Любовь требует жертв… - Диля Еникеева

Он кивнул, и обе машины одновременно тронулись.

Мирон оказался прав. Через несколько дней Толик рассказал Алле, что по приказу Саввы ослушника пристрелили за проблемы, возникшие по его вине. Досталось и второму парню из мнимой “Зари”. Его оставили в живых, но хорошенько проучили.

В конечном итоге разборка сослужила неплохую службу двум начинающим предпринимательницам. Слухи распространились мгновенно, и больше подруг никто не “кидал”.

После этого случая Алла пристала к Мирону, чтобы тот дал ей пистолет. Но тут он проявил твердость:

— Тебе оружие противопоказано, — у тебя неуравновешенный характер. Да и вообще, женщина и оружие несовместимы. Это не игрушка. Имеешь пушку — нужно всегда быть готовым стрелять.

— А я и так готова, — нахально заявила Алла.

— Нет, моя дорогая. Эти реакции должны быть отработаны до автоматизма. Ствол нужно обнажать мгновенно, еще когда спинным мозгом чуешь опасность, а не тогда, когда противник уже наставил на тебя оружие. Ты полагаешь, что любой испугается, увидев в твоих руках пистолет. А выбить его у тебя из рук проще простого. Даже плохо обученный мужчина с этим легко справится. Хочешь, продемонстрирую?

— Не надо, — передернула плечами она, не желая быть публично униженной.

— Ну, вот видишь, — покачал головой Мирон. — Нужно многому научиться, если хочешь владеть оружием. Если носишь с собой пушку, будь готова к тому, что ее придется использовать. А любой противник, увидев, что перед ним женщина, к тому же дилетантка, поймет, что она не решится выстрелить.

— А я решусь! — строптиво вскинула голову верная боевая подруга.

— Обязательно нужно попасть с первого выстрела, иначе ты только разозлишь противника, и он, даже будучи безоружным, может наброситься на тебя, а ты не успеешь среагировать. Нужно убить или тяжело ранить, чтобы противник уже не представлял для тебя опасности. А научиться метко стрелять непросто, это требует большой практики.

— Я научусь, — продолжала она упираться. — Женщина может все, если захочет.

— У тебя нет готовности убивать. Для женщины убивать — противоестественно, она должна творить жизнь, а не смерть. Оставь войну мужчинам. Ты ведь просто хочешь поиграть с оружием. Тебе понравились острые ощущения, которые ты пережила, но если бы ты увидела изуродованные тела, развороченные кишки и стонущих от боли людей, то быстро потеряла бы интерес к таким играм.

— Ну, тогда я не стану стрелять, но буду носить с собой пистолет.

— Где ты его спрячешь? В сумочке? Пока ты полезешь за ним — можешь считать себя трупом. Ты ходишь в элегантных туалетах, — неужели ради оружия наденешь мужскую одежду?

Этот чисто женский довод ее убедил. Брюки она не любила, а носить балахонистые пиджаки ради сомнительного удовольствия прятать под ними кобуру — не захотела.

Но от своего намерения упрямая Алла не отказалась. Она попробовала подъехать к Толику с просьбой помочь ей достать пистолет, но быстро получила от ворот поворот.

— Не велено, — пробурчал он. — Командир всех наших пацанов предупредил: кто даст те ствол, лично мочканет. Даже Ларке не велел давать, а то ты у ней отберешь. И на “стрелки” ты с нами ни в жисть не поедешь.

— Поеду, — возразила Алла. Она привыкла, что последнее слово всегда остается за ней.

— Дак сама-то подумай, чё будет! Командир же тя одну не отпустит. Чё ж ему на рядовые “стрелки” ездить, да еще со своей бабой! Весь авторитет ему угробишь.

— Срать мне на его авторитет!

— Эх, была бы ты моей бабой!.. — махнул рукой рэкетир.

— И что — врезал бы? — полезла на рожон Алла. — Да я сама тебя уделаю.

— Не заводись... Кто тя тронет...

— Вот именно. Я сама кого хочешь трону.

— Алка, давай без дураков, а? — Толик даже заговорил просительным тоном. — Борзеть-то не надо. Чё ты командира-то подставляешь? Охота те, чтоб всякая шваль обзывалася? Кто там, на “стрелке”, будет с тобой культурно разговаривать? А командир не любит, когда при вас выражаются. Тя пошлют по-матерному, а он озвереет. Када командир злой, удержу не знает, пускай их больше, чем наших ребят. Себя не берегёшь, дак хоть наших пацанов побереги. Нас на той “стрелке” чуть не перестреляли. Сила-то ихняя — десять против шести, — а командир велел принимать огонь на себя, чтоб возле вас стрельбы не было. Видано ли дело — не чужих бойцов мочить, а своих баб от пуль прикрывать? Дак зачем тада взяли с собой? Сидела бы дома — целее будешь.

