Вихри перемен - Александр Лапин

В это же время по всей стране так же в точности акционировались тысячи тысяч предприятий народного хозяйства. Но, наверное, нигде и никогда обработка уставных документов не велась с такой иезуитской тщательностью.

Удалось и «рыбку съесть и в кресло сесть»! Уставной капитал был объявлен в пятьдесят миллионов рублей. Поделен на две тысячи двести именных обыкновенных акций. Стоимостью каждая в двадцать пять тысяч рублей.

Акции среди народа поделила специально созданная комиссия. Учитывали должность, время работы, заслуги и прочие не совсем ясные критерии. В среднем могло получиться штуки по три на брата. Но обошлись без уравниловки. И «коммерсантам» досталось около десяти процентов акционерного общества. Учитывая их малочисленность, по головам, это был успех.

После того как перевалили через учредительные документы и поделили имущество, жить стало легче, жить стало веселей.

Начали выбирать начальство. И тут, как говорится, мама не горюй. Сработали скрытые пружины и договоренности. Шумные «моджахеды» приуныли, когда счетчики голосов принесли обратно красный деревянный ящик и водрузили его на столе президиума собрания. И совсем завяли, когда начали обнародовать результаты голосования.

Не зря Дубравин два последних дня пил водку с собкорами в гостинице «Орленок». А Протасов и его сторонники челночили по этажу и налаживали компромиссы в главной редакции. Собкоры, «коммерсанты», технический персонал и журналисты «забайкальской корневой системы» провели Хромцова в главные редактора.

Глубокий выдох разочарования, с одной стороны, и громкие аплодисменты – с другой стали аккомпанементом к словам председателя счетной комиссии.

И пусть до поздней ночи еще мусолились другие параграфы. Велись дискуссии о том, как называть директора – исполнительным или генеральным – главное было сделано. Молодежка стала классическим народным предприятием с тремя сотнями акционеров и весьма туманной перспективой на будущее.

Но все-таки у нее появился некий «коллективный хозяин», который по идее уже не даст действовать бойким ребятам по принципу «кто смел – тот и съел». У него уже, наверное, и не забалуешь, не приберешь к рукам то, что плохо лежит. А это давало некоторую надежду. Она же, как известно, умирает последней.

Часть IV На обломках империи

I

Все частицы гигантской империи оседали в этом городе. А он, словно новый ковчег, принимал каждого, каждому давал кусок хлеба и кружку воды.

Здесь можно было встретить кого угодно. Каждой твари по паре. Смешались на улицах великого города афганские генералы и конголезские повстанцы, дети Испании и внуки Израиля, грузины и армяне, молдаване и таджики. А когда республики, словно льдины во время весеннего половодья, стали расходиться в разные стороны, в эту «землю обетованную» устремились и русские люди со всех концов света.

Некогда гордые землепроходцы, смелые завоеватели, носители цивилизации среди диких народов, первые среди равных, теперь они робко жались к Москве.

Но, увы, вместо хлеба великий город теперь клал в их протянутые руки холодные камни. И бывшие строители вавилонской башни под названием «коммунизм» с горечью садились у дороги – просить подаяние.

Никому не нужные, несчастные и брошенные, они забивались в каморки, кишащие крысами подвалы Москвы и молча наблюдали за тем, как людской поток, нарастая, приносит сюда все новые и новые обломки от рухнувшего здания великой империи.

II

– Может, пообедаем у Нурлика? – неожиданно прямо после заседания предлагает ему новый премьер-министр.

Амантай даже слегка опешивает от такого поворота событий. Работа в аппарате выработала у него определенное понимание субординации и чинопочитания. И эти правила никоим образом не предполагали совместных посиделок в ресторане вместе с твоим прямым начальством. Во всяком случае, до этого ничего подобного в его практике не было. Видно, не зря об Акежане Кажегельдине ходит столько разных разговоров и слухов. Иногда даже говорят, что он выскочил на политический горизонт «как чертик из табакерки». Вообще ниоткуда.

Но на самом деле, это, конечно, совсем не так. Амантай прекрасно помнит, как все случилось.

Шло какое-то нудное и длинное производственное совещание. И туда на несколько минут заехал сам Назарбаев. И надо же такому случиться! Он зашел в зал именно в те минуты, когда с трибуны выступал Акежан Магжанович. Сам посидел, послушал речь делегата. А потