Сага о Гудрид - Кирстен Сивер

– Как странно… Сегодня вечером мне привиделось, что я у нас дома в Исландии.

– Мне тоже так показалось, отец. Наверное, нам напомнил об Исландии цокот копыт и людские голоса на дворе…

– Может быть. А может, я просто услышал, как приближаются кони, которые ждут меня в Раю. Там меня ждет и мать твоя, Халльвейг Торбьёрн попытался улыбнуться.

– Откуда ты это знаешь? – все спрашивала Гудрид.

– Снорри Годи обещал мне, что я встречу свою Халльвейг в Раю, если похороню ее в освященной земле и сам проживу жизнь добрым христианином. В последние годы я обходился без лошадей…

Гудрид затаила дыхание, ожидая, что еще скажет отец. А он умолк и потом сказал вису:

Темным было утро,когда навек простиласьс тобою любящая мать,и нежная жена – со мной!Ты наша дочьи будешь дальше жить,а смерть меня уводиттуда, где догорает день.

Он закашлялся и прошептал:

Любящие душиот Христа ждут встречив вечной жизни…

Гудрид наклонилась, к отцу, но услышала лишь его прерывистое дыхание.

В следующие несколько дней Торбьёрн то впадал в забытье, то снова приходил в себя. Гудрид не отходила от его постели. Торкатла, видя ее изнеможение, предложила посидеть возле Торбьёрна ночью, но Гудрид слышать ни о чем не желала. Она пробовала поесть те вкусные кушания, которые предлагали ей и Торкатла, и Финна, но горло сжималось от горя, и она не могла проглотить ни кусочка.

Перед обедом к ней вошел Харальд Конская грива: лицо его светилось от радости.

– Гудрид! На крыше сидит белый сокол. Стейн побежал за приманкой и силками для него!

Гудрид окаменела, потом с трудом поднялась, накинула на плечи платок и вышел наружу. Солнечные блики на ледяном фьорде ослепили ее: будто ножом полоснули по глазам. Она взглянула на конек крыши.

На самом коньке сидел белый сокол – как раз там, где перекрещивались над входом в дом две резные доски. Дух-двойник – фюльгия – сидел неподвижно, не замечая людей внизу. Время от времени он вытягивал шею, хлопал сильными крыльями и вновь погружался в неподвижность.

Гудрид перекрестилась и медленно произнесла:

– Харальд, скажи Стейну, чтобы он не пытался ловить эту птицу. Это фюльгия отца, и он прилетает тогда, когда человек при смерти.

В ту же ночь Торбьёрн умер, не приходя в сознание. Все говорили, что хозяин удостоился великой чести, раз его дух-двойник так явно обнаружил себя. А на утро Гудрид послала известие в Братталид; в ожидании Торстейна и Лейва она прилегла на кровать, которую делили Торкатла и Финна. Она стояла у самой кладовой. Гудрид выпила чашку горячей похлебки из мха, которую принесла ей Торкатла, и натянула на себя овчину.

Охваченная скорбью, она ясно поняла, что отец ушел от нее навсегда. Никогда больше она не придет к нему за советом. Никогда не увидит он своих внуков… Она нащупала под платьем живот. Давно не вспоминала она о своем малыше. Внутри ничто не билось, не трепетало. Бедный крошка, ему тоже нужен отдых… Вскоре Гудрид крепко уснула.

Проснувшись, она ощутила, что у нее началось кровотечение. Она резко села на кровати, а по ногам текла теплая, вязкая жидкость.

– Торкатла! Финна! Кто-нибудь… на помощь!

Крик Гудрид разрезал тишину в доме, и на дворе залаял Гилли. Прибежавшая Торкатла сразу поняла, в чем дело, и быстро приказала перепуганной Финне принести из амбара мешок мха, чтобы подстелить под Гудрид.

Запах крови и мха возбудил в мерцающем сознании Гудрид неясные воспоминания. Мать, умерший маленький братик, кровь… Так много крови, как ни в одной из вис, сложенной скальдами об убийствах и сражениях. Халльвейг истекала кровью, родив ребенка. Женщины в доме старались тогда увести маленькую Гудрид, чтобы она не видела темного, пахнущего кровью мха, который постоянно меняли на новый.

Гудрид так и не увидела безжизненный красный комочек – она лежала без сознания, потеряв много крови. Ничего не знала она и о том, что Стейн сжалился над старой Хильдой, воющей по своему хозяину, и перерезал ей горло, похоронив собачью тушу под грудой камней.

Прошло много дней, прежде чем Гудрид вновь стала здоровой, и вернулась вместе с Торстейном в Братталид. На лугах щебетала ржанка, а гнезда каменок в саду на Бревенном Мысе были полны маленьких, голубых яиц. Торбьёрн давно покоился у церкви Тьодхильд, но когда Гудрид села в лодку Торстейна, она по привычке обернулась на берег, чтобы посмотреть на высокую фигуру отца, которая обычно виднелась наверху, между домами.

– Мы похоронили Торбьёрна рядом с Эриком, – сказал Торстейн, пока раб Ньяль перевозил их через фьорд. Вокруг посверкивали ледяные горы. – Мать кропила могилу в течение трех дней: так он сам пожелал перед смертью.

Гудрид молча наклонила голову и придвинулась ближе к мужу.

– Как хорошо, что мы едем домой, Торстейн, – домой, где все сейчас зеленеет, плодится и размножается.

Вскоре у них снова будет ребенок, думала она. Он родится на Песчаном Мысе, в их новом доме.

ВЕСТИ ИЗ ВИНОГРАДНОЙ СТРАНЫ

Тьодхильд стала тугой на ухо, отметила про себя Гудрид, увидев свекровь после долгого отсутствия. Однако ничто не ускользало от внимания хозяйки Братталида. Тьодхильд примечала, кто из соседей посетил ее церковь на 3 мая[5], а кто остался дома. Она была уверена в том, что это именно Ньяль был отцом ребенка, которого родила ее новая служанка Ауд. А однажды Гудрид сама услышала, как Тьодхильд выговаривает надсмотрщику за то, что он позволил вставить колышки в рот ягнятам, чтобы они не смогли сосать материнское молоко, прежде чем не кончится утренняя дойка. Тьодхильд ходила по двору, опираясь на суковатую палку и говорила с надсмотрщиком таким голосом, словно это он был глухим:

– Всю жизнь мы с Эриком следили за тем, чтобы овец доили по утрам, прежде чем к ним впустят ягнят. И если слуги до того обленились, что не делают этого, то ты сам должен взяться за это. Ты понял меня?

Гудрид еще недостаточно окрепла, чтобы помогать Торстейну по хозяйству на Бревенном Мысе, и потому свекровь время от времени посылала в дому к сыну слугу – узнать, все ли делается как полагается, по гренландским обычаям. Торкатла так сердилась, что Харальд Конская грива был вынужден через день возить ее к Гудрид с жалобами на вмешательство.

Гудрид примиряюще говорила ей:

– Тьодхильд просто думает, что вам недостает Торбьёрна и его советов.

– Может, так и есть… – ворчала Торкатла.

Гудрид самой не хватало отца, он был частью ее воспоминаний об Исландии. Однако теперь, когда она вышла замуж, она старалась не думать о том, что было раньше. Она – хозяйка собственной усадьбы в Гренландии. Нередко случалось, что Гудрид ловила себя на мысли о том, что если бы она сейчас увидела отца, она рассказала бы ему, как они с Торстейном радуются «Морскому коню». Корабль был как новенький, и они плавали на нем в Гардар, на Скотный Мыс, в другие места, где у Торстейна были дела.

Навстречу им не попадалось больших кораблей. Когда окончился тинг в Братталиде, ни один торговый корабль не заходил в их фьорд, и Торстейн уже начал проявлять нетерпение.

– Мне так хотелось купить зерно и железо до того, как мы отправимся на Песчаный Мыс… Здесь можно поторговаться и взять дешевле, чем в Западном Поселении, – пожаловался он однажды Гудрид, когда та зашла к нему в лодочный сарай с миской молочной похлебки.

– Но у нас есть «Морской конь», Торстейн, и мы могли бы сами вести торговлю! Нам надо только собрать побольше моржовых клыков и мехов, и мы можем отправиться в Норвегию, а по дороге заедем в Исландию…

Торстейн отложил в сторону канат для якоря, который плел, и с улыбкой взглянул на жену.

– Твой переезд в Гренландию не отбил у тебя охоту к путешествиям! Может статься, что лучше уж нам поехать в Виноградную страну. Посмотрим, что скажет Торвальд, когда вернется домой.

Глаза Гудрид заблестели. Она взяла из рук мужа миску и, уходя, весело крикнула через плечо:

– Мы можем съездить и в Винланд, и в Ромаборг[6]!

Накануне праздника святой Суннивы Гудрид работала в саду с другими женщинами, как вдруг заметила, что оконечность мыса огибает большой корабль. Она побежала с этим известием на двор, и вскоре в доме началась лихорадочная суета. Хальти-Альдис взмолилась:

– Если бы ты могла помочь мне в доме, Гудрид…

Рабы и прислуга, узнав новость, готовились к приему гостей. А тем временем на корабле начали разгружаться, и Торстейн проводил купцов в дом. Ими оказались два молодых юноши, двадцатилетнего возраста, и звали их Бьярни и Скюв. Они вместе со своей малочисленной командой прибыли из восточных фьордов Исландии.

– В последние годы никто из нас не остается подолгу в Исландии! – сказал Скюв, вытирая руки полотенцем, которое подала ему Гудрид.