Навсегда, до конца. Повесть об Андрее Бубнове - Валентин Петрович Ерашов

невиданным явлением во всей истории русского революционного движения. Впервые удалось конспиративной революционной партии выйти из потемок подполья на свет божий. Впервые нам удалось освободиться от традиций кружковщины, кружковой распущенности и революционной обывательщины в пользу единого целого — партии.

Последнее слово — партия — Полетаев особо выделил. И прибавил — Ленин подчеркивает главное: в России не на словах, а на деле создана революционная марксистская партия. Так мы расцениваем значение съезда.

Он отхлебнул остывшего чая — Генкина придвинула другой стакан, с горячим, — сказал, что на вопросы ответит потом, а сейчас хотел бы перейти к делам конкретным, касающимся непосредственно собравшихся здесь товарищей.

— Протоколы съезда скоро увидят свет, они печатаются за границей. Но основные резолюции секретариат успел размножить на гектографе. Среди них специальная резолюция «Об отношении к учащейся молодежи».

Переждал шумок, внятно стал читать.

Приветствуя оживление революционной самодеятельности среди учащихся, партийный съезд предлагал всем организациям партии оказать всяческое содействие этой молодежи в ее стремлениях организоваться. Рекомендовал всем организациям, группам и кружкам учащихся поставить на первый план в своей деятельности выработку среди своих членов цельного и последовательного революционного миросозерцания, серьезное ознакомление с марксизмом, с одной стороны, а с другой стороны, с русским народничеством и западноевропейским оппортунизмом, как главными течениями среди современных борющихся передовых направлений. Съезд предложил молодежным группам и кружкам стараться при переходе к практической деятельности заранее заводить связи с социал-демократическими организациями, чтобы воспользоваться их указаниями и избегать по возможности крупных ошибок в самом начале работы.

Кое-что в резолюции показалось Андрею знакомым, — ах да, он ведь читал это в газете «Студент». И хотя Полетасв предупредил, что на вопросы будет отвечать после, Андрей не удержался, по-школьному поднял руку — сидел и в противоположном конце стола. Полетаев кивнул, заметив.

— Скажите, а резолюция эта была предложена... товарищем Лениным?

— Да, — ответил Полетаев. И стал пояснять: в проекте был пункт второй. Там Владимир Ильич призывал остерегаться тех ложных друзей молодежи, которые отвлекают ее от серьезного революционного воспитания пустой революционной или идеалистической терминологией, филистерскими сетованиями о вреде горячей и резкой полемики между революционными и оппозиционными направлениями, указывал, что эти ложные друзья на деле распространяют только беспринципность и легкомысленное отношение к революционной работе...

Рядом с Бубновым черноволосый, с усиками, с беспокойными темными глазами студент никак не мог усидеть на месте, позвякивал в стакане ложечкой, это невыносимо раздражало. Андрей покосился, толкнул в бок. Сосед понял, утихомирился, но при этом бешено глянул на Бубнова — ну характерец!

— Против Ленина, — продолжал Полетаев, — и здесь ступил Мартов. Между прочим, — Полетаев усмехнулся, — Плеханов здорово его определил: «Мартын с балалайкой». Да, так вот Мартов заявил сначала, будто проект представляется ему совершенно неудовлетворительным. Доказательств, однако, не привел, а обрушился лишь на упоминание о ложных друзьях: дескать, терминология реакционной печати, дескать, оскорбительно для нас, социалистов, и, кроме того, съезд уже высказал свое отношение к социалистам-революционерам и либералам и незачем это повторять. Мартова поддержали Махов и Троцкий. Тогда Ленин возразил, что формула «ложные друзья» не одними реакционерами употребляется, а такие ложные друзья есть, это именно либералы и эсеры, именно они уверяют молодежь, что ей не надо разбираться в разных течениях. Мы же, говорил Ленин, ставим главной задачей выработку цельного революционного миросозерцания... Но съезд принял поправку Мартова, — заключил Полетаев.

