Только вперед! До самого полного! - Олег Селянкин

— В рубке! Говорит носовая башня!

Сдерживая волнение, Максим ответил как мог спокойнее:

— Командир слушает.

— Орудие заклинило!

Захотелось немедленно бежать в носовую орудийную башню, собственными глазами увидеть то, что мешало ей разворачиваться, но… Устав категоричен, он требует от командира корабля общего руководства действиями личного состава, ему он предписывает все время находиться в боевой рубке. Чтобы подчиненные не теряли драгоценного времени на его поиски по всему кораблю; главнейшее же — не исправлять отдельные повреждения, а правильно оценивать общую обстановку и принимать решения, влияющие на исход всего боя, вот основная задача любого командира корабля. Поэтому после минутной паузы Максим и приказал командирским голосом, сказал то, что — он это знал точно — в последующем будет вынужден говорить не счесть сколько раз:

— Выявить причину и устранить!

Вот и отдан первый приказ, вот и начались будни командира корабля…

Итак, что мы имеем в результате первого и довольно беглого осмотра бронекатера? На боевой рубке нет турели с крупнокалиберными пулеметами; во всех внутренних помещениях отсутствует тепловая изоляция; заклинено носовое орудие, не исключено повреждение льдом винтов и даже гребных валов; ну а мотористы о своих бедах доложат позже, когда разберут моторы до последнего винтика. Прямо скажем, многовато для начала…

Хотя… Пулеметы мы, конечно, постараемся установить. Пробковая изоляция… А черт с ней, с изоляцией! Или нам к холоду и сырости привыкать?.. Что касается остального… Пусть кровь из носа, но пушки будут стрелять нормально, моторы заставим работать и вращать гребные валы на полную мощность!

Это и сказал матросам, когда они дружной семьей собрались на обед в носовом кубрике; Максим мысленно поклялся себе, что сегодня в последний раз на обед пошел сухой паек.

Смели в рот хлебные крошки — мичман Мехоношин начал разговор:

— Мы, товарищ лейтенант, между собой посоветовались и приговорили, что вам лучше, для дела полезнее, не вникать во всякие мелочи. Например, мы уже нашли тележку, на которой нашего красавца можно будет вытащить на берег. Правда, она изготовлена для морских охотников. Только и мы не без мозгов, только и у нас руки есть. Так что…

— И за дисциплину и порядок на катере не переживайте, — клином вошел в разговор Одуванчик. — Они будут на высочайшем уровне. Сами небось знаете: нет ничего строже, справедливее и страшнее матросского суда.

— Самосуда, хочешь сказать?

— Никак нет, о товарищеском разговоре, который пострашнее любого суда, речь веду. У нас у всех глаза есть. Стопроцентные. Если от вас какой сачок еще и скроется, то от всех нас — ни в жизнь!.. И мы сами спросим с него, как, что и почему. Потому как понимаем, какая великая честь нам оказана.

— Позвольте полюбопытствовать: а какая в вашей системе роль отводится мне, как командиру бронекатера?

Нет, Максим не сердился, не обижался; он был по-настоящему заинтересован, во всем этом видел рождение коллектива дружного, может быть, и очень боеспособного.

— Главным прошибалой и доставалой вы будете, — без промедления выпалил Одуванчик.

— Матрос Семенушкин! — чуть повысил голос мичман.

И тот вскочил, замер по стойке «смирно».

— Извиняюсь, конечно, товарищ лейтенант, слова этого звонаря в том смысле понимать надобно, что сами мы, как бы ни старались, многого не осилим. Взять, к примеру, все те же крупнокалиберные пулеметы, что занозой сидят в сердце Семенушкина. Есть среди нас специалист по сварке. Он, что надо, срежет, вырежет, приварит. А вот турель и пулеметы мы добыть не способны… Садись, матрос Семенушкин… В данном вопросе, можно сказать, вся надежда на вас. Знаем, ничто само в руки не лезет. Часы и денечки в прорву канут, к примеру, пока турель и пулеметы найдете и выпросите… В данном разрезе этого балаболку понимать просим. А насчет дисциплины и прочего — он сущую правду сказал.

Максим думал не долго. Ему и самому уже приходило в голову, что хорошо бы заняться только боевой подготовкой личного состава и вопросами снабжения самого катера и его команды всем необходимым. Единственное, до чего в спешке сам не додумался, — ответственность за дисциплину и текущие ремонтные работы возложить на мичмана Мехоношина и командиров отделений. И молчал он сейчас для порядка: пусть матросы поймут и запомнят, что их командир, основательно не подумав, ни одного решения не принимает. Как считал Максим, это должно было способствовать росту, укреплению его авторитета.

Наконец он сказал, вставая из-за стола:

— Что ж, быть по сему.

