Наследник для бандита (СИ) - Серж Олли

— Взаимно… — киваю и, прихватывая Машу за локоть, тащу к выходу. Лишние глаза и уши нам точно ни к чему.

— Миша, услышь меня! — Ее голос умоляюще срывается, а меня снова накрывает. Обрывки ее нелогичного поведения выстраиваются в единую картинку.

— Ты уйти хотела!

И она бы ушла… Ушла с моим сыном или дочерью. Что остановило? Отсутствие возможности? Маша застывает с распахнутыми глазами. Губы искусанные и дрожат, что-то пытаются говорить, но доходит до меня плохо.

— … Объяснить… — как будто сквозь воду.

Открываю ключом двери. Лестница. Улица. Ощущаю влагу на лице и стираю ее рукавом. Дождь. Алексей подъезжает через несколько секунд.

— Миша, пожалуйста! — Отчаянно Марья пытается прорваться к моей груди и прижаться, но я открываю дверь и запихиваю ее на заднее сидение.

Сам сажусь на переднее и блокирую двери.

— Все в порядке? — Напрягается Алексей.

— Да, — отвечаю резко, пресекая дальнейший диалог и отворачиваясь к окну.

Тачка срывается. В моём кармане вибрирует телефон. Достаю. Маша. СМС. Показательно игнорирую, зажимная трубку в кулак.

Кто-то адекватный в моей голове кричит, чтобы я остановился. Выслушал. Ей же очевидно очень плохо, а внутри неё человек…

Съезжаю по спинке кресла ниже и прикрываю глаза. Она и в больницу без тебя ездила… Все ей, блять, нормально было.

Телефон вспыхивает экраном снова. А потом ещё… Я слышу сдавленный всхлип на заднем сидении.

До посёлка долетаем без пробок. Успокоиться не успеваю или просто не могу? Открываю Маше дверь. Она выскальзывает из машины, как тень. Спускается на гравий и оступается. Подхватываю, прижимая к себе.

Наши тела соприкасаются. На мгновение мы встречаемся глазами и болезненно пьём эмоции друг друга. В ее — растерянность, слёзы, мольба…

Нет! Нет! Как вообще им теперь верить? Если два месяца, каждый день и ночь только ложь!

— Ты не свободен! — Рявкаю Алексею и веду Марью в дом.

Дверь за нашими спинами закрывается. Я разжимаю руки. Маша падает на неё спиной, закрывая ладонями лицо.

— Я хочу знать все! — Нависаю над ней. — И убери, блять, руки. Хочу видеть, как ты научилась мне врать.

— Ты просто не рад? — Прижимает пальцы к губам, неверяще качая головой.

— Это вообще не имеет сейчас никакого значения!

Припечатываю кулаками с двух сторон над ее головой. Всхлипнув, захлопывает глаза. Меня скручивает. Я ненавижу ее за то, что меня пробивает на чувства. За то, что я ненавижу сейчас себя. И за то, что, сука, размечтался о «чистом» и «вечном»…

— А что имеет? — Отзывается эхом.

— В больницу как ездила?

Закусывает губу и отводит глаза в бок. Да ну нахер!

— Одногруппник, блять? — Меня накрывает, и я повышаю голос.

Кивает.

— А в кабинете? — Спрашиваю, уже зная примерный ответ. Совпадений не бывает. — Правду!

— Билеты к маме…

— Дрянь… — Сплёвываю.

Маша, рыдая, пытается говорить. А я не воспринимаю. «Тормози. Уходи…» — уговариваю себя. Дальше — только жесть. Остынь.

Я отодвигаю ее от двери, ощущая, как наш мир рушится.

Дверь ложится на косяк с грохотом. Я, как в самые жестокие моменты своей жизни, отключаю все чувства, оставаясь роботом. Это социопатичная черта всегда спасает, чтобы на утро не захотелось «выйти» из этого мира.

— Куда? — Стискивает руль Алексей.

— В офис… — растекаюсь по заднему сиденью.

Я чувствую, что парень поглядывает на меня через зеркало заднего вида и не одобряет, подозревая в вероятной грязи. Меня должно это волновать? Нет! Быть человеком — это слишком больно. Мне хочется ударить ее чем-то в ответ. Не менее чувствительно. Достаю телефон.

— Слушаю… — Валера отзывается через три гудка.

— Мне нужен надежный человек в ЗАГСе…

Глава 27. Без выбора

Марья.

