Шакалы пустыни (СИ) - Валин Юрий Павлович

— Фрэнчи?

Отпираться было бессмысленно, как и уточнять сложную национально-европейскую принадлежность. Катрин утвердительно кивнула.

Знакомство прервал воодушевленный визг освобожденных кухонных пленниц – одна из них держала отрубленную бандитскую кисть – мизинец, украшенный тонким серебряным колечком, еще подергивался. Девицы указывали на эти остаточные судороги, всхлипывая и веселясь одновременно.

Нет, Каир все же очень странный город.

Догадливая тетка гаркнула на остальных – те мигом унялись, засуетились. Правильно, личный состав должен превозмочь последствие стресса немедленным наведением порядка.

Катрин помогла слабосильным служанкам вынести грузные тела: бандитов свалили у конюшни, старика с причитаниями потащили куда-то, надо думать, обмывать-отпевать. Старшая тетка знаками предложила Катрин и самой умыться – гостья в этом явно нуждалась. Чистота это, конечно, благо, но тут бы и покушать…

Оказалось старшая все понимает – жестикулировала она очень доходчиво. Кстати, и глаза у нее ореховые, выразительные, виртуозно насурьмленные. Каджарская живопись, а не очи. Да, таким искусством владеть, это вам не по городским кладбищам скакать.

Воды было вдоволь (причем и теплой!), умывшуюся гостью немедленно усадили за дастархан (или как он тут называется?) уже накрытый к трапезе. Яств оказалось порядком: десятка два, тут все и попробовать не успеешь, потому Катрин сразу взяла убедительную лепешку, фаршированную чем-то мясным, пряным, неузнаваемым, но изумительно тающим на языке. К этому делу хорошо пошла зелень и редиска – сладкая, хрустящая, тщательно откалиброванная, словно ее не выращивали, а на агростанке клонировали.

«Главная по дворцу» куда-то исчезла, подавали младшие по званию – улыбчивые, симпатичные на мордахи, только слишком уж круглолицые и одинаковые. Видимо, сбежавший хозяин подбирал прислугу на свой вкус. Объяснялись знаками, что не особо отягощало – и так все понятно, да и занят рот у гостьи.

Вернулась старшая – она подталкивала невысокого роста девицу – несмотря на тщательную укутанность, угадывалось, что незнакомка юна, на редкость стройна, и в движениях удивительно пластична. Танцевать, что ли будет?

Хорошие здесь завтраки подают, прямо хоть на длительный постой просись.

Танцевать девчонка не стала, от очередного толчка опустилась на колени и сказала:

— Госпожа Хаят спрашивать уважаемый гостья – все ли вкус иметь? Подать что еще желать?

О, толмачка! Французский далеко не идеальный, но приемлемый.

— Передай прекрасной госпоже Хаят, что ваше гостеприимство приводит меня в небывалое восхищение и лишает дара речи. Клянусь Аллахом, столь замечательной утренней трапезы мне не доводилось вкушать две сотни лет, а в присутствии госпожи она впятеро вкуснее того что я храню в памяти.

Катрин напряженно пыталась вспомнить еще что-нибудь витиеватое и приличествующее случаю, но сказки «1001-й ночи» она читала очень давно и ничего уместного с ходу в голову не лезло, а хорошо приврать с пустого места было сложно.

Девчонка перевела хозяйке, та улыбалась и одобрительно кивала. Так и общались через толмачку, та переводила, старательно подбирая слова, взгляда не поднимала. Безоговорочно осудили всплеск городского бандитизма, беспорядки и пожары. Катрин намекнула, что французские представители мирно ехали с тайным поручением по переговорам, но налетел какой-то сброд, в беготне и пальбе бедная девушка отбилась-заблудилась, и вот, извольте видеть… Теперь придется ждать, когда французские солдаты в город войдут. Хозяйка одобрила столь осмотрительное решение.

Собственно, госпожа Хаят не была хозяйкой дворца, и даже не числилась женой своевременно удалившегося Азхар-паши. Переводчица пыталась объяснить статус госпожи, но тут вышла осечка – запаса французских слов явно не хватало.  Впрочем, и так было понятно: действующий гарем высокочтимый хозяин дворца прихватил с собой вместе с ценностями первого порядка, а наложницы и прочие малоценные женщины остались со сторожами охранять дворец. Сторожа, правда, рассосались еще во время первого, ночного, набега на дом. Вроде бы шла война республиканской Франции с кровавым мамелюко-турецким режимом, а пенки обогащений снимали какие-то аполитичные бандюганы. Политику и погоду обсуждать не стали, ибо прибежала служанка и доложила, что ванна подана, в смысле, налита.

