Черная башня - Филлис Джеймс

Внезапно Лернер вмешался в разговор:

— Я чувствую себя виноватым. Ответственным за то, что это произошло.

— Либо вы столкнули Холройда с утеса, либо нет, —отозвался Дэлглиш. — Если вы его не сталкивали, чувство вины — это лишнее.

— А если столкнул?

— Тогда это опасное излишество. Джулиус засмеялся.

— Виктор покончил с собой. Вы это знаете, я это знаю, и все, кто был знаком с Виктором, тоже это знают. Раз уж вы начинаете гадать на эту тему, то вам очень повезло, что в тот день я решил искупаться и перешел через бровку холма в нужный момент.

Словно по общему согласию, все трое снова двинулись в путь. Глядя на бледное лицо Лернера, на чуть подрагивающий уголок поникшего рта, на озабоченные, беспрестанно мигающие глаза, Дэлглиш решил, что на сегодня о Холройде достаточно. Он начал расспрашивать о скалах вокруг. Лернер с энтузиазмом повернулся к нему:

— Завораживающее зрелище, правда? Мне нравится разнообразие этого побережья. Чуть дальше к западу, у Киммериджа, начинается такой же сланец, его еще называют киммериджским углем. И это ведь настоящий каменный уголь, его прямо-таки жечь можно. Мы в Тойнтон-Грэйнж пытались: Уилфреду нравилось, что мы можем сами себя обеспечивать даже теплом. К сожалению, эта гадость так воняла, что от затеи пришлось отказаться, — смрад буквально выживал нас из дома. По-моему, в середине восемнадцатого века тоже проводились попытки воспользоваться сланцем, да никому не удалось избавиться от запаха. Сам по себе этот черный камень выглядит довольно тускло, но, если его отполировать, сверкает почти как агат — сами видели, на той черной башне. Еще во времена римлян им украшали дома. У меня есть книга по геологии этого побережья, и, если вам будет интересно, я покажу свою коллекцию окаменелостей. Уилфред, правда, считал, что я не должен их собирать, потому что утесы и так осыпаются. В итоге я и перестал коллекционировать. Но успел найти довольно много интересного. У меня даже есть обломок сланцевого браслета железного века.

Джулиус Корт, шаркавший ногами по гальке в нескольких шагах впереди, внезапно обернулся и закричал:

— Деннис, да не приставайте к нему с вашими старыми булыжниками! Помните, что коммандер сказал — он пробудет в Тойнтон-Грэйнж не так уж долго.

И Корт улыбнулся Дэлглишу. В его устах эта фраза прозвучала вызовом.

III

Прежде чем выехать в Уорхэм, Дэлглиш написал Биллу Мориарти из Ярда. Изложил вкратце информацию, которую успел добыть о персонале и пациентах Тойнтон-Грэйнж, и спросил: нет ли на кого из них каких-либо официальных данных? Он без труда представлял себе реакцию Билла на письмо, равно как и стиль ответа. Мориарти являлся первоклассным детективом, хотя — если не считать официальных рапортов — писал или рассказывал о проводимых расследованиях в тоне столь живом и веселом, если не сказать разухабистом, как будто твердо решил смягчать жестокость жизни юмором или же демонстрировать полнейшее хладнокровие перед лицом смерти. Впрочем, если его стиль и. оставлял желать лучшего, то собранные сведения неизменно отличались точностью и подробностями. И приходили они быстро.

Остановившись в деревне Тойнтон, чтобы отправить письмо, Дэлглиш из предосторожности позвонил в полицию, дабы предупредить о своем визите. Поэтому его там уже ждали. Местный суперинтендант, которого неожиданно вызвали на встречу с главным констеблем, передал Дэлглишу извинения и велел отнестись к коммандеру с почтением. Честь принимать гостя выпала инспектору Дэниелу. Уже уезжая, суперинтендант сказал:

— Жаль, что я не смогу повидаться с коммандером. Я познакомился с ним в прошлом году, когда он читал лекции в Брамшилле. Может, он такой же высокомерный зазнайка, как и все столичные, однако у него хоть хватает ума и хороших манер это скрывать. Приятно для разнообразия повстречать кого-нибудь из этой братии, кто не обращается с провинциальной полицией так, будто нас набрали на службу, выманив из пещер куском мяса на веревочке. Может, он и любимчик комиссара, зато хороший коп.

— А разве он не пишет стихи, сэр?

— Я бы не пытался снискать его расположение, упоминая об этом. Лично я, например, люблю на досуге разгадывать кроссворды. Это, наверное, требует примерно того же интеллектуального напряжения, и все же я не жду, что мне будут делать комплименты по этому поводу. Я тут брал из библиотеки его последнюю книжку. «Незримые шрамы». Не кажется ли вам, что, учитывая его род занятий, название довольно ироничное?

