Пандем - Марина Дяченко

«Она узнает рано или поздно, Констанц. И в самом деле не поймет».

– Ты ведь не хочешь, чтобы нам всем было плохо? Ты ведь любишь нас, так? Почему ты не устроишь, чтобы Дашка не узнала? Проследи за этим, это просто, просто не допускай до нее лишнюю информацию, чего тебе стоит? Молчание – золото… И всем будет хорошо.

«Констанц… Ты можешь поступать как хочешь. Но учти, что Дашка долго не простит. Может быть, никогда».

– Ты все-таки подумай над моим предложением, – говорил Костя и поскорее задвигал весь этот разговор поглубже в память – чтобы не думать о дурном.

…Агата потянулась. Музыка из многих динамиков, спрятанных под драпировкой стен, сделалась громче; Костя знал, что сегодня она хочет от него не столько нежности, сколько страсти, не столько обожания, сколько дикой мужской агрессии. Он шагнул на стол – бокалы опрокинулись, подсвечник упал, и свеча погасла. В зеленых Агатиных глазах вспыхнули правильные огоньки; Костя мягко опрокинул кресло вместе с сидящей в нем женщиной, опрокинул на спинку, в глубокий персиковый ковер. Агата попыталась было вырваться – Костя не дал; она искусно изображала неповиновение и страх – но в глубине глаз горели, как зеленые светофоры, те самые правильные искры, те самые, те…

Костя наклонился к ее губам – и взял у нее изо рта ароматный комочек теплой и клейкой смолы.

– Решительней, – прошептала Агата. – Ты же… – и добавила слово, от которого Костя утробно зарычал, польщенный.

Комочек смолы выпал на обнажившуюся к тому времени Агатину грудь, потянул за собой ниточку вязкой слюны. Костя снова зарычал; Агатины колени, обтянутые узорчатым шелком, казались лбами разукрашенных цирковых слонов. Бедра ее были белые и круглые, будто рыба лосось.

– Пандем! – кричала Агата. – Пандем!

Костя знал, что одно осознание того, что на нее смотрят, способно довести ее до экстаза.

И он вошел в роль насильника. Он вмял жертву в персиковый ворс, будто в шкуру медведя возле горящего костра; Агата стонала жалобно и страстно, плакала и звала Пандема в свидетели. Костя рвал на себе одежду; и в этот самый момент – кровь бухала в ушах, волосы прилипли к вискам – в Костиной голове раздался негромкий голос:

«Даша догадалась обо всем. Только что».

– …Говори, – сказал Алекс. – Можешь смотреть в камеру, можешь не смотреть. Отвечай: ты давно был знаком с этой женщиной?

Костя казался мокрым, хотя был сухой. Светлые волосы потемнели и поредели. Пушистые ресницы хлопали беспомощно и виновато:

– Я признаю свою ошибку. Я был не прав.

– Сколько лет ты с ней встречался?

– Почти семь лет, – Костя перевел дыхание. – С перерывами. Я расставался с ней, мы не виделись по целым…

– Семь лет, – Алекс обернулся на камеру. – Семь лет Пандем знал, что происходит, и ничего не предпринял, чтобы что-либо изменить.

– Погоди, – слабо запротестовал Костя. – При чем тут Пандем…

– Ценность, которой всегда считалась нормальная человеческая семья, утрачена безвозвратно. Да, эта ценность знавала тяжелые времена – чего скрывать, мы сами жертвовали ею… чтобы снова к ней вернуться. Профессия проститутки могла приносить барыши – но в глубинных слоях общества, в консервативных кругах, в народных, я не боюсь этого слова, кругах, быть проституткой всегда считалось стыдным… Что теперь?

Алекс выдержал эффектную паузу – три секунды – и махнул рукой оператору. Обернулся к Косте:

– Все. Свободен. Спасибо.

Костя хотел что-то сказать – но не нашелся. Побрел к выходу из студии; Алекс забыл о нем. Он видел программу целиком; он давно вынашивал эту идею, и материал был отснят заранее, а тут очень кстати подвернулась история с Костиными изменами. Уговорить Дашу на интервью пока не удавалось. Пока. Алекс был уверен, что и к ее сердцу найдет дорожку и что программа получится сильной. После этих его слов – «Что теперь?» – пойдет материал, отснятый в десятках публичных домов, откровения замаскированных посетителей – мозаика на месте лица действует на зрителя завораживающе… Все эти сеновалы, дворцы, бассейны с гротами, весь этот роскошный приют утонченнейшего разврата… Мужчины, может быть, просто переглянутся, зато женщины – да, Алекс рассчитывал на женщин, они были адресатами этой программы…

Он остановился на полдороге из студии в свой кабинет.

Мороз прошел по спине. Эхо давнего сна.

– Ты меня не запугаешь. Ты – меня – не запугаешь. Если понадобится, я поставлю камеру в своей спальне, засниму себя в кошмаре и пущу в эфир – с соответствующими комментариями…

«Я тебя не трогаю. Ты сам вспомнил».

