Молох. Укус кобры (СИ) - Шерр Анастасия

Закрываю глаза, стиснув зубы.

— Нет смысла меня запугивать. Я всё уже поняла.

— Это хорошо, что поняла. А то, знаешь ли, не захочешь сотрудничать — мы сделаем ему больно сами. Не заставляй нас.

Поднимаю голову, пристально всматриваюсь в его глаза.

— Зачем? Зачем вам причинять ему боль? Я думала, вы хотите его снова посадить? Разве нет?

Иван самодовольно хмыкает.

— Посадить? Ну, нет. Это скучно.

— Тогда что? Убить? — сглатываю, потому что убивать Молоха я точно не буду. Просто не смогу. Да и кто смог бы? У тех, кто пытается, обычно лишь один путь. Без обратного билета.

— Нет. Мы хотим, чтобы он загибался от боли. Убить — слишком просто. Пусть сам себя сожрёт, — на последней фразе Иван склоняется ко мне и, приподняв верхнюю губу в оскале, цедит: — Ты сделаешь так, чтобы он упал. И больше никогда не поднялся. Чтобы окончательно лишился души. Чтобы в зверя превратился, ещё большего, чем есть сейчас. Чтобы выл от боли. Ты вернёшь его, а потом уничтожишь. Или это сделаем мы. С вами обоими. Итак, ещё раз. Попытаешься схитрить — твоей дочери пиздец. Попытаешься нас как-то спалить — твоей дочери пиздец. Попытаешься настроить против нас Молоха или признаться ему — всем вам пиздец. Уяснила?

— Да.

ГЛАВА 36

ГЛАВА 36

Я на краю. На самой вершине. Стоит сделать шаг — и рухну вниз, как десять лет назад. Тогда я смогла встать. Ради дочери, ради Молоха и его продолжения. Ради сердечка, что билось в унисон моему. А сейчас? Кто поднимет меня с колен сейчас, если я потеряю Еську?

В кармане завалялись деньги. Совсем немного. Швыряю их на барную стойку и киваю бармену.

— Водки, пожалуйста.

На меня косятся все, кто в данный момент рядом: какая-то девка в коротком платье, явно ищущая на свои вторые «девяносто» приключения или цистит, потому что одета как-то не по погоде; пожилой мужик с несчастным, потрёпанным видом и сам бармен почему-то удивлён. Наверное, посреди белого дня женщины редко заказывают водку. Да и плевать. На женщину я сейчас мало похожа. Скорее, на потрёпанную алкашку смахиваю.

Когда стопка оказывается передо мной, выпиваю и снова киваю, чтобы повторил. Бармен наливает, я выпиваю. И так до четырёх стопок, пока не заканчиваются деньги.

— Может, вам салатик? — спрашивает участливо паренёк. Какой сердобольный.

— Боюсь, моё финансовое положение салатик не потянет, — улыбаюсь ему горько, а парень понимающе кивает.

— Орешков хоть поешьте — они бесплатные, — ставит передо мной креманку со снеками, а я, уставившись на неё, глотаю пекущий комок в горле.

— Да знаете, как-то нет аппетита. Но спасибо. Всего вам доброго, — спрыгиваю со стула и понимаю, что водка была крепкой и меня на пустой желудок здорово развезло.

Вываливаюсь на свежий воздух, пропускаю по телу дрожь. Не от холода, нет. Прямо у входа в кафе стоит внедорожник, нагло закрывая дверь своим широким, блестящим боком. И я, конечно же, знаю, кто сидим за рулём этого зверя.

Ещё один зверь.

Мой зверь.

В подтверждение этому опускается стекло, и я вижу его лицо. Окидывает меня презрительным, злым взглядом, разжимает челюсти.

— Садись! — бросает, будто милостыню, и тонированное стекло поднимается.

Я даже не удивляюсь тому, как он быстро меня находит. Это же Молох. Кошмар всех, кто пытается скрыться.

Плюхаюсь на заднее сидение, потому что сидеть с ним рядом страшно. Захлопываю дверь и складываю ладони на колени.

— Привет, — мой голос звучит глухо и как-то пьяно.

— Развлекаешься? — поднимает на меня взгляд в зеркало заднего вида.

— А что ещё мне делать? — и правда. Я всего лишилась. Отчего бы за это не выпить?

— Где бабло на кабак взяла?

Усмехаюсь.

— Сдача в кармане завалялась. Не переживай, ничего от тебя не припрятала, — тут я вру, конечно. Для себя ничего не припрятала, а вот для Еськи подушку безопасности приготовила. Я ведь знала, что рано или поздно он меня найдёт и поквитается. Знала, конечно. Но моя дочь Молоха мало интересует, так что он об этом никогда не узнает.