— А мне понравилось, — не унималась Алла. — Познала всю страсть в избытке.

— Дак я чё-то не пойму — ты бизнес будешь делать иль на все “стрелки” с пацанами ездить? — поддел ее Толик.

Алла спорила больше из духа противоречия — не привыкла, чтобы кто-то указывал ей, что можно, а что нельзя. Запретов для нее не существовало. Попробуй запрети, и она назло перла напролом.

Вскоре у обеих подруг появилось столько дел, что некогда было вздохнуть. Идея Аллы ездить на бандитские разборки тихо умерла в суете деловой жизни.

И все же верная боевая подруга обзавелась оружием. Она нашла спившегося бывшего мента Саню, перебивавшегося случайными заработками. По ее просьбе тот за немалую сумму продал ей два пистолета “ТТ”. Лара не хотела иметь оружие, но Алла настояла:

— Мать, времена стоят лихие. Пусть Мирон мозги нам не засирает. Стволы мы с собой таскать не будем, пусть лежат дома. Мало ли — ломанутся в твою квартиру какие-нибудь уроды. Михуэлис-то твой не мужик, его самого защищать надо. С пушкой почувствуешь себя увереннее. Сейчас все вооружаются. Стрелять совсем не обязательно, можно просто пугнуть. К примеру, незваный мудолбай показывает тебе обоюдоострое перо и императивно требует бабок или отдаться ему со всей страстью, а ты мило улыбаешься и говоришь: “Одну минеточку! Сейчас все ценности, включая мою женскую честь, будут ваши, пользуйтесь на доброе здоровье, господин грабитель”, — а сама достаешь пушку и ему под нос! Увидев ствол, тот сразу обдрищется и смоется, забыв про свои подлые намерения.

С этими доводами Лара согласилась.

— Но и стрелять научиться тоже не вредно, — настаивала верная боевая подруга, и Лариса опять пошла у нее на поводу.

Бывший мент Саня учил их стрелять. Они выезжали в лес, ставили подобие мишени и пытались в нее попасть. Алла научилась хорошо стрелять, а Лара палила куда попало, закрыв от ужаса глаза. Потом лихая подруга поостыла, да и времени на подобную ерунду у них не было. Они спрятали свои пистолеты дома и забыли о них.

Много лет спустя (продолжение)

“Не надо было связываться с оружием... — думала Лариса, разглядывая свой “ТТ”. — Кто же его сюда положил? — И вдруг ее как обожгло: — Я сама это сделала”.

Вся беда в том, что Лариса, хоть убей, не могла вспомнить вечер той проклятой пятницы, 12 февраля. События припоминались как в тумане. Будто накануне спиртного было выпито гораздо больше обычного.

Следователю она говорила, что после командировки заехала в свой офис, потом вернулась домой и почти сразу уснула. Но так ли было на самом деле?

Лариса сознавала, что в последнее время с нею происходит что-то неладное. Как человек, заболевая простудой, ощущает дискомфорт во всем теле, так и Лариса чувствовала в своей психике какой-то дискомфорт. Ей было страшно и тревожно, мысли о том, что она сходит с ума, терзали ее неотвязно: раньше была нормальной, благоразумной женщиной, а теперь у нее крыша поехала, и она совершает неадекватные поступки.

Разглядывая свое отражение в зеркале, Лара искала на лице печать безумия и порой с ужасом обнаруживала — уже проступает что-то похожее... Ей многие говорили, что за последнее время она очень изменилась. Может быть, они тоже видят первые признаки сумасшествия?..

Ее столько раз допрашивали, Алка тоже не унимается. А что сказать, если нечего сказать?! Ответишь: “Не помню”, — решат, что лжешь, а ведь это истинная правда — она напрочь забыла, что было в тот день. Провал в памяти. Но как убедить в этом людей, уверенных, что Лариса — убийца?! Да и как их убеждать, когда ей уже не раз приходила страшная мысль: она тронулась умом и застрелила любовника.

В памяти всплывали прочитанные детективы — как у человека после совершения преступления наступала полная амнезия. Все в точности как у нее. Героям романов никто не верил, и ей не верят.

Когда подруга вчера обмолвилась, что она “повредилась в рассудке”, Лара, осознав, что у нее уже не впервые провалы в памяти, застыла от ужаса. Она действительно не могла вспомнить девицу, которая смотрела на нее с ненавистью.

Значит, периодически на нее что-то находит, — внешне ведет себя как обычно, а на самом деле не контролирует себя, а потом обо всем забывает.

Признаться Алке, что у нее едет крыша, — страшно. Это настолько тяжелое переживание, что никому не доверишь. Душевнобольной почти синоним юродивому, люди относятся к такому человеку с брезгливой жалостью, а она с детства не терпела, когда ее жалеют. И тем более ей не хотелось выслушивать хохмочки подруги на тему, которая для нее драматична, а для Алки — лишь повод поупражняться в остроумии.