Вот где была настоящая, бескомпромиссная борьба, думал Андрей. Биться до конца и только в порядке партийной дисциплины подчиняться решению, с которым ты не согласен...

— Но мы, искряки, — говорил Полетаев, — твердо убеждены, что основная в этом плане практическая задача состоит в том, чтобы молодежь, организуясь, обращалась к нашим комитетам. Кстати, и наше сегодняшнее совещание созвано Московским комитетом РСДРП...

— Товарищи, — на правах хозяйки взмолилась Генкина. — Давайте проветрим комнату, накурили — сил нет!

— И то, — согласился Полетаев. — Курильщики — во двор, только не шуметь там, а двери — нараспашку.

Так и сделали. Вышла глотнуть свежего воздуха и Оля, накинула шубку, волосы — тяжелые, густые — оставались непокрытыми, в свете луны они казались литыми. Оля, видимо, сильно устала, не спустилась с крылечка, не присоединилась к разговаривающим вполголоса. И Андрею хотелось помолчать... Но не удалось — Глеб жаждал общения.

— Что это у тебя за разговор был, о какой записке?

— Да так, — Андрей уклонился. — После поговорим. Сам еще ничего не соображу толком.

— А я почему-то думал — ты с Олей давно знаком.

— А ты? — Андрей почувствовал, что ему самому хочется говорить об Ольге.

— На собраниях только. Правда, красивая?

Бубнов промолчал.

— И умница, — говорил меж тем Глеб. — Позапрошлый год окончила гимназию, сейчас — бестужевка. Нет, вру, в женском медицинском институте. У нее в Питере родственники богатые, у них живет и там целый подпольный склад литературы организовала.

Кажется, Томилин подумал, что сболтнул лишнего, предупредил:

— Смотри ни-ни, помалкивай.

— Скажите на милость, ангел-хранитель! — взорвался Андрей. — Конспиратор...

Тотчас устыдился несдержанности.

Вопросов Полетаеву задавали — не счесть. Почти все интересовались Лениным. Удивлялись: ему скоро тридцать четыре года, старик. Бауман улыбался...

Когда вопросы наконец иссякли, встал Борис Позерн, сказал, что нужно оформить зачисление в организацию новых товарищей. Правда, пояснил Борис, устав, принятый II съездом, не определяет порядка приема в члены партии, но сложилась традиция, чтобы за вновь вступающего поручился один из членов организации, а рассмотрение этого вопроса заносилось в протокол.

— Итак, приступим. Тебе слово, товарищ Глеб.

Томилин подмигнул Андрею — ну, держись! — и встал. Еще не поняв, с какой, собственно, стати речь пойдет о нем, Андрей почувствовал, что краснеет: все повернулись в его сторону. Действительно, из новичков, судя по всему, здесь он и еще вон тот, сидящий как бы на отшибе юноша.

Говорил Томилин кратко, сослался на Федора Благонравова, который, по суждению Варенцовой, отзывался о Бубнове наилучшим образом, прибавил, что сам знаком с товарищем Андреем и видит в нем человека целеустремленного, серьезного, правда не очень общительного, что, по мнению Томилина, революционеру может оказаться помехой. Андрей слушал, словно бы речь шла и не о нем, даже фамилия Варенцовой прозвучала как-то отстраненно.

Попросили рассказать о себе, Бубнов поднялся. Хотел было заявить, что, собственно, уже работал в социал-демократической организации у себя на родине, однако передумал: зачем, ведь и в самом деле здесь-то его не знают и, кроме того, как сегодня говорили, партия по-настоящему оформилась только теперь...

Полетаев (для проверки, что ли? — с некоторой обидой подумал Бубнов) спросил, кого знает из социал-демократов Иваново-Вознесенска. Так, Афанасьева, Окулову, Варенцову, что ж, прекрасные товарищи, настоящие искряки. А вот в Петровке, сказал Полетаев, обращаясь