Остаток дня провели за приборкой внутренних помещений катера и окалывали лед вокруг его кормы. Измотались с голодухи и непривычки — еле до кубрика доплелись, почти упали на рундуки. Тут — в самый неподходящий момент! — вахтенный и доложил, что к бронекатеру приближается какое-то морское начальство.

Вздохнув, Максим вновь надел шинель и по трапу поднялся на палубу катера. Уходя, он ничего не сказал, даже не взглянул в сторону матросов: твердо знал, что они не подведут, что начальство застанет их в соответствующем виде.

Морское начальство, о приближении которого своевременно предупредил вахтенный, — командир дивизиона катеров старший лейтенант Борисов. Его Максим сразу узнал по окладистой бородке, скрывавшей подбородок, изуродованный пулей во время недавнего вооруженного конфликта с Финляндией.

Максим представился. В ответ комдив оказал:

— Заходить на катер не буду: знаю и так, что вы еще не привели его в образцово-показательное состояние. А фитилять, выговаривать с первого часа знакомства — не в моих правилах. Запиши или запомни: с первой официальной проверкой пожалую ровно через неделю. Кстати, будешь ты обижаться или нет — мне безразлично, но я хочу к тебе всегда обращаться только на «ты». Как к младшему по выпуску из училища, по возрасту, и те-де и те-пе.

Максим от товарищей, проходивших практику на дивизионе Борисова, уже знал, что он всем подчиненным говорил «ты», если был доволен ими; прозвучавшее «вы» — первый и вернейший признак того, что ты в чем-то виноват и справедливый нагоняй последует с минуты на минуту.

А Борисов, глядя куда-то мимо бронекатера, продолжил:

— Меня зовут Петром Петровичем. Прошу запомнить, ибо будут у нас с тобой и обыкновенные человеческие разговоры, во время которых обращаться по званию — верх невежества. — И без какого-либо перехода: — Небось удивился, что у катера не нашел охраны? Была она. До сегодняшнего утра. Снял ее специально. Чтобы ты с первой минуты полным и единственным хозяином себя почувствовал… А если быть откровенным… Видишь вон ту избушку на курьих ножках?

В сгустившихся сумерках избушки не было видно. Но Максим приметил ее еще днем, приметил по заплате из досок на той ее стене, которая смотрела в сторону невидимого отсюда фронта, и ответил утвердительно.

— В нее еще на рассвете перебазировалась охрана вашего катера. Так что мне с точностью до минуты доложено и время вашего прибытия, и то, что вы уже сперли тележку, предназначенную для подъема морских охотников.

— Не сперли, а взяли на время, — обиделся Максим.

— Это хорошо, что ты за своих матросов заступаешься. Однако не будем портить отношений из-за одной не совсем уточненной формулировки… А теперь слушай приказ. Сегодня четвертое апреля. Правильно?

— Так точно, — непроизвольно вырвалось у Максима.

— Искреннее спасибо за подтверждение, — съехидничал Борисов. — Так вот, на тридцатое апреля назначаю ходовые испытания бронекатера. Надеюсь, тебе известно, с чем их едят? Пожалуйста, не говори: «Так точно»… Если вопросов не имеешь, протяни дяде комдиву ручку и шагай на катер, отогревайся, оттаивай, Максим Николаевич.

Сказал это, пожал руку и зашагал в сгущающуюся ночь. Оттуда и донеслось:

— А что катер с кормы ото льда не очистили — моя вина. Понимаешь, для охраны катера выделял самых ослабевших, в чем и каюсь. Не по силам им было пешней махать.

— Ну, что комдив сказал?

Этим вопросом Максима встретили, едва он спустился в носовой кубрик, где собралась вся команда, одетая чисто, опрятно.

Максима не удивило, что матросы знают и Борисова, и то, что их катер входит в его дивизион; им, подумал он, возможно, известно уже и то, что в той избушке несли вахту люди Борисова: на то они и матросы, чтобы раньше командира видеть и узнавать многое. И он только и сказал:

— Приказано тридцатого апреля выйти на ходовые испытания. — И невольно повторил почти ту же фразу, какой комдив закончил разговор с ним: — Надеюсь, объяснять не надо, что из этого вытекает?

3

В первую ночь, которую довелось провести на катере, Максим почти не спал. Непрестанно напоминало о себе отсутствие пробковой изоляции: пока вахтенный шуровал в печурке, по всем внутренним помещениям катера расплывалась банная душная теплота, заставлявшая как можно подальше откинуть от себя даже тонкое армейское одеяло. Но стоило вахтенному подзадержаться на верхней палубе, стоило печурке поостыть — иней мохнатым куржаком располагался на бортах и намертво прихватывал одеяла, шинели и полушубки, час назад так неосмотрительно отброшенные к борту.