Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев

приступая к постановке фильма, знакомится и подписывает документ по технике безопасности, а их, этих пунктов «нельзя», около ста. Разумеется, если во всем подчиняться подобного рода требованиям, фильма никогда не снять.

Да и как позволить дублеру вкладывать свое спортивное, техническое и все же бездушное мастерство в тонкую структуру художественного образа, выстраданного мной, актером. Мне лично кажется (отчего я содрогаюсь, думая о дублере), что это будет протез в теле «моего» образа. В фильме «Восемнадцатый год» из «Хождения по мукам» (режиссер Григорий Рошаль) я носился на коне в роли главкома Сорокина (маленькая, но любимая мною роль). Но в кадре, когда Сорокин перелетает через высокий забор, был не я, а дублер. До сих пор жалею, что не было времени всерьез потренироваться и исполнить трюк самому. Может, я и не прав, но даже по прошествии стольких лет (съемки были в 1957 году) не могу забыть, что спина у Сорокина-дублера была холодна, а глаза безразличны, хотя и снят был кадр на общем плане и глаз, конечно, не было видно.

Нет, роль, образ для актера – что-то очень родное, близкое и больное… К сожалению, не все режиссеры – особенно те, кто никогда не бывал в шкуре актера, – это понимают.

На «Поднятой целине» моя лошадиная эпопея не кончилась…

В 60—70-х годах широко и с большим успехом по всей стране на стадионах проводились гала-концерты «Товарищ Кино» с участием кино– и театральных звезд, а также эстрадных и цирковых артистов. Помню, как по гаревой дорожке на броневике проезжал Николай Черкасов в роли профессора Полежаева; Борис Бабочкин с Леонидом Кмитом – Чапаев и Петька – мчались на тачанке; неслись по кругу Петр Глебов – Григорий Мелехов – и сотня казаков с шашками наголо; Марина Ладынина под фонограмму песни из «Кубанских казаков» «Каким ты был, таким остался» выезжала в бедарке…

Зритель восторженно принимал исполнителей и рукоплескал режиссерам-устроителям этих театрализованных зрелищ.

Неоднократно приглашали на такие представления и меня, причем с обязательным условием: в костюме и гриме Макара Нагульнова и с эффектным выездом на лихом коне. Верховая езда в то время еще вызывала во мне своеобразную аллергию. К тому же продолжали побаливать нога и спина, так что садиться в седло я всегда отказывался. Тогда – на тачанке!

И вот дневной концерт в городе Николаеве. Под крики, смех и аплодисменты зрителей с горем пополам пронесся я на тачанке, запряженной двумя не подходящими друг к другу конягами. Одна лошадь до этого уже знала, что такое дышло, а другая явно впервые почувствовала на себе упряжь. Эта норовистая кобылица скалила зубы, брыкалась и все пыталась укусить свою напарницу. Задрав круп кверху, она задними ногами остервенело лягалась, грохая по баркам и дышлу. Потом, как я узнал, еще и колеса выделывали кренделя, виляя во все стороны. Публика надрывалась от хохота. Зрителю – клоунада! А мне?..

Отыграв с Павлом Винником наш номер из «Поднятой целины», я, взбешенный, ворвался к режиссерам:

– Кто… выставил меня на посмешище?!

– Ну, где теперь хорошую тачанку взять? Спасибо, нашли у какого-то деда – валялась у него на огороде со времен Гражданской войны. Мы же ее подкрасили, – оправдывался несколько перепуганный режиссер.

– Вечером – без проездки! – категорически предупредил я.

А вечером началось нечто несусветное. Окружили меня какие-то чопорные дяди (из горкома и обкома), стали заискивающе уговаривать:

– Поймите… На представлении будет Николай Викторович Подгорный (в то время первый секретарь ЦК КП Украины)!.. Пожалуйста! Лошадей уже поменяли…

– Колеса закрепили… – робко добавил режиссер.

Уговорили. Наш номер шел во второй половине концерта, когда уже стемнело. Выехали. Лошади шли стройно и «согласованно». Не успел я сделать и полкруга – на стадионе включили свет…

И лошади беспорядочно рванули вскачь!

Натягивая вожжи что есть мочи, я пытался сдержать взбесившихся коней. Люди на трибунах поняли, что творится неладное, стали кричать: «Остановите!..», «Перекройте!..»

В вихревом галопировании кони понеслись на непредусмотренный второй круг. На повороте отскочило колесо, тачанка опрокинулась, я отлетел метров на восемь и грохнулся на асфальт…

Месяц пролежал я в Николаеве в обкомовской больнице – местной «кремлевке». Пора была арбузная, и мою огромную отдельную (как для особо почетного гостя) палату буквально завалили не только ими, но и дынями, виноградом. Я не знал, что мне делать с этим изобилием, и кормил дарами своих поклонников всю больницу. Под окнами палаты постоянно ходили мои зрители, приносили с собой кто варенье, кто домашнюю баклажанную икру – откуда-то узнали, что я ее обожаю. Однажды кто-то принес для лечения болей в спине тертую редьку – чтобы прикладывать к ушибленному месту. Воспользоваться этим народным средством я не мог: жара стояла тогда такая, что от запаха редьки можно было задохнуться…

Из Николаева транспортировали меня в Москву, в Институт курортологии и физиотерапии. Руки и ноги не двигались… При малейшей попытке шевельнуться от боли в позвонке я терял сознание…

После длительных исследований Вера Степановна Преображенская, замечательный специалист, невропатолог, добрейший, милейший человек, собравшись с духом, при помощи латинской терминологии начала излагать суть моего заболевания.

– Вера Степановна, выносите приговор сразу и по-русски, – сказал я.

– Ну… Ваш позвонок серьезно поврежден: два диска раздавлены, ущемляют нерв…

– Ну и?..

– Попытаемся обойтись без хирургии. Но от вас надолго потребуется большое терпение.

– И что потом?

– Потом будет видно. Может, придется подумать о другой профессии… – Она старалась говорить мягко и предупредительно…

Не знаю, как я взглянул на доктора, только она изменилась в лице. В ее глазах я заметил искорки сочувствия и сострадания. Может, она, дорогая моя, только сейчас поняла, почувствовала, какую невыносимую душевную боль причинила, – физическая по сравнению с этой болью, казалось, померкла.

После тягостного молчания Вера Степановна ушла, не смягчив приговора. И все же, как бы там ни было, – правда лучше. «А может, она готовит меня к худшему? – думал я. – Чтоб было чему радоваться в конце лечения?» А лечение было длительным и мучительным. Об этом говорить не хочется…

Но вот о другом не могу не сказать. Где-то в прессе, кажется в «Советском экране», проскользнула заметка о том происшествии в Николаеве. Да и слух уже разнесся – ведь шлепнулся-то я на глазах тридцати тысяч зрителей. Пошел поток писем. Писали люди из разных уголков страны. Кроме выражения сочувствия предлагали способы лечения травами, корнями, смолами… Предлагали свои услуги быть сиделками или поводырями… Предлагали деньги, продукты…

Трогательное участие простых людей, моих зрителей, поклонников, согревало душу, придавало силы в преодолении недуга. Спасибо им всем!..

Выписался я из института закованным в жесткий широкий