Малеска - индейская жена белого охотника - Энн Стивенс

– Сейчас эта старая кошёлка уйдёт, и только для того, чтобы мне насолить, – пробормотала миссис Джонс, пытаясь подавить своё раздражение.

Она открыла дверь и позвала разгневанную помощницу:

– Миссис Бейтс, вернитесь, вы меня не дослушали. Возьмите куриную печёнку, порубите её с хлебом и маслом, приправьте хорошенько, и, смею сказать, получится отличная начинка.

– Ну, что ж, а чем приправлять – шалфеем или чабрецом? Я хочу, чтобы всё было как надо, – ответила старушка, смягчаясь.

– Немного того, немного другого, миссис Бейтс… О боже, посмотрите, как сидит платье?

– Зачем спрашивать, миссис Джонс? Вы выглядите, как новенькая булавка. Просто прелесть!

Жена сквайра не забыла чувств, которые испытывала в дни юности, и похвала старушки возымело действие.

– Я распоряжусь, чтобы сегодня вечером вам принесли из магазина немного чая и сиропа, миссис Бейтс, и…

– Мама! Мама! – закричал юный Нед, врываясь в комнату, – шлюп уже повернул и вошёл в нашу речку. Я видел на палубе трёх человек, и я почти уверен, что один из них – отец. Они скоро будут здесь.

– Боже мой! – пробормотала старушка, торопясь в кухню.

Миссис Джонс обеими руками разгладила складки на новом платье и побежала в гостиную. Она заняла место у окна, на жёстком стуле с высокой спинкой, напустив на себя вид важного аристократизма, как будто всю свою жизнь только и делала, что принимала посетителей.

После нескольких минут тревожного ожидания она увидела, что от реки идут её муж и дочь, а вместе с ними – чрезвычайно изящный молодой человек, одетый по моде того времени, во внешнем виде и походке которого проявлялись черты высокой породы и утончённости. Он слегка склонил голову и, казалось, что-то говорил юной леди, которая держала его под руку.

Когда мать смотрела на свою прекрасную дочь, которая возвращается домой в таком сопровождении, её сердце забилось от гордости и любви. Она чувствовала восторг от того, что почти каждый человек в деревне мог наблюдать, с какой учтивостью, с каким почтением обращается к ней прекраснейший и богатейший манхеттенский торговец. Она видела, как её дочь жадно смотрит на дом, как её шаги ускоряются, словно она раздражена медленным шагом своих спутников. Сердце миссис Джонс захлестнула материнская любовь, и она забыла о гордости, желая только прижать к груди своего первенца. Она побежала к двери с лицом, сияющим от радости, с распростёртыми руками, и на губах уже дрожали тёплые приветственные слова.

В следующий миг она обняла своё дитя, и они расцеловались, нежно глядя друг на друга сквозь пелену слёз и улыбок.

– О, мама! Милая, милая мама, как я рада, что я дома! Где мальчики? Где малыш Нед? – спрашивала счастливая девушка, поднимая голову и жадно оглядываясь в поисках других столь же любимых родственников.

– Сара, ты не разрешишь мне поговорить с твоей матерью? – попросил отец, и в его голосе слышалось искреннее восхищение этой сценой.

Румяная, улыбающаяся сквозь слёзы Сара освободилась из объятий матери, и муж с женой взялись за руки. Миссис Джонс, не переводя дыхание, спросила, как он себя чувствует, как прошло путешествие, как ему понравился Манхеттен, и задала ещё дюжину вопросов. Затем ей представили незнакомца. Миссис Джонс забыла, что намеревалась встретить гостя с величественной любезностью, и сердечно пожала ему руку, как будто знала его с колыбели.

Когда все вошли в гостиную, они увидели Артура, который в отсутствие отца оставался в магазине за старшего, и теперь готов был приветствовать своих родителей и сестру; младшие дети столпились у двери на кухню, полные радости от возвращения отца, но слишком опасавшиеся незнакомца, чтобы войти в комнату.

Это была самая сердечная, самая тёплая встреча, какую только может пожелать человек при возвращении домой; к счастью, теплота естественных чувств миссис Джонс спасла её от попыток выставить себя аристократкой, что вызвало бы насмешки будущего зятя.

Через полчаса после приезда родственников миссис Джонс выходила из кухни, где проверила индейку, которая лежала в печи с брюхом, возвышавшимся над краями противня, связанными ножками и мирно сложенными на спине крылышками. В коридоре она встретила своего мужа.

– Что же, – тихим голосом сказала жена, – всё идёт хорошо. Он и вправду так ужасно богат, как ты писал?

– В этом не сомневайся. Он богат, как еврей, и горделив, как лорд. Поверь мне, это лучший жених, которого Сара может найти во всей Америке, – ответил сквайр таким же тихим голосом.

– А какие у него глаза! В жизни не видела таких чёрных, пронзительных глаз. Он очень красив, хотя немного смугловат. Неудивительно, что наша девочка так к нему прикипела. Послушай, они уже говорили о свадьбе?

– Она будет на следующей неделе, поскольку через несколько дней он хочет вернуться на Манхеттен. Смею сказать, они с Сарой справятся со всем без нашей помощи.

Тут мистер и миссис Джонс посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Послушайте, сквайр, я хотела бы задать вам один вопрос, – перебила его миссис Бейтс, выходя их кухни и подкрадываясь к паре. – Часы у этого джентльмена – настоящее золото или фальшивка? Я бы всё отдала, чтобы это выяснить.

– Мне кажется, это золото, миссис Бейтс.

– Что вы говорите! Настоящее гвинейское золото? Да ведь на свете нет ничего лучше. Уж теперь, я думаю, мисс Сара украсит своё гнёздышко. Скажите, сквайр, так когда свадьба? Я не проговорюсь ни одной живой душе, только намекните.

– Вам лучше спросить Сару, – ответил мистер Джонс, следуя за своей женой в гостиную. – Я никогда не вмешиваюсь в дела молодых.

– Значит, никогда? – пробормотала старушка, когда осталась одна в коридоре. – Не важно. Мне покоя не будет, если я не выясню, когда свадьба. Хотела бы я знать, о чём они сейчас говорят.

Старушка опустилась на колени и приложила ухо к щели под дверью гостиной. Через несколько мгновений она поднялась и поспешила на кухню, как раз вовремя, чтобы спастись от удара открывающейся дверью.

Сара Джонс вернулась домой такой же искренней, смышлёной девушкой, какой была всегда. Она стала более изысканной, более спокойной, а любовь придала глубины её большим голубым глазам, мягкости её голосу и превратила жизнерадостную девушку в нежную, изящную женщину. Она целиком и полностью отдалась своим юным чувствам. Её облик, казалось, пропитался кротостью из источника любви, который бил из её чистого сердца. Она знала, что её тоже любят – любят не так, как любила она, молчаливо и пылко, но с жаром страсти, с пронзительным, сильным чувством, которое смешивает боль и счастье и вызывает тоску, острую, как змеиный зуб.