Генезис - Поселягин Владимир Геннадьевич

– Сам уйду, – пожал я плечами. – Три удара, три нокаута. Вообще скажите спасибо, что согласился с вами поговорить. Вот сотрудников НКВД я жуть как не люблю. Этих сразу бы нокаутировал.

– Чем же они это заслужили?

– Это наше дело.

– Интересный ты парень, – сказал полковник. – Знаешь, я вот что тебе предлагаю. Билет сдаешь, мы подбросим, а через два дня я тебе купейный вагон обеспечу. У тебя ведь плацкарта?

– Плацкарта… – протянул я задумчивым и заинтересованным тоном. – Предложение, конечно, интересное. Может быть, я даже и приму его. Хотя условие у меня есть. Никаких сотрудников НКВД.

– Договорились, – легко согласился полковник. – Едем.

Мы устроились в машине, я снял вещмешок, чтобы не мешал, а горловину снова завязал, и за спину его убрал. Мы быстро домчались до вокзала, ефрейтор, что сидел за рулем, оказался асом, там мы с полковником дошли до военного коменданта станции, тот принял от меня мой билет, до отправки десять минут осталось, и честно выдал купейный на поезд, что уходил через два дня. Отправка тоже в десять часов. Покинув вокзал, вещи я при себе держал, мы снова устроились в машине, командиры нас рядом с ней ждали, капитан курил, а сержант, видимо, не курящий. Покатили мы на аэродром, проехали пост на выезде из города, раньше его не было, и направились дальше.

А я посмотрел на поезд, что уходил в глубь полуострова. Ничего, с летунами пообщаюсь и отправлюсь дальше. Кстати, я поинтересовался у капитана насчет «мигов». Оказалось, это полк черноморцев там стоял, сами они армейцы. В общем, на аэродроме два истребительных авиаполка разместились. А полковник, командир авиадивизии, три истребительных полка в нее входит. Один тут стоит, это машиной его полка я пользовался. Два других тоже на полуострове, но в других местах. Где – военная тайна.

– Тут остановите, – попросил я, когда до аэродрома осталось чуть больше километра.

– Что, приспичило? – спросил полковник.

– Ага.

Оставив сумку, я с вещмешком убежал в кустарник. Отсутствовал минут пять, а за это время, развив большую скорость, отбежал на полкилометра, где спрятал вещмешок, и так же вернулся обратно. Все без свидетелей.

– А где вещмешок? – спросил капитан. – Не доверяешь?

– Я своей жопе не доверяю, что уж о вас говорить. Вечно подводит в самый ненужный момент. Кстати, знаете, что задница самый главный орган у человека?

– Это как? – заинтересовался полковник, пока мы выруливали на дорогу и катили дальше.

– Задница во всем принимает участие: в лечении, учении, воспитании, принятии решений. А в поиске приключений ей вообще равных нет. У всех без исключения оттуда растут ноги. У многих оттуда же растут и руки, а отдельные индивидуумы ею еще и думают! И многое происходящее в нашей жизни делается именно через нее!

Когда я закончил, ржач в машине стоял знатный. Водитель чуть с дороги не съехал, вытирая слезы. Какие тут люди на забавные рассказы впечатлительные. Мы так и въехали на территорию аэродрома, со ржущими командирами и водителем. Подъехали к зданию штаба, похоже, тут и располагался штаб дивизии. Сержанта отпустили, а мы прошли в здание. Там с полковником зашли в его кабинет, а капитан остался в приемной, где что-то стал рассказывать нескольких командирам, я напряг слух, ну так и есть, про главный орган человека описывает. А вот полковник, устроившись за столом, велел мне:

– Присаживайся, поговорим, откуда ты такой интересный взялся?

– От папы и мамы, как я полагаю.

– Не ершись, я же просто хочу знать, кто ты и откуда.

– Ну, если так. Мама меня одна растила, ее фамилию ношу. Отца не знал никогда. Только то, что он был известным летчиком. Меня в честь него назвали, Сергеем Сергеевичем. С детства самолетами болел, учился летать, сначала планеры, поэтому аэроклуб, новый муж матери оттуда был. Инструктором работал. Он и научил. На «У-два» летал, на «УТИ-два». «Ишачок» плохо знаю, но летать доводилось. Хорошая машина.

– Это мы проверим. Мать в Москве? А ты тут один что делаешь?

– Умерла мама, весной еще. Простыла. Сиротой я стал. Решил попутешествовать, прежде чем к родственникам дальним отправляться. А тут война. К ним поеду.