Теперь усмехается он.

— Ну и как оно? Как себя чувствуешь теперь, когда лишилась всего, за что меня предала? — снова бьёт словами. Лучше бы руками бил, наотмашь. Лучше бы ногами. Только бы не слышать это всё…

«А если я скажу тебе, что не хотела этого? Не из-за денег тебя предала, просто им нужно было, чтобы всё так выглядело. Что ты тогда скажешь, если узнаешь, что я тебе жизнь спасала?»

Но вслух произношу лишь скупое:

— Хреново. Не в деньгах счастье, но и без них как-то невесело, — в подтверждение моих слов желудок начинает бунтовать от голода.

— Ну ты и тварь, — качает головой с усмешкой. — Сука.

Я, вздохнув, киваю.

— Знаю. Видать, ты много дурных дел натворил, раз я тебе в наказание досталась.

И его срывает. Педаль газа втапливается в пол до упора, а я вонзаюсь пальцами в кожаное сидение.

— Я всегда был предан тебе. Всегда, сука ты долбаная! Я не был сраным принцем, но и ты ни хуя не принцесса. Ты знала, кто я, чем живу, чем занимаюсь. Ты всё обо мне знала. Я ни разу не обманул тебя. Ни в чём! — бьёт пудовым жилистым кулачищем по рулю. — А ты, блядина, спокойно вышла замуж и так же спокойно продолжила жить!

Ну всё, понеслась. Что ж, его злость понятна и оправдана. Пусть выскажется. Пусть хоть изобьёт. А мне… Мне нужно время, чтобы решить, что делать дальше. Теперь не только он в моём сердце. Теперь я ещё и мать. И если тогда им удалось напугать меня, юную девчонку, то сейчас я не позволю страху сожрать свой разум.

— Куда мы едем? — спрашиваю тихо.

— В лес! — отвечает мне Молох резко, а я вжимаюсь в сидение.

ГЛАВА 37

ГЛАВА 37

— Мне больно, — дёргаюсь в его стальном захвате, но Молох, естественно, сильнее. Тянет меня за собой, как тряпку, притом не забывает как следует встряхивать. — Ели… — произнести его имя не успеваю, потому что он резко тормозит и замахивается на меня. Автоматом втягиваю голову в плечи и пялюсь на него во все глаза. Если сейчас ударит, от меня места мокрого не останется.

Но он опускает руку и цедит, сжав челюсти:

— Не называй меня по имени. А то голову оторву.

Он не переспрашивает, поняла ли я, но я поняла. Молча следую за ним и… Останавливаюсь как вкопанная, когда вижу, куда мы пришли. Это же домик… НАШ ДОМИК! Тот самый домик в лесу!

И меня прорывает. Пока Молох отпирает крепкую бронированную дверь (кстати, домик заметно изменился, я замечаю это даже сейчас), я реву белугой, размазываю по лицу слёзы и сопли. Потому что лесной домик — это контрольный выстрел в мою голову.

— Зачем? Зачем мы здесь? — говорить получается хреново, но Молох меня слышит.

— А сейчас узнаешь, — обещает тем самым тоном, после которого обычно следовали убийства. Страшные и кровавые. — Пошла! — зашвыривает меня в дом и захлопывает за нами дверь.

Здесь почему-то тепло. Я прохожу в гостиную и столбенею, заметив сгорбленную фигуру у камина. Узнаю его…

— Зачем он здесь? — спрашиваю онемевшими губами, а подонок поворачивается к нам с Молохом, губы растягиваются в ухмылке.

— А что, не рада видеть? — губы Сенина презрительно кривятся, а я сжимаю челюсти, чтобы не выдать всё, что сейчас просится из меня наружу.

Тварь поганая. Пришёл проверить, расскажу ли я Молоху, что он один из главных вредителей? И ведь знает, что не расскажу, вон как уверенно скалится.

— Я его позвал, — слышу по голосу Елисея, тоже ухмыляется. Идиот. Знал бы ты…

— А я тогда здесь зачем? — спрашиваю, поворачивая лицо к нему, и ловлю на себе пристальный взгляд Молоховских глаз. Аж до нутра пробирает, до самой подкорки мозга.

— А ты будешь нам бухло подносить и жрать готовить. Пошла на кухню. Давай, если хочешь, чтобы покормил тебя.

Сглатываю горечь во рту и спешу скрыться с его глаз. Молох сейчас явно не в настроении, а когда выпьет, и вовсе двинется по фазе. Надо быть осторожнее.