственного начальника суются к более высокому. Например, к командиру Охраны водного: района капитану второго ранга Лютому. Он вряд ли в проект каждого корабля будет вникать: своих дел по горло… Басом ли с ним разговаривают, слезу ли пускают — знать не знаю, знать не желаю, но все равно… одобряю… Конечно, бывает и так, что жалуются на них, приказывают призвать к порядку. Тогда, разумеется, гневаюсь, шпыняю, выговорок ляпаю… Короче говоря, кру-гом!

В штаб Охраны водного района Максим не вошел, а ворвался (откуда только и силы взялись?), нахалом минуя небольшую очередь, скользнул в кабинет капитана второго ранга, настойчиво вдалбливающего кому-то по телефону, что, хотя он и является командиром Охраны водного района, его главнейшая и единственная задача — ох-ра-на этого пространства от посягательств фашистов, а не поиски какого-то уголовного типа.

Кончив этот надоевший ему разговор, капитан второго ранга, молча уставился на Максима близорукими глазами.

— Почему мне не доложили о вас? — наконец спросил он, доставая из пачки папиросу.

— Минуя все заградительные кордоны, прорвался к вам. Нам еще в училище говорили: если случится беда, лучше всего сразу бежать к вам. Дескать, вы…

— Интересно, очень интересно, — оживился капитан второго ранга. — Позвольте узнать: а кто конкретно дал мне столь лестную для меня аттестацию?

— Наши преподаватели. Многие, — и для страховки Максим назвал несколько имен, известных всему флоту, рассчитывая, что за долгие годы флотской службы хоть с одним из них судьба да сводила этого человека, который так равнодушно сейчас смотрел на него.

Попал Максим в цель или нет — не выдали ни лицо, ни глаза капитана второго ранга. Но вопрос последовал:

— Конкретно, что вам от меня нужно?

И Максим, как только мог кратко, рассказал историю рождения на свет красавца бронекатера и его чудо-команды, а закончил красочным описанием трагической гибели этого невиданного красавца, этих прекраснейших парней. И только потому, что в наш двадцатый век, в век бомбардировщиков и скоростных истребителей, ему выпало принять бой, не имея для защиты от воздушных пиратов даже одного самого паршивенького пулеметишка. На гражданские калоши, которые мобилизовали в состав вспомогательного флота, крупнокалиберных пулеметов и даже зениток понатыкали, а для новейшего и первоклассного боевого корабля, рожденного героизмом многих замечательных людей, пожалели!

Капитан второго ранга выслушал его терпеливо, временами даже кивал одобряюще, а спросил вовсе неожидаемое:

— Стишатами не увлекаетесь? Розы — морозы, шимозы — мимозы?

— Никак нет, — несколько обиделся Максим, которому вдруг все стало противно в этом кабинете: и пошарпанный письменный стол без единой бумажки на нем, и диван с истрескавшейся от времени клеенчатой обивкой, и простые стулья, чинно выстроившиеся вдоль стены, и сам хозяин всего этого, так вальяжно развалившийся в кресле с бархатными подлокотниками и несколько иронически поглядывающий на него, Максима.

— А еще с чем, кроме этой лирическо-героическо-трагической баллады, вы ко мне явились? Хоть бумажкой-то какой обзавелись для поддержки? Наконец, даже для того, чтобы я на ней нужную вам резолюцию наложил?

— Никак нет, — виновато сознался Максим.

— Известно, молодо-зелено, — проворчал капитан второго ранга, достал из ящика стола листок чистой бумаги и протянул Максиму. — Будьте любезны все то, что так красочно поведали мне, изложить официальным языком рапорта. Желательно — на одной стороне листка, ибо краткость есть родная сестра таланта. Во всяком случае именно так или приблизительно так заявил кто-то из умных людей.

Максим написал обыкновенный рапорт, с волнением ждал, пока капитан второго ранга скользил по нему глазами.

— Если судить по слогу, каким вы все изложили на данной бумаге, у Станюковича, Лавренева и Соболева не появилось конкурента.

Проворчав это, он вывел в верхней части рапорта. «Начальнику боепитания. Просьбу удовлетворить при первой возможности». И чуть ниже — подпись: «Лютый».