«… Ты даже представить себе не можешь, — пальцы стучат по экранной клавиатуре, а буквы перед глазами расплываются, — какого это. Гладить, выбирать имя, слышать стук сердца маленького человека… а потом закрыть глаза… Открыть. И ощутить в себе только пустоту. Чёрную дыру. От горла, которое не хочет пропускать воздух, потому что он телу больше не нужен, и до колен, потому что выше просто страшно поднять ночнушку и посмотреть на себя в зеркало. А потом противная тётка в процедурном кабинете небрежно говорит тебе, что, может быть, ты уже больше никогда не сможешь родить… Ты знаешь эту историю…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но Бог неожиданно даёт тебе ещё один шанс. Любимого мужчину, которого ты оставляешь в этом мире своими руками, и малыша самого желанного. Сразу. Будто связывая вас. Есть во всем этом счастье только одна маленькая проблема. Мир отца твоего ребёнка совершенно немилосерден к женщинам. И осознание того, что кто-то сильный вдруг может подойти и отнять у тебя сына или дочь просто потому что «может» заставляет защищаться. Поверь мне. Нет на всем свете злее самки, которая защищает своего детёныша. И если она не чувствует себя спокойной, то всегда будет огрызаться. Без причины. Просто потому что ей страшно, и она так чувствует. И ни одну мать предчувствия ещё не обманули.

Ты просто не в праве оскорблять меня за это. Лучше спроси себя. Почему твоя женщина видит тебя, твой дом и твой мир врагом до такой степени, что хочет выйти…» — изображение окончательно уплывает, и я в очередной раз нажимаю кнопку «отправить».

Я клянусь себе, что это сообщение — последнее. Хотя бы потому, что просто глупо отправлять свои слёзы в пустоту. Миша со вчерашнего вечера не прочитал ни одного сообщения.

И дома он не ночевал. Уже почти двенадцать часов — тишина. Я понимаю и помню, что ложь для Миши — самое страшное преступление. Наверно, я даже уже готова к тому, что он меня никогда не простит. Просто пусть ответит.

Охрана комментариев мне не даёт. Поджимает губы. Мое воспалённое воображение за несколько часов поверхностного сна успевает нарисовать самые жуткие сюжеты. Игнор для меня — это очень больно.

Причиняясь шестому чувству, подхожу к окну спальни и вижу, как на участок заезжают Мишины машины. Картинка замедляется. Увидеть его живым и здоровым через стекло становится смыслом жизни. Он выходит с заднего сиденья. Я срываюсь из комнаты к нему. Сердце колотится в ушах. Приехал…

Он заходит в дом, а я спускаюсь по лестнице. И даже на расстоянии чувствую, что он по прежнему «тяжёлый». Замедляю шаг.

Миша сканирует меня холодным взглядом. Сердце, ухнув, падает в желудок. Я понимаю, что у нас все по прежнему плохо.

— В кабинет иди, — кивает, — поговорим.

Иду ли я в кабинет? Я бегу! Потому что мне хочется ясности. Точек. Раз уж теперь мы вскрыты полностью, то определенности.

Открываю тяжелую дверь и захожу. Нервы морозят кожу, и очень хочется почесаться. Но успокоиться это не поможет. Стараюсь дышать ровно, потому что живот и поясницу начинает тянуть.

Мишины шаги приближаются и останавливаются на пороге. Дальше- скрип паркетных половиц и щелчок ручки. Он зашёл, а я не могу найти в себе силы, чтобы обернуться. Они все уходят на то, чтобы стоять прямо и не рыдать.

Буров огибает меня справа и подходит к столу.

— Присядь. Ознакомься и подпиши.

На стол ложится несколько бланков каких-то документов и ручка.

Я медленными шагами приближаюсь к креслу.

— Спасибо, — сглатываю, — я постою.

Мне так просто уверенней. Нельзя сейчас потерять опору ещё и под ногами.

— Как хочешь… — он отходит к шкафу с баром и наливает себе в стакан какой-то алкоголь.

Беру документы в руки.

«Свидетельство о заключении брака…»

Мне почему-то хочется истерично засмеяться в голос. Скажи спасибо, Маша, что подпись просят настоящую поставить. Взгляд падает на следующий лист бумаги. «Брачный контракт…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Руки начинают трясись. Я уже заранее не жду от него ничего хорошего. Просто так контракты не заключают.

На первых страницах прописаны суммы, положенные на содержание меня и ребёнка, какие-то обязательства о неразглашении конфиденциальной информации, порядок наследования и пользования имуществом, приобретённым в браке… Но мое внимание привлекает только последний пункт. «Права и обязанности сторон в случае развода.»