Вокалистка - Сергей Павлович Бакшеев

Левона. Конферансье в концертном фраке сейчас уже не напоминал напыщенного пингвина, а стал похож на озирающуюся утку.

— Я извиняюсь. Мне сообщили об аресте Иосифа. Боюсь, что это серьезно.

— Это прекрасно! — взревел Самородов, затащил конферансье в гримерку и угостил коньяком.

Левон выпил, но его настроение не улучшилось. Он причитал:

— Мы вляпались, надо сматываться.

— Без паники. Это Мосягин вляпался, а наша группа может работать как раньше, — излучал оптимизм Самородов. — Гастроли расписаны надолго вперед, ведь так, Левон?

— Так-то оно так, — промямлил конферансье, растерявший умение болтать без умолку на любую тему.

— Ну, вот! Группа у нас есть, певица — лучше не бывает, оргвопросы я беру на себя. Ты с нами, Левон?

— Если будете решать вопросы. Я, знаете ли, не люблю сложных вопросов. Мое дело, наоборот, — помогать народу забыть о всех проблемах.

— Вот и займись этим, Левон. Успокой музыкантов. — Антон вручил ему непочатую бутылку коньяка.

Конферансье принял бутылку и скорчил смешную рожицу обиженного:

— Одной будет мало, уважаемый.

Самородов рассмеялся и похвалил:

— Ты настоящий артист, Левон! Витек, у нас осталось? Отдай последнюю. — Он похлопал конферансье по плечу и заверил: — Для ребят ничего не меняется, работаем, как раньше.

Однако, как раньше работать не получилось. Первое время концерты продолжились по прежним договоренностям, но директора концертных залов с недоверием отнеслись к незнакомому администратору. Они знали о печальной судьбе Мосягина, его махинациях с неучтенными концертами и билетами, сами участвовали в серых схемах и опасались, что проверяющие органы придут и за ними. В один день дельцы шоу-бизнеса вдруг стали «белыми и пушистыми» и ни в какие сделки с неизвестно откуда появившемся Самородовым вступать не желали.

Все концерты Арины Славской проводились официально, выручка перечислялась Госконцерту, а исполнителям начислялась фиксированная ставка, в соответствии с их категорией. Музыканты, привыкшие к дополнительным заработкам из рук в руки, стали проявлять недовольство. Формальной солистке, не имевшей никаких заслуг, начислялась мизерная ставка. Но и этих денег новоявленная Арина Славская получить не могла, потому что по бухгалтерии проходила под настоящим именем Елены Сидоровой.

Сана Шаманова не роптала, она с душой отрабатывала концерты и утешалась тем, что рядом с ней любимый человек. Но эйфория Самородова быстро улетучилась, а с ней и любовный пыл. Сталкиваясь с трудностями, Антон мрачнел с каждым днем.

Поначалу он тратил украденные у Мосягина деньги, чтобы гасить недовольство в группе. Он надеялся вернуться к серым схемам и восполнить расходы, но чем настойчивее предлагал махинации директорам концертных залов, тем сильнее те шарахались от него. Для концертной мафии он оставался чужаком, с которым лучше не связываться.

Постепенно концерты сошли на нет. Левон переметнулся к другому администратору. Музыканты пьянствовали и подкалывали фальшивую солистку, советуя сушить сухари, потому что, если уж с настоящей Славской так поступили, то с ней вообще церемониться не будут. Испуганная девушка стояла на концертах столбом, забыв о красивых телодвижениях.

Антон понимал, что одного лишь голоса Саны недостаточно для успеха. Курортные гастроли окончательно провалены — и это полбеды. В будущем потребуются новые песни, студийные записи, выступления на телевидении. Для этого нужны дружеские связи, но в музыкальную тусовку просто так не пробиться, это тесный круг стареющих звезд, ощетинившийся против молодых конкурентов.

Фальшивая Арина Славская стала шарахаться своего нового имени и в конце концов сбежала в Москву, чтобы восстановить прежний паспорт и получить официальную зарплату за летние месяцы. Это стало последней каплей в развале группы.

Однажды ранним утром, пока Сана еще нежилась в постели, Антон разбудил ее. Он был одет, а у его ног стоял собранный чемодан.

— Мой отпуск закончился, я возвращаюсь в Барнаул, — грустно сообщил он.

Девушка села в кровати, с тревогой глядя на него.

— Я с тобой? — спросила она.

— Ты снова хочешь стать уборщицей? — кисло улыбнулся он.

— Я для тебя только уборщица? — растерянно произнесла Сана, собираясь продолжить: не подруга, не жена, не любимая, даже не партнерша по отъему денег у мошенников. Как же так?

— Уголек, я оставил тебе на жизнь. — Антон показал деньги на столе. — До следующего лета тебе хватит.

— До следующего лета, — разочарованно повторила девушка.

— Ты пойми, нам надо затаиться, а потом мы снова заработаем, как раньше, без концертов.

— Я хочу петь, — честно призналась Сана.

— У тебя классно получается, — похвалил Антон. — Езжай в Москву, там больше возможностей. А мне с Витьком пора отваливать, дорога длинная.

Когда он ушел, Сана первое время слушала: не вернется ли при выходе из гостиницы, не передумает ли, задержавшись на светофоре, а может, вот сейчас резко развернет машину и останется в городе. Когда родное урчание двигателя бесследно рассеялось вдали, она упала лицом в подушку и долго рыдала.

26

Тропинка в снегу, протоптанная вокруг заурядного московского кинотеатра, привела Сану Шаманову ко входу в подвальное помещение.

«Убогое местечко для Жени Якобсона», — подумала Сана, спустившись в плохо освещенный коридор с трубами над головой.

Евгений Якобсон представлял молодое поколение концертных администраторов без чванливой заносчивости мэтров и высокомерия чиновников от музыки. Высокий, нескладный, весь, как на шарнирах, но жутко деловой. Не битый жизнью он ничего не боялся и смело договаривался с кем угодно и о чем угодно. Помимо денег Женя ценил время, поэтому говорил коротко и по делу.

Когда Сана осталась не удел, он прибрал вокалистку к рукам, сделав заманчивое предложение:

— Сотка в неделю и работаешь только со мной. Что скажешь?

Сана восприняла приглашение, как подарок судьбы.

Якобсон использовал ее способности сходу запоминать и точно копировать мужские и женские вокальные партии. Болезненная тяга народа к западной музыке была на подъеме и любой советский ансамбль исполнял на концертах зарубежные шлягеры. Песни звучали фальшиво из-за ужасного произношения исполнителей, и только на тех концертах, где тайно пела Сана, зрители были в восторге и обеспечивали кассу. Ей не нужно было понимать текст, она идеально повторяла один раз услышанное.

Звуки музыки привели Сану в просторную подвальную комнату, где репетировали музыканты. Перед ними на бетонном полу синхронно двигались под музыку три темнокожие девушки и черный вертлявый парень. Женя Якобсон, как театральный режиссер, то и дело им что-то подсказывал.

Увидев Сану, он продолжил работу, одновременно разговаривая с ней.

— Привет, Шаманка! Слышишь, что играем?

— «Boney M», — ответила Сана.

В декабре 1978 знаменитая западная группа впервые приехала в Советский Союз и как раз в эти дни давала концерты в Москве.

— Бони