– Кто такие?

– Некрасовы, село Кожанка, Фастовского района. В ста километрах от Киева живут. Кстати, мой дядька, Юрий Некрасов воевал в Финскую, в плен генерала взял, награжден Золотой Звездой Героя. Разведчиком был. Сейчас в Москве, в больнице лежит со сломанными ребрами. Я только вчера об этом узнал, поэтому билет и купил в Москву. Некрасовы в столицу недавно переехали.

– О Некрасове я слышал. Он еще самолет угнал у финнов.

– Он немецким был.

Тут в кабинет заглянул капитан, сообщив:

– Все готово.

– Отлично, – вставая и беря фуражку со стола, сказал полковник. – Идем, покажешь, что в воздухе умеешь.

– Охохонюшки-хо-хо.

Эти два дня в полку у летунов пролетели мигом. Мои продукты были в столовую отправлены, все равно испортятся, а перед отправкой повара свежих выдали, на неделю хватит. А когда меня сегодня повезли в город на станцию, я сбегал и вещмешок свой забрал. В общем, меня в купе заселили, тут ехала семья, до Ростова. Вот капитан Смолин, тот самый, на чьем истребителе я немцев сшибал, очень просил за мной присмотреть, помогая убирать вещи на багажную полку. А соседей было пятеро, я шестой. Они с тремя детьми ехали.

А вообще в полку я поднимался в небо шесть раз, ведя учебные бои.

В том-то и дело – меня решили испытать. Посадили в «ишачок» с заблокированным вооружением, против меня Смолин выступил, мы поднялись в небо, в стороне звено охраны барражировало, ну и провели ученый бой. Все командиры, что с земли наблюдали за нами, Смолин был согласен с их мнением, были убеждены, что действовал я в первые минуты очень неуверенно и явно неумело. Тот трижды выходил ко мне в хвост. Однако за сорок минут, что мы в воздухе гудели моторами, я освоился и, пользуясь силой, и тем, что выдерживаю высокие нагрузки, стал крутить фигуры пилотажа, подсмотрев их у Смолина, дважды сам заходя капитану в хвост. Сбросить меня он так и не смог. Это их заинтересовало, и вечером еще один учебный бой устроили. Сам комдив против меня. А он сильный летчик, многому меня в пилотаже научил. Я еще больше опыта набрался. А на следующий день четыре вылета, причем во время третьего я засек высотный разведчик, куда рванули три «мига» черноморцев. Сбить не сбили, но прогнать смогли.

В общем, хорошо время провел, мне эти полеты как награда от комдива была. Однако он на этом не остановился, написал наградной лист на меня; на построении полка торжественно орденом Красной Звезды наградили и наградное удостоверение выдали. А вообще отличные ребята, и обещание выполнили, сотрудников НКВД не было. Хотя с особистом дивизии я общался, но это другое дело. Того ракетчик интересовал. Ответил, что на дно отправил, мол, концы в воду. Так что доказательств нет. А так шла война, по радио только об этом и говорили. Сейчас же меня Смолин отвез на вокзал, на аэродроме многие провожали, и устроил в купе. Орден у меня на рубахе закреплен был, не поймут, если носить не буду. А единственный документ у меня – это наградные корочки к ордену, и два экземпляра газеты с моим фото, где командующий награждает. На заднем фоне истребители стояли в линеечку. Это фотограф попросил так встать для памятного снимка. Газета свежая, армейская, еще пачкает пальцы краской. Сегодня вышла, но я успел отхватить себе. Наконец мы простились, поезд уже трогался, так что капитан спрыгнул на перрон, и, выглядывая из проема тамбура, я махал ему рукой, и только концы пионерского галстука развевались. Хороший мужик капитан. Наконец проводница закрыла дверь, и я вернулся в купе.

Полка моя верхняя, вещи на месте, так что, получив белье, сырое еще, я расстелил его, снял обувь и, устроившись на полке, задумался. Внизу детишки играли, старшая дочка у соседей моих лет была, но особо они не мешали. Орден видели, видно, что любопытно, но вопросы пока не задавали. Размышлял я о сложившейся ситуации. Сожалел ли я, что вышел в свет? Однозначно нет. Тем более статус орденоносца мне еще может пригодиться. Да и статья в газете о моем подвиге, там так и написано, тоже выложена отлично. Комсомольцы полка предлагали принять меня в комсомол ранее срока, но идея не нашла поддержку, мне двенадцать с половиной. Рано. А вот потом можно без испытания, уже заслужил.