Крымский Ковчег - Александр Прокопович

Нападения на ходоков были – всегда неудачные и почти всегда с летальным исходом для нападавших. Всяко случалось – и родных брали в заложники, и ходоков пытались подкупить, запугать. Зависимость была простая – пока ходок честно выполняет свою работу, с ним ничего случиться не может. До ходки или после – неважно. Неприятности у ходока могут случаться только в Москве.

Торговцы, тысячи отчаянных и предельно осторожных счастливчиков, коллекционирующих десятки ходок, и неудачники, гибнущие, сделав два шага от Периметра, – в основном из России, но, чем дольше шла торговля, тем больше появлялось пришлых, но всегда владеющих русским. Падшие разговаривают только на русском. По крайней мере никто не слышал от них другого языка.

После торговцев в город потянулись люди особенные. Те, кому нужно было исчезнуть, переждать. Те, кто думал, что за пределами Периметра шансов выжить было меньше, чем в нем. Они ошибались: исчезнуть здесь можно было, переждать – нет.

Туристы поехали в Москву почти сразу за торговцами. Москва могла все. По очень высоким ценам. Иногда казалось, что так было всегда.

Теперь уже никто не решился бы бомбить Москву – слишком много бизнес-интересов. В Москву – туристы, «яйка, млеко», презервативы – все, что нужно темному городу. Из нее – деньги и артефакты. Отдельный бизнес – контрактники. Прошли времена, когда вся надежда была лишь на тех, кто мог доехать до одного из московских вокзалов и надеть красную робу. Рекрутинговые агентства широким гребнем прочесывали глубинку, исправно поставляя падшим рабочую силу.

Время бомбардировщиков кончилось. Настала пора агентов служб с разными, но почти всегда трехбуквенными названиями. Вербовались контрактниками, проникали торговцами, не вернулся ни один. Службы продолжали пытаться. С отчаянием заводной игрушки, у которой нет шансов, что пружина выдохнется.

Со временем Стрельцов перестал думать про Москву. Не гадал, кому все это выгодно, кому нет, кто такие падшие и какое место занимает он сам во всей этой сложной пищевой цепочке. Для себя Антон решил – важны только артефакты. В конце концов, пистолет сам по себе никого не убивает, а лекарства не лечат. Только для артефактов – все решает время. Артефакт с каждым днем теряет силу, дешевеет ежесекундно. И поэтому тоже – только под заказ – через знакомых знакомых или через интернет-аукционы. Всегда деньги вперед, и всегда никаких гарантий. Торговцы слишком часто не возвращаются. Правда, ни один из ходоков ни разу не кинул клиента. Падшие этого не любили. А с падшими приходится считаться, даже если ты уже не в Москве.

Стрельцов уже больше года не заходил на аукционный сайт, не ждал заказов. Заказы сами находили его. Наверное, мог бы разбогатеть, если бы не делал паузы после каждой ходки. Мог бы не вернуться, если бы не шел в Москву по графику, который сам объяснить даже не пытался. Иногда раз в неделю, иногда отсиживался по несколько месяцев… Может, поэтому и терпела его бывшая столица.

В «мерседесе» Воронина было холодно, Антон покосился на стрелку, застывшую на шестнадцати, но просить падшего «поднять градус» не решился.

– Господин Воронин, вы очень вовремя заехали в этот двор…

– Не то слово – еле успел. Кто ж знал, что ты такой любитель экстрима. Даже не знаю, есть ли смысл с тобой после этого дело иметь. Девятый уровень уважения требует, а ты, того и гляди, и до Периметра не доберешься. Москва такого не прощает…

– Я десятки раз там проходил.

– А в одиннадцатый пришлось пробежаться. Может, было все не совсем так, как обычно? Ничего не припомнишь?

– Все было как всегда.

– Все как всегда не было. Либо ты о чем-то не хочешь говорить, либо ты чего-то не заметил. И то и другое не есть хорошо.

«Мерс» свернул в Романов переулок и замер у входа в офис.

– Пошли, Антоха, попытайся все вспомнить по дороге в офис. Это важно, и я все равно все узнаю. А мне бы не хотелось быть с тобой невежливым…

Охрана у входа – улыбки, конечно, не Антону. Такие особенные улыбки: мы так рады, что вы проходите мимо именно в нашу смену, вот счастье-то! На ресепшене две богини под метр восемьдесят, с безупречными чертами лица и ясным взором и, кажется, рожденные в одном инкубаторе. Воронин исчез как раз где-то между охраной и ресепшеном. Это был его офис, его место силы, здесь он просто оказывался там, где хотел.

Две богини смотрели холодно и как-то мимо. Мимо Парижа и Милана, мимо Армани и Гальяно, мимо Антона Стрельцова – одного из человеков обыкновенных, которым предстояло пройти из мира в офис. Многолетний опыт преодоления этой страшной силы, пропуск, подписанный длинно и сложно самим Ворониным, ничуть не добавляли уверенности Антону.

Мисс Безупречность скользнула взглядом по фотографии, мисс Совершенство просканировала пропуск – о, чудо! – еле заметный кивок и… Сегодня Антону снова повезло, он снова допущен в святая святых, в королевство кабинетов размером с футбольное поле, климатических систем и хорошего кофе. В который раз Антон задался вопросом: девушки на ресепшене – падшие или?… Парни в полосатых рубашках и немнущихся галстуках – кто они?

Лифт одарил сеансом скоростной невесомости, двери открылись, и Антон оказался на этаже, где все должно было убедительно доказывать каждому – кто именно здесь обитает. На стенах висели Подлинники. Сказано в свое время это было с особой интонацией, так, чтобы раз и навсегда отделить все, что может быть кем-то нарисовано, от того, что висит. Висело общим количеством – аж много – творений славного художника, чье лицо известно больше, нежели творчество, и чье творчество очень трудно отличить от креатива в исполнении фотоаппарата цифрового дорогого с эффектом избавления от красных глаз. Антону не верилось, что это был выбор Воронина. Скорее – шутка. Такая дорогая и долгоиграющая. Рамы у картин были тяжелые, золотые. Золото – это металл такой.

Двери красного дерева – тоже не в силу краски, а по материалу, из которого были произведены. Дверь, к которой подходил Антон, была открыта. Комната за открытой дверью разорена. На столе, вместо любовно расставленных офисных сувениров, стояла коробка из желтого картона. Полная. Не поместившееся тонким слоем покрывало весь пол. Зайти Антон мог, только наступив на какой-то конверт с устрашающим количеством печатей и виз.

Падшим писали – единственный почтовый ящик в Кубинке. Рядом – таманец. Стоит, ждет, когда наполнится. Забирает, на место тут же становится новый ящик. Забавно, что доходят только те письма, которые к ящику приносит отправитель лично. В случае с конторой – первое лицо. Поэтому в Кубинке у ящика – еще один пост – папарацци.

Разоренная комната была приемной, ее хозяйка – рыженькая, какая-то легко незаметная девушка – принести-унести, записать, не забыть и не надоедать. Кажется, Марина. Антон всегда с трудом, но все-таки вспоминал ее имя. В его записной книжке она значилась как Марина Воронина. Воронина не в смысле фамилии, а в смысле принадлежности, как «мерседес» Воронина или Воронина стул.

Антон застыл перед бумажной волной. Было неловко стоять, было невозможно зайти, Антона спас хозяин. Прошуршал по бумагам, выудил из-под перевернутого кресла пиджак, судя по размеру – женский, судя по тому, откуда он извлечен, – Маринин. Рассмотрел, будто это был не пиджак, а что-то дохлое, причем уже начавшее разлагаться. Ни слова не говоря, выбросил его в коридор. Вернулся в кабинет, дверь оставил открытой. Антону оставалось только идти следом.

– Генеральная уборка?

– В каком-то смысле.

В самом кабинете Воронина все было идеально, то есть как всегда. Наглухо задернутые белые шторы, каждый раз Антону хотелось потрогать материал, иногда ему казалось, что это не ткань, а камень, причудливыми складками закрывавший окна… Свет без явных источников – просто был – неяркий, без капли тепла, и каждый предмет в кабинете отбрасывал тень, которую, казалось, специально обводили тушью – никаких размытых контуров. Стрельцов как-то пытался найти источник света по теням. Пока не наткнулся на тень, которая упрямо смотрела в сторону, противоположную всем остальным.

Белое кресло, белый стол, паркет, Антон почему-то думал, что из клена. На столе – лист бумаги, всегда пустой, рядом карандаш – острием к гостю. Глядя на этот карандаш, Стрельцов каждый раз вспоминал, как Влад убеждал его, что любой предмет может быть оружием. Этот карандаш точно был не просто карандашом, Антон это чувствовал. Напротив стола – стул для посетителей, с высокой, слишком высокой прямоугольной спинкой, такой гламурный вариант табуретки для допросов…

Во всю стену за спиной у падшего тянулся такой же молочно-белый, как и все в этом офисе, шкаф. Антон подозревал, что металлический, по крайней мере, на эту мысль наводили рукоятки и звук, с которым открывались многочисленные разнокалиберные отделения этого монстра.