Вожделеющее семя - Энтони Берджесс

— Что с вами случилось? — спросил «коллега».

— Кдофь из носу чичёт, вот фто, — промычал Тристрам. Удовлетворенный ответом надзиратель кивнул головой и продолжил свой путь наверх.

Тристрам с грохотом катился вниз, сдерживая дыхание. Пока все шло хорошо, даже слишком. Один за другим мелькали пролеты гремящей лестницы, бесконечные ряды камер, рамочки с пожелтевшими «Правилами поведения в тюрьмах Его Величества» на каждой лестничной площадке.

Когда Тристрам достиг наконец первого этажа, у него было такое ощущение, словно он, балансируя, держит все эти напиханные камерами ярусы на своей безумной голове. Повернув за угол, Тристрам столкнулся с краснорожим надзирателем, ребра у которого оказались, словно железные.

— Спокойно, спокойно, — проговорил надзиратель. — Не ушиблись? Вы что, новичок, что ли?

— Добичок, — прогундосил Тристрам. — Кдофь чичет. И ташнит.

— Если вам нужен лазарет, то это прямо, вон туда. Пройти, не заметив, невозможно, — сказал надзиратель, показывая рукой, куда идти.

— Шпашиба бальшое, — поблагодарил Тристрам.

— Пустяки, приятель, — ответил надзиратель.

Тристрам поспешил дальше. Теперь он шел уже по больничным коридорам, где стены были обиты темно-коричневыми панелями и сильно пахло дезинфекцией. Над одной из дверей на синем стекле горела надпись: «СЛУЖЕБНЫЙ ЛАЗАРЕТ», внутри было светло. Тристрам смело вошел в это средоточие больничных боксов, молодых людей в белом и резкого запаха спирта. Из-за ближайшей двери был слышен плеск воды и кто-то фыркал мужским голосом. Дверь была не заперта, Тристрам толкнул ее и попал в ванную комнату: синий кафель, купальщик с крепко зажмуренными, словно в смертельной агонии, глазами намыливал голову.

— Побриться забыл! — закричал Тристрам.

— А?! — выкрикнул в ответ купальщик.

К великой радости Тристрама, в стенном зажиме торчала электробритва. Он включил ее и начал бриться, соскребая бороду чуть ли не с мясом.

— Эй! — воскликнул купальщик, открыв глаза. — Что вы здесь делаете? Вас кто впустил?

— Бреюсь, — ответил Тристрам. Он был потрясен, когда увидел в зеркале свои впалые щеки, появлявшиеся из-под застарелой щетины. Он боялся верить своим глазам.

— Я по-быстрому, — буркнул Тристрам.

— Никакой личной жизни теперь нет, — ворчал купальщик.

— Даже в ванной нельзя остаться наедине с самим собой.

Он раздраженно взболтал воду и продолжал: — Если уж вперлись в ванную, когда там моются, так могли бы ради приличия хоть шапку снять!

— Еще пару секунд — и все! — ответил Тристрам. Для экономии времени он не стал сбривать усы.

— Извольте подобрать с пола всю эту мерзость! — приказал купальщик. — Почему я должен ходить чистыми ногами по чьим-то волосищам! Кстати, что происходит? Кто вы такой? У вас есть борода, по крайней мере она у вас была, а этого не может быть! Надзиратели не носят бород, во всяком случае в этой тюрьме!

Купальщик попытался выбраться из ванной. Он оказался человечком с кроличьим телом, от головы и ниже покрытым черной кожей. Тристрам толкнул его обратно в ванну, брызнула пена, Тристрам бросился к двери и с радостью заметил, что в ней торчит ключ. Он выхватил его и вставил в замок с наружной стороны. Купальщик, теперь весь в мыльной пене, снова пытался выбраться из ванны. Чисто выбритый Тристрам, по-рыбьи округлив рот, сказал: «До свидания!» — вышел из ванной и запер дверь. За дверью послышались крики: «Сюда! Сюда!» и плеск воды. Выйдя в коридор, Тристрам спокойно сказал одетому в белое молодому человеку: — Я здесь новичок и, похоже, заблудился. Как мне отсюда выйти?

Улыбаясь, молодой человек вывел его из лазарета и объяснил дорогу: — Пойдете туда, дорогой мой, потом повернете сразу налево, потом прямо, ну а дальше уже не заблудитесь, дружище.

— Спасибо вам огромное! — поблагодарил Тристрам, улыбнувшись черной дырой беззубого рта. Право же, все были так любезны с ним.

В огромном вестибюле с высоким потолком несколько надзирателей, по-видимому закончивших дежурство, сдавали ключи щеголеватому старшему офицеру в новой синей униформе. Офицер был очень худощав, рост его приближался к семи футам.

— Порядок! — говорил он почти безразлично, сверяя номера ключей со списком и ставя галочку. — Порядок! — повторял офицер, передавая ключи помощнику, который вешал их на доску с гвоздями.

— Порядок! — сказал офицер Тристраму.