– Что с вами, Александр Максимович? – испуганно спросила девочка-ассистент.

Глава 13

Ким разглядывал рисунки старшего сына.

Их было много – Арина собирала тщательно, начиная с самых первых, бережно складывала в альбом, и вот теперь Ким мог воочию наблюдать, как крепла Виталькина рука и развивалось представление о мире. Если в три года он рисовал двух человечков – одного на поле среди кривеньких ромашек, а другого над его головой, то в последних рисунках уже можно было узнать знакомое лицо с высокими скулами, впалыми щеками, с приподнятыми уголками рта.

Пандем, как его видит Виталька.

Вот лес. Тщательно выписаны все известные художнику породы деревьев. С каждого ствола смотрит одно и то же лицо – угадывается в очертаниях коры, в черных отметинах на белой березе, в расположении сучков. Арина права – мальчик талантлив. И учительница музыки говорит то же самое…

Вот город. Ленты магистралей, цветные тени машин, люди с улыбками на лицах, дети с мячами, с цветами, со школьными сумками. Надо всем этим – склоненное лицо. Тоже узнаваемое. Виталька рисовал его тысячу раз: Пандем в окне, Пандем на экране телевизора, Пандем в зеркале, и, как воплощение затаенной мечты – Пандем в обнимку с самим Виталькой, Виталька у Пандема на плечах…

Только на нескольких рисунках Ким обнаружил себя, Арину и Ромку. И почти везде все они стояли, замерев, будто позируя, взявшись за руки, улыбаясь.

«Он воспринимает вас с Ариной как часть самого себя».

Ким вздохнул.

Праздновали громко и весело. За десять лет прежние свадебные ритуалы успели смениться новыми, а поскольку жених и невеста были, по сути, подростками, то и веселье больше походило на детский день рождения, нежели на свадьбу, какой ее помнил Ким. Шурка и его будущая жена Вика наприглашали всех своих одноклассников и однокурсников, соседей, приятелей и просто знакомых; в полдень состоялся собственно обряд – жених и невеста поднялись на живописный пригорок, покрытый белыми цветами, по очереди произнесли формулу супружеской клятвы и обменялись кольцами; грянул невидимый оркестр, толпа знакомых и родственников обрадовалась громко и энергично, и тут же началось всеобщее празднование.

Веселились в городке аттракционов, купались в открытых бассейнах, ели, пили и пускали кораблики, катались на лошадях и верблюдах, устраивали фейерверки, без устали желали новобрачным любви и процветания. Всякий находил себе собеседников: Александра собрала вокруг себя средних размеров толпу и просвещала гостей о пресловутом проекте «Рейтинги». Арина раздаривала керамические украшения и взяла первый приз, стреляя из лука в яблоки на веревочках. Виталька скоро куда-то исчез с парой-тройкой других таких же пацанов. Лерка развлекала разговором папу и маму, специально ради свадьбы внука прилетевших из Индии, где они теперь жили. Даша бродила среди толпы с царственной грустью на лице; Костя сказался больным и не пришел. Алекс…

«Какого черта? – спросил тогда Ким. – Зачем выносить на публику? При том, что Дашка его бросила и почти наверняка никогда не простит?» – «Ты его адвокат? – поинтересовался Алекс. – Или, может быть, адвокат Пандема?» – «Ну что тебе нужно от Пандема?» – устало спросил Ким. «Я мужчина, – Алекс неприязненно усмехнулся. – Мужик. С яйцами. Поэтому когда я вижу чудовище, я ищу, как его убить. Если я вижу бога, я ищу, как его свергнуть. Я всегда ненавидел поповские сказки и людей-овец».

– Ким?

Он вздрогнул. Алекс, легок на помине, обнаружился у него за спиной. Вот странно, Ким думал, что он так и не подойдет.

– Есть разговор, – сказал Алекс, напряженно усмехаясь. – К тебе. Как к почетному пандемоведу.

Трехлетний мальчик Рома Каманин строил город из песка. В отдалении визжали, катаясь с горок, гоняя на велосипедах и ныряя в фонтаны, малолетние Ромкины родственники, друзья родственников и дети друзей родственников – не прельщаясь всеобщим весельем, Рома выкладывал из спичек улицы, возводил дома с круглыми окнами, втыкал палочки-светофоры и бормотал под нос, и не заметил деда, Андрея Георгиевича Каманина, который подошел и остановился у него за спиной.

– Ромыч?

Мальчик обернулся.

– Давно не виделись, – неловко пошутил Андрей Георгиевич. Они и в самом деле не виделись довольно давно: если не считать сегодняшнего свадебного утра и позавчерашнего суматошного дня, они не виделись два с половиной года – дед помнил внука младенцем, внук помнил деда мягким расплывчатым облаком, голосом в трубке и человеком на фотографии.