Катрин искренне поблагодарила – ванна да еще во дворце, такими случаями не разбрасываются, тем более экспедиционный душ работал дурно, с насосом там что-то стряслось.

В банные покои повела уполномоченная по водным делам служанка, ну и переводчица.

— Откуда знаете французский язык? – учтиво поинтересовалась Катрин, разглядывая череду бассейнов, бассейнчиков и фонтанов (охренеть! Деньги хозяину определенно некуда было девать).

— Меня учить, – кратко объяснила переводчица. Сообщать,  в каких университетах познавала иностранные языки, она явно не собиралась, но и так несложно догадаться. Скорее всего, ходила красотка-невольница по рукам хозяев с младых лет, набиралась разносторонних знаний.

— Имя как ваше? – сугубо из вежливости осведомилась гостья.

— Меня нет. Имя, – пробормотала девчонка.

Гм, иностранный язык есть, идеальная фигурка угадывается, а имени нет. Может не невольница, а жена разжалованная? Вообще-то абайя на ней самая дешевая, кухонные девицы и те получше одеты. Никаб так и не сняла, в строгостях девчонку держат.

За последнее время Катрин вникла в неочевидные, но важные нюансы местных женских одеяний. На людях простонародье шляется ободранное, ничего особо не прячет, нищие жены феллахов так вообще с татуировками на лицах, обвешаны грошовыми, но изобильными украшениями, всенепременно чтоб с двумя серьгами в каждом ухе. Дешевый шик и полная открытость лиц. А женщины зажиточных горожан, мелких беев и прочих строгих мужчин, те с ног до головы зачехлены в черное, замотаны-запрятаны как миндаль от мышей, на люди появляются исключительно в сопровождении родичей и евнухов. Только по глазам и благовониям их красоту и угадаешь. А вот точный уровень благосостояния можно вычислить по качеству ткани платья-абайи – не все черное одинаково ценно и роскошно.

Ванна оказалась размера невеликого, зато вода горячая и благоухает… это не химические шампуни и пены для ванн – тут все натуральное, проверенное веками.

— Ничего, если я сама помоюсь? – поинтересовалась Катрин. – У нас во Франции такие древние патриархально-матриархальные спорные традиции.

— Обычай фрэнчей известен нам, – заверила переводчица. – Я ждать.

Толмачка действительно опустилась на колени за занавесью, относительно непрозрачной. Впрочем, Катрин на всякие мелочи и условности внимания обращать не собиралась. Спецодежду долой, парик наскоро вытряхнем – под ним порой жарко, но за ночь неоднократно защитил от ссадин и синяков, будем считать его подшлемником двойного назначения. Девушка содрала с себя белье – импортная ткань местами уже походила на марлю. Ух… цивильная вода это почти счастье.

Ванна была небольшой, но рядом сияет голубой водой бассейн под шатровым навесом-балдахином, дальше символически отсеченный шторами малахитовый сад, доносится журчание фонтанов, утреннее солнце пробивает листву чудесным узором. Для местных уроженцев еще зябко, для европейца почти жарко. А тем, кто купался в горных реках, так истинный курорт. Сгинуло бы все человечество на часок, эх. Человечество никуда деваться не собиралось, хотя крысы и тараканы, наивно верящие пророчествам научных журналов, терпеливо ждут этого момента уже не первое десятилетие. Катрин успела вымыть голову, когда появилась посетительница. Госпожа Хаят со стопкой новой одежды.

Действительно, истинный грех отпускать гостью оборванной. За трех «жмуриков» и сколько благодеяний!

Что ж, пора и честь знать. Катрин поднялась из воды, на мозаику пола потекли ручейки…

Наряд оказался практически в пору – на сантиметр бы подлиннее, но и так вполне. Ткань чуть получше, а покрой и цвет тот же, нельзя сказать, что вызывающий восторг. Вот новый никаб – иное дело, этот на порядок роскошнее и легче. Как показала ночь, при интенсивных нагрузках это важно – дышать легче. Мерси-мерси, как говорим мы, куртуазные фрэнчи.