Слева, в огромных металлических воротах тюрьмы, была открыта небольшая дверь. Через эту дверь надзиратели выходили на улицу, вот и все…

Тристрам секунду постоял на ступеньках, вдохнул воздух свободы и посмотрел вверх. Бездонность неба поразила его. «Осторожно, осторожно, услышат ведь!» — успокаивал он колотившееся сердце. Медленно, пытаясь насвистывать, Тристрам пошел прочь от тюрьмы. Оказалось, во рту слишком сухо, чтобы получался свист.

Глава 10

Шел сев, куры в клетках потихоньку неслись, свиноматка Бесси резвилась почти как молодая, близнецы быстро подрастали.

Беатриса-Джоанна и Мейвис сидели в гостиной и вязали из эрзац-шерсти теплые детские распашонки. В двуспальной колыбели, сколоченной Шонни, мирно спали Тристрам и Дерек Фоксы. Говорила Мейвис: — Я далека от того, чтобы предложить тебе уйти глубокой ночью с двумя твоими сувенирами на руках. Я просто прикидываю, как тебе лучше поступить. Ясно, что ты сама не захочешь оставаться здесь вечно. Кроме того, у нас действительно негде жить. И потом, это же опасно для всех нас. Я хочу сказать, что ты должна подумать о том, что ты будешь делать дальше, разве нет?

— О да, — удрученно согласилась Беатриса-Джоанна. — Я понимаю. Вы были очень добры ко мне. Я все понимаю.

— Ну так что ты сама об этом думаешь? — спросила Мейвис.

— А что я могу думать? Я написала три письма Тристраму через Министерство внутренних дел, и все они вернулись назад. Может быть, он умер. Может быть, они его застрелили.

— Беатриса-Джоанна пару раз шмыгнула носом. — Квартиру нашу, должно быть, захватил Жилищный отдел. Мне некуда и не к кому идти. Положение не из приятных, не правда ли? — Беатриса— Джоанна высморкалась. — У меня нет денег. Все, что у меня есть, это мои близнецы. Ты можешь вышвырнуть меня, если хочешь, но мне буквально некуда идти.

— Никто не собирается тебя вышвыривать, — раздраженно ответила Мейвис. — Ты моя сестра, а твои сыновья мои племянники, и если тебе придется остаться у нас, то я полагаю, что и рассуждать тут не о чем, так тому и быть.

— Может быть, мне удастся найти работу в Престоне или еще где-нибудь, — сказала Беатриса-Джоанна, сама не очень веря в то, что говорит. — Может быть, это будет хоть какой— то помощью вам.

— Нет здесь никакой работы, — отрезала Мейвис. — И деньги никого не интересуют. Я думаю о том, как все это опасно. Я думаю о Ллуэлине и Димфне, о том, что с ними будет, если нас арестуют. А нас арестуют, сама знаешь, если пронюхают. За укрывательство… не знаю, как это называется.

— Это называется «повторнородящая». Я — повторнородящая. Выходит, как сестру ты меня уже не воспринимаешь. Ты просто рассматриваешь меня как нечто опасное для вас, как какую-то… «повторнородящую»! — Мейвис, зло поджав губы, склонилась над вязаньем. — А вот Шонни так не думает, — продолжала Беатриса-Джоанна. — Это только ты считаешь меня навязчивой и опасной.

Мейвис подняла голову.

— Это очень жестоко и не по-сестрински так говорить. Совершенно бессердечно и эгоистично. Ты должна понять, что пришло время вести себя разумно. Мы рисковали еще до того, как твои мальчишки родились, сильно рисковали. А теперь ты упрекаешь меня в том, что мои дети мне дороже твоих. А что касается Шонни, то он слишком добросердечен, словно не от мира сего. А уж наивен до глупости, когда твердит, что Бог нас хранит. Если хочешь знать правду, так меня иногда тошнит, когда я слышу имя Божье. Скоро Шонни навлечет на нас беду, недолго нам ждать, вляпаемся мы из-за него в историю..

— Шонни достаточно разумен и вполне нормален.

— Может быть, он нормален. Но нормальность — это обуза и помеха, если живешь в сумасшедшем мире. И, уж конечно, он не разумен. Выброси из головы мысль о том, что Шонни может быть благоразумным. Ему просто везет, вот и все. Он говорит слишком много и то, чего не нужно говорить. Недалек тот день, когда — попомни мои слова! — когда его везение кончится, и тогда… Да поможет нам Бог!

— Итак, — произнесла Беатриса-Джоанна после непродолжительного молчания, — чего же ты от меня хочешь?

— Ты должна поступить так, как, по твоему мнению, будет лучше для тебя. Если тебе нужно — оставайся у нас, (оставайся столько, сколько считаешь необходимым, но постарайся вспоминать иногда…

Вспоминать что?

— Хотя бы то, что некоторые люди сделали для тебя все возможное и даже подвергались опасности. Я говорю об этом в первый и единственный раз и больше ничего не скажу впредь. На этом и покончим. Но я хочу, чтобы ты иногда вспоминала об этом, вот и все.