— Не могу сказать, не прочитав книгу, сэр.

— Я там понял в среднем одно стихотворение из трех. И то, надо полагать, просто льщу себе. Так он не сказал, чему мы обязаны такой честью?

— Нет, сэр. Впрочем, поскольку он остановился в Тойнтон-Грэйнж, возможно, интересуется делом Холройда.

— Ума не приложу, с чего бы это. Но ты все равно распорядись, чтобы сержант Верней был наготове.

— Я пригласил Вернея с нами на ленч. Решил, сойдет обычный паб.

— А почему бы и нет? Пусть столичная пташка посмотрит, как живут бедняки.

Таким образом, Дэлглиш после должных вежливых расшаркиваний был приглашен на ленч в «Герб герцога» — невзрачную забегаловку, расположенную в стороне от главных улиц, в полутемном переулке между лавкой торговца зерном и одним из тех характерных для провинции магазинчиков, где продаются всевозможный садовый инвентарь, жестяные ведра любого размера, поясные ванны, метлы, мотки бечевки и алюминиевые чайнички, с потолка свешиваются собачьи поводки и все пропитано запахом керосина и скипидара. Владелец паба, толстяк в рубашке с короткими рукавами, приветствовал инспектора Дэниела и сержанта Верней не то чтобы пылко, но с явной радостью. Судя по всему, хозяин забегаловки относился к числу местных деятелей того ранга, которые могут позволить себе принимать полицейских, не боясь, что бар из-за этого приобретет дурную репутацию. Внутри паба оказалось многолюдно, дымной шумно. Дэниел провел гостя по узкому коридору, где сильно пахло пивом и слабо — мочой. Неожиданно полицейские и их спутник оказались на залитом солнцем мощеном дворе. В середине двора росла обнесенная деревянной скамьей старая вишня, а вокруг стояло с полдюжины крепко сбитых столов и дощатых стульев. На дворе никого не было. Судя по всему, местные завсегдатаи и без того слишком много времени проводили на открытом воздухе, чтобы предпочесть эту заманчивую альтернативу дружеской атмосфере прокуренного бара, а туристы, которые оценили бы уют дворика, надо полагать, захаживали в «Герб герцога» нечасто.

Не дожидаясь заказа, хозяин принес две пинты пива, тарелку рогаликов с сыром, кувшин домашнего чатни и большую миску с помидорами. Дэлглиш сказал, что будет то же. Пиво оказалось превосходным, сыр — наилучшим английским чеддером, а хлеб явно был образцом местной выпечки, а не безвкусным продуктом массового производства. Масло подали несоленое, а в помидорах чувствовался привкус солнца. Все трое ели в дружеском молчании.

Инспектор Дэниел был крепким здоровяком шести футов роста, с ежиком густых непослушных седых волос и грубоватым загорелым лицом. Судя по его виду, он уже приближался к пенсионному возрасту. Черные глаза полисмена не знали покоя и постоянно перебегали с предмета на предмет с забавным самодовольным выражением, будто он считал себя лично ответственным за состояние мира и радовался, что в общем и целом справляется со своей работой недурно. Контраст между этими беспокойными сверкающими глазами, неторопливыми движениями и протяжным сельским говором казался разительным и каким-то неестественным.

Сержант Верней уступал своему начальнику пару дюймов роста. На круглом и безвольном мальчишеском лице не читалось еще никаких следов опыта. Он выглядел совсем зеленым юнцом — классическим прототипом симпатичного мальчишки, из-за которого люди постарше вечно жалуются, что полицейские, мол, год от году все моложе и моложе. С инспектором Верней держался почтительно и непринужденно, но без тени угодливости или подхалимажа. Дэлглиш подозревал, что причиной тому — непоколебимая самоуверенность, которую сержанту стоило больших трудов скрывать. И когда Верней рассказывал о следствии по делу Виктора Холройда, Адам понял, откуда взялась такая самоуверенность. Перед ним был умный и компетентный молодой полицейский, отлично знающий и свое дело, и свою цену.

Сам Дэлглиш старательно маскировал собственный интерес к событиям в Тойнтон-Грэйнж.

— Когда отец Бэддли написал мне, я болел. А к тому времени как я приехал сюда, он уже умер. Не думаю, что он хотел проконсультироваться со мной о чем-то действительно важном, и все же меня мучает совесть оттого, что я вот так с ним обошелся. Поэтому мне показалось, что стоило бы спросить у вас — не происходило ли в Тойнтон-Грэйнж чего-нибудь, что могло его взволновать. Честно говоря, лично мне это кажется весьма маловероятным. Я, конечно, слышал о смерти Виктора Холройда, но он умер на следующий день после того, как отец Бэддли мне написал. Хотя, может, Майкл расстроился из-за чего-то, что позже привело к смерти Холройда…