Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина - Белоусов Сергей

— Лиза!! — закричала она. — Ура-а-а! — и кинулась сестре на шею.

После первых восторгов Аленка вдруг обернулась к Печенюшкину, внимательно оглядела его и с ревностью посмотрела на Лизу.

— А это еще кто? — сварливо спросила она.

— Башмак и роза, — улыбнулся мальчик. — Я знаю, Алена, ты — человек серьезный, без пароля мне не поверишь.

— Леночка, это Печенюшкин! — вмешалась Лиза, торопясь, как всегда. — Знаешь, какой он хороший! Он, вообще-то, обезьянка на самом деле, вернее, был обезьянкой, но погиб, а потом его вылечили, и он теперь самый могущественный волшебник на свете. Ой, сколько тут без тебя приключений было! Я тебе сейчас все-все расскажу. Он тебя спас от Ляпуса, а еще раньше меня спас…

— Если он волшебник, — перебила Алена, — пусть мне наколдует чаек и два яичка в мешочек. Я буду есть, а вы рассказывайте, только друг другу не мешайте, а то мне непонятно.

Аленка наелась и услышала обо всем, что происходило без нее, включая и историю Пиччи-Нюша и Гокко. Она долго молчала, а потом спросила просто, как только маленькие дети могут говорить об этом:

— А что, Морковкина и Мишку-Чемпиона убили, да?

Лиза изо всех сил стукнула себя кулаком по лбу.

— Как же мы про друзей забыли?! — воскликнула она. — Их же там и правда прикончат на площади, если уже не прикончили.

— Да ты что! — возмутился Печенюшкин. — Если я Ляпуса упустил, теперь обо мне все, что угодно можно думать? Смотри!

Он выхватил из буфета знакомое уже блюдечко, поставил на стол и захлопал ящиками, не находя в них того, что искал. Наконец, пожав плечами, извлек из одного жухлый абрикос и бросил на блюдце.

— Совсем от фруктов отвык, — пояснил он смущенно. — Некогда запасы пополнить. Хорошо, хоть этот завалялся. Ладно, на пару минут хватит.

Абрикос сам собой покатился по блюдечку и дал вполне приличное цветное изображение, куда лучше, чем Лизина резинка…

Убогая запыленная комнатка. Грязные, разномастные занавески на окнах. Круглый стол, скатерть в жирных пятнах. Вокруг стола два старых стула, табуретка и ящик из-под овощей. На ящике сидит Федя, на табуретке — Мишка, на стульях — Фантолетта и Морковкин. В углу комнаты клубком свернулась кобра. На кровати, под серыми облупленными шарами, лежит связанная носатая старушонка. («Все ее мучают» — всплакнула Аленка, узнав фею Мюрильду). Сидящие у стола оживленно о чем-то спорят, особенно яростно жестикулирует Морковкин.

Звука не было. Абрикос, по всей видимости, звука не давал.

— А где троллейбус? — не сдавалась Лиза.

— А где Грызодуб Баюнович?

— Грызодуб зализывает раны в своей пещере. Там его Ляпус не достанет. А троллейбус, наверное, стоит у домика, возле крыльца, привязанный к столбику.

— Ну, хорошо. А нам теперь что делать?

— Слушать, — Печенюшкин убрал абрикос с блюдца. — Ты ведь так хотела узнать, что же случилось дальше с Пиччи-Нюшем и его названым братом — маленьким индейцем Гокко…

Глава пятая

Печенюшкин. История вторая

Все дальше и дальше от родного поселения уносило течение Паранапанемы маленький плот. Бревнышки плота — в руку толщиной — были прочно связаны лианами. Взрослого мужчину такое сооружение не выдержало бы, но худенький двенадцатилетний мальчик мог находиться на нем без опаски. «Впрочем, какая разница, если смерть все равно рядом», — думал Гокко.

Он лежал совсем без сил, боль разрывала тело, но голова была ясной. Мальчик заболел четыре дня назад. Утром, проснувшись, он почувствовал жжение в животе, ядовитую горечь во рту, а руки и ноги невозможно было поднять. Пришел знахарь Чимбу, осмотрел Гокко, расспросил, что тот ел вчера, и, напоив дурно пахнущим настоем, ушел, покачивая головой. На другой день ноги у больного распухли и покрылись мелкой синеватой сыпью. Знахарь появился опять, дал новое лекарство, а потом пошел к вождю и долго шептался с ним о чем-то.

Непонятно как разнеслись слухи, но на третий день все племя узнало: тень колдуна Кутайры вернулась на землю и наслала порчу на маленького индейца. Пока неизвестная болезнь не перекинулась на остальных, надо избавиться от мальчика.

Законы индейцев тупинабама жестоки, и у сироты Гокко опять, как и два года назад, не нашлось заступников. Так вот и получилось, что утром четвертого дня двое рослых воинов оттолкнули от берега наспех сколоченный плотик, и река подхватила его. А на берегу выкрикивал заклинания и махал руками, отгоняя злые силы, знахарь.

Солнце палило беспощадно, речная свежесть уже не чувствовалась, а боль становилась все нестерпимее. В ногах у мальчика лежал небольшой узелок с запасом еды на несколько дней. Но ни есть, ни пить не хотелось.

Прошло два года с тех пор, как Гокко расстался со своим верным другом Пиччи-Нюшем. Маленький индеец никогда не рассказывал о событиях той страшной ночи, он и вообще был немногословным. Вернувшись домой тогда, он на расспросы вождя отвечал просто. Сварил, мол, колдун похлебку из сушеных грибов, съел, потом вскочил с воплем, схватился за живот, кинулся в костер и сгорел. На рассвете Гокко удалось ослабить веревки, он развязал их, освободился и вернулся, проплутав два дня в лесу. Радость от известия о смерти Кутайры была так велика, что никто и не задумался, правду ли говорит мальчик.

Гокко не мог забыть своего кровного брата, но старался вспоминать о нем как можно реже. Суровая жизнь индейского племени занимала его время целиком, а спал мальчик крепко и без сновидений. Да и было ли все это? Страшный хохот колдуна, рев крокодила-оборотня с рогатиной в черной окровавленной пасти, безжизненное тельце Пиччи за спиной, хижина богов, белая птица, пропавшая в рассветном небе… Лучше считать, что не было, так спокойнее. Но порой его охватывала непонятная тоска, тогда он уходил на знакомую поляну в гуще зарослей и долго сидел на траве, глядя перед собой и обхватив руками колени.

Сейчас же маленький индеец мог думать только об одном, надо, стиснув зубы, не ждать смерти, а смело шагнуть ей навстречу, как и подобает мужчине. В его узелке с едой лежала крохотная высушенная тыква. Тыква была полая, и отверстие в ней затыкала деревянная пробка. Это был прощальный подарок знахаря Чимбу — настойка корня чимиргеза. Один глоток, и душа покидает тело мгновенно и безболезненно. Тяжело раненным в бою или на охоте воинам, которых уже нельзя было спасти, яд позволял достойно перейти из этого мира в другой.

Собрав всю свою волю, Гокко смог чуть приподняться и, дотянувшись до узелка дрожащими пальцами, придвинуть его к себе. Не меньше получаса ушло на то, чтоб распутать узел. Зажав в кулаке тыкву, он вытащил пробку зубами, выплюнул ее, затем, с усилием, поднес горлышко тыквы к губам.

Страшный удар сотряс плот, мальчика отбросило вперед, к самому краю, тыква, выскочив из его слабой руки, упала на тонкие бревнышки настила. Сквозь щель между двумя бревнышками яд, булькая, пролился в реку.

Толстенная коряга — на нее-то и наткнулся плот, — прочно зацепив ненадежное сооружение, удерживала его на середине реки.

«Откуда коряга?! — успел подумать Гокко. — В этих местах всегда была жуткая глубина. Такого просто не может быть!»

А навстречу, против ветра, против течения с бешеной скоростью неслась к нему лодка с надутым в сторону плота, вопреки всем законам природы, парусом. На верхушке мачты, чудом удерживаясь, сидела маленькая обезьянка. Ветер раздувал ее длинную красновато-золотую шерсть.

— Держись, братик!! — кричала обезьянка. — Держись…

Лодка пронеслась мимо плота, и мальчик, непонятно как, оказался на ее корме. Коряга тут же пропала, а плотик, уже без человека, поплыл по течению дальше. Обезьянка одним прыжком перемахнула с мачты на плечо Гокко, ласково обмахнула его лицо длинным пушистым хвостом, вгляделась в глаза своими голубыми, в темных ресницах, глазами.

— Пиччи… — прошептал маленький индеец, теряя сознание…

— Вставай, вставай! Ишь, разлегся, маленький лежебока, — вернул Гокко из сна заботливый голос Пиччи. — Тоже, надумал: яд, смерть, что за глупости! А вашему знахарю я бы не позволил лечить даже дохлого тапира. Лень, дедовские методы, отсутствие современного оборудования… По уровню медицины, если хочешь знать, ваше племя тупинабама занимает семьдесят второе место в мире. А на дворе шестнадцатый век — надо идти ногу со временем! Твой знахарь всех больных поит из одной и той же миски и никогда ее не моет. Ладно, хватит об этом, а то я расстраиваюсь.