Один... - Владимир Бауглир

А затем каштанововолосый в шляпе переполз к Наурузу и обхватил его член, слегка склонив голову набок. Рукой он придерживал смуглый торчащий кол, а губками осторожно, словно это была палочка эскимо, принялся облизывать возбужденное чудо. Все смелее и смелее, все глубже захватывая вожделенную плоть, все больше доводя себя при этом рукой до экстаза. А за ним, чуть поодаль, сосутся еще двое: один лежит на спине, другой стал на колени, упершись ногами и руками в пол, и оба погрузили в свои рты члены друг друга. Стоящий на коленях совершает толчки тазом, погружая и вынимая свой член изо рта, и в такт этому не забывает погружать в свой рот орган партнера.

А рядом лежит парень с цепочкой. Наурузу сейчас явно не до него, и парень ласкает сам себя, проводя пальцами по залупе.

Вот сбоку прилег молоденький пацан с крашеной челкой, и обладатель шляпы переметнулся к нему. Он лег головою на живот пацану и, поправляя правой рукой прическу, левой направил себе в рот пацанский член. Но Роману показалось, что шляпа закрывает лицо пацанчика, и по команде режиссера шляпа томным жестом откидывается в сторону, и каштановые волосы живописно растекаются по животу мальчика. Тем временем попка томно изогнувшегося экс-обладателя шляпы оказывается в опасной близости от Науруза — и тот не упустил свой шанс...

А затем и светленький, повернув на бок мальчишку, пристроился к нему своим членом. Слегка, осторожно, словно боясь причинить боль, он толкнул свой кол в заранее смазанную дырочку ануса. И все-таки парнишка скривился в напряжении от толчка, вот только непонятно — от неготовности ли, от боли или «работая на зрителя», которому стоит поверить, что все это куда больнее, чем есть на самом деле. Но вот уже член заходил с методичностью поршня, и яйца заколыхались, ударяясь о попку. А мальчик улегся на пузо и, упершись подбородком в сложенные руки, лишь подрагивал тазом в такт атак на его оттопыренную попку.

Член то входил в него совсем, то вылезал чуть ли не наполовину, а затем вдруг выскочил полностью. И тогда парень поправил свой член и снова вонзился. И вновь на лице у мальчика — смена всех чувств: боль-растерянность-блаженство-кайф...

А затем паренька переворачивают на спину и входят в него, закинув ноги его на плечи сношающего. Но когда близится миг оргазма и стоны наслаждения переходят в хрип — тогда светленький вдруг вынул свой член из попки и кинул его между яиц пацана. И мощный фонтан спермы, вырвавшись из возбужденной плоти, оросил отроческие волоски и румяное юное лоно. А затем, кончив извержение, член заскользил, размазывая своей головкой белесые капли по пареньку, и пальцы того не отставали от члена друга, втирая в кожу драгоценный бальзам... Но вот на головке друга выступила еще одна капелька, и используя ее, как смазку, тот вновь вошел в юную попку.

Науруз же тем временем атаковал широкоскулого, вонзившись в него сзади, как копье и при этом умудряясь сосать член у длинноволосого, который наконец-то окончательно расстался со своей шляпой, водрузив ее на макушку мальчика с челкой. И накладная родинка в уголке рта Науруза выглядела небесно-возбуждающе, сводя с ума и наполняя душу щемящим чувством нежности к этому не знающему устали улыбающемуся пареньку.

А затем все лежали и дрочили, кто у себя, кто друг другу, отдыхая от оргии. Но делали они это так сексуально, что никто даже и не подумал остановить камеры.

И вновь Нау сосал у кого-то, и в последний момент перед оргазмом выпустил член, и капли спермы белесыми дирижаблями устремились с вздрагивающей плоти прямо в широко открытый рот, но порой летели не туда, и тогда оставались белыми потеками на щеках и подбородке нашего друга, а последняя капля повисла на кончике носа, и Нау слизнул ее очень возбуждающим движением своего язычка.

И снова все трахались во всех мыслимых и немыслимых позах, и тогда Науруз, набравшись нахальства, вонзился сзади в того самого парнишку с крашеным чубчиком. О, вот теперь-то выражение лица пацана не вызывало ни малейших сомнений!

А напоследок все вновь выстроились шеренгой, продолжая обниматься и целоваться, а затем, держась за руки, веселыми мотыльками упорхнули за кулисы.

— Перерыв двадцать минут. Все кроме Карла и Пауля на сегодня свободны! Так что перерыв — для двоих и технического персонала... — прозвучало из-под потолка.

Минут через пятнадцать к нам выбежал Науруз. Волосы его блестели от недавнего душа, от тела пахло дорогим шампунем. Он радостно улыбался, и лицо его сияло, как новогодняя елка.

— Ребята! Балдеж! Первый раз, когда мы работали практически без дублей. На одном вдохновении! Вот что значит — притерся коллектив!.. Ну так как, идете сюда к нам? Ну не стесняйтесь, тут все свои!..

— Да не все, — угрюмо заметил Игорек. — Мы вот — чужие.

— Вы?! Да вы что?

— Но это еще не самое странное. Мы — чужие, но близкие, — не обратил внимания на реплику Игорек. — А что вот делают здесь вон те мудаки в темных углах, — и Командор кивнул в сторону громоздких мускулистых «шкафов» с тупыми мордами гопоты, на которых навсегда, казалось, застыло два-три чувства: жрать, спать и бить...

— А, эти?.. Это телохранители группы. Чтобы чего не случилось, пока мы снимаем.

— И кто же вам этих мордоворотов подсунул?

— Какие-то Большие Парни, спонсирующие Ромкину группу. Я не вникал, да и к чему нам...

3

— И все-таки не нравится мне все это... Я пока воздержусь от съемок.

— И я, — присоединился к Командору Лешка.

— И я тоже, — я переложил зонт из левой руки в правую, на манер полицейской дубинки. И это даже придало какой-то уверенности.

— Ну тогда пошли — зайдем за деньгами — и домой, — подытожил Науруз.

И вскоре очередная тысяча зеленых перекочевала в карманы нашего актера, и мы весело и радостно отправились к Игорю. Но над нами еще довлело увиденное на площадке, и поэтому каждый взгляд любого пацанчика на улице казался похотливым и заигрывающим, каждая их улыбка — приглашением к акту, а каждая складка на шортах — выпирающим членом. Ну просто невозможно было пройти и шагу, чтобы не возбудиться.

А дня через три Науруз приволок на день кассету с «Театральными мальчиками» — именно так назывался этот сорокадевятиминутный фильм, который с допиской второго «театрального» сюжета благополучно разместился на часовой кассете. И глядя его на видике Игорька, мы снова балдели, но теперь не под стоны и вздохи актеров, а под нежную и прекрасную музыку, которая лилась, не переставая, от начала и до конца фильма.

Но снова воспоминание о «Больших Парнях» удержало нас от вербовки в группу. Уж слишком от этого термина попахивало криминальными романами, где жуткие мафиози пачками укладывают благородных комиссаров, а свидетелей просто шинкуют, заливают в бетон или купают в бассейнах серной кислоты. Не говоря уж о более изощренных методах.