Как украсть сердце вора - Галина Милоградская

— Просто… Мне всегда казалось, что кладбище — не лучшее место для прогулок. Тем более с девушкой.

— Значит, сегодня тебе попалась необычная девушка. — Даниэлла первой вошла в калитку.

19. Из искры в пламя

Всего несколько шагов, и их окутала тишина. Солнечные пятна ложились на утоптанную тысячами ног землю, над головами сплетались ветви, тихо шелестя на ветру. В полумраке мраморные надгробия словно светились. Почти все они были покрыты паутиной трещин, постаменты статуй оплетал плющ и тонкие нити вьюнков и барвинка. Поначалу Рико и Даниэлла шли молча — свойственная старинным местам торжественность, замешанная на некотором благоговении перед древностью, сковывали, вызывая невольный трепет. Но вот деревья немного расступились, небольшие надгробия сменились семейными склепами, а лежавшие на мраморе статуи были достойны стать экспонатами крупнейших музеев мира.

— Странно, правда? — тихо спросила Даниэлла, проводя рукой по голове ангелочка, сложившего руки в молитвенном жесте. — Когда-то эти люди ходили здесь, жили, дышали, любили… Смотри. — Она склонилась, читая полустёртую запись: — Анжела Тоцци, 1678 — 1694, любимой жене и матери. Шестнадцать — а уже была матерью. Наверное, это никогда не уложится у меня в голове.

— Живи мы в то время, уже были бы стариками, — ответил Рико, подходя к другому надгробию, на котором лежала молодая женщина. Складки её платья казались настоящими, а ноги обнимал ребёнок. — «Моё сердце всегда будет принадлежать тебе». Четыреста лет прошло, никого не осталось, а память живёт.

— Я и говорю: поразительно. Именно поэтому мне так нравится атмосфера старых кладбищ. — Даниэлла прошла дальше, остановилась у склепа, чей мрамор потемнел и покрылся лёгким зеленоватым налётом. Положив руку на холодный камень, она повернулась и посмотрела на Рико. — В таких местах особенно остро понимаешь, что всё проходяще. А ещё, что очень хочется жить.

— Мне не нужны подобные напоминания, чтобы почувствовать вкус к жизни, — заметил Рико.

— Ты любил когда-нибудь? — вдруг спросила Даниэлла, подходя к очередному надгробию.

— Не знаю.

— Значит, не любил, — усмехнулась она, огибая очередную могилу и уводя Рико всё глубже в зелёный сумрак. — Говорят, если хоть раз любил, никогда не забудешь. И уж точно не станешь сомневаться с ответом.

— А ты? — Рико смотрел на неё, думая, что сейчас её легко можно было принять за призрака, ожившую статую, решившую прогуляться среди старых друзей.

— Нет. — Даниэлла тряхнула головой. — Считаю, что чувства сейчас — непозволительная роскошь. А ещё мне кажется, что раньше умели любить по-настоящему, а теперь… — Она остановилась у нового памятника: скорбно склонив голову, над надгробием стояла женщина. Время сгладило её черты, ветер обточил, а дожди размыли детали, но даже сейчас угадывалась тонкая красота, а может, талант неведомого скульптора. — «Любовь побеждает всё». Теперь так не говорят.

— Потому что поняли, что всё побеждают деньги, — усмехнулся Рико, подходя ближе. Он не мог понять, куда она клонит. Вообще это место, этот разговор должен был дать ответ на вопрос, что именно Даниэлла задумала. Но ответа не было. Рико был растерян и тихо злился на себя за это чувство.

— О, наш меркантильный век, — протянула Даниэлла насмешливо. Впереди показался новый склеп, украшенный барельефом над входом. По обоим сторонам от него взмывали в небо вековые кипарисы, а позади пышно разрослась акация, и её сладкий запах плыл в воздухе, словно напоминание живым о том, что поколения могут сменять друг друга, но природа остаётся неизменной. Обогнув узловатый ствол кипариса, Даниэлла прислонилась спиной к прохладной стене и повернула голову к Рико. В полумраке её серебристые глаза таинственно сверкнули. — Подойди ко мне.

Как заворожённый, Рико сделал несколько шагов и остановился напротив. Даниэлла разжала руку, и сумочка, которую она держала, с тихим стуком упала в траву, росшую у основания склепа. Рико потянулся было, чтобы поднять, но она тихо сказала:

— Оставь.

Рико вопросительно посмотрел на неё, чувствуя, что начинает задыхаться: то ли от сгустившегося воздуха, напоенного ароматом акации, то ли от близости Даниэллы, от жара, который исходил от её тела.

— Мы с тобой оба взрослые люди, — заговорила она, не сводя с него напряжённого взгляда. — И оба не верим в ерунду, вроде чувств, о которых с такой готовностью нам твердят с детства. Зато, — она тонко улыбнулась и посмотрела на его губы, — верим в химию, которая происходит между двумя людьми. Ты чувствуешь её, эту химию? — Её ресницы вспорхнули вверх, и Рико понял, что проваливается в серебряную глубину. Он медленно кивнул, не веря своим догадкам, слишком сумасшедшим, чтобы быть правдой.

— Мы можем ходить вокруг да около ещё несколько дней, а когда мне придёт пора возвращаться в Рим, проведём вместе одну ночь, наверняка запоминающуюся, но… Это будет одна ночь.

— Мы знакомы всего три дня, — проговорил Рико, не понимая, с чего вдруг решил цепляться за мнимую добродетель. Разве с самого начала он не предполагал подобного исхода, надеясь, что Карла никогда не узнает, а сведения надо добыть любым путём? Отчего же сейчас сердце так грохотало в груди, а голова начинала кружиться от нехватки кислорода?

— Тебя это останавливает? — хрипло спросила Даниэлла, подцепив пальцем петлю для ремня на его джинсах, заставляя сделать ещё один шаг. Теперь они стояли почти вплотную, одинаково тяжело дыша, не сводя глаз с друг друга. Свободная рука Даниэллы прошлась по его груди и замерла прямо над сердцем, которое, казалось, вот-вот пробьёт рёбра. Она поймала его ладонь и положила на свою грудь: чтобы слышал, чувствовал, понимал. — Я хочу тебя, — прошептала она, гипнотизируя взглядом. — Здесь и сейчас.

Три удара сердца, стремительных, но растянувшихся в вечности, прошло прежде чем Рико, коротко выдохнув, сжал её лицо в ладонях и впился в её губы. Сомнения, Карла, дело — всё отступило на второй план. Даниэлла с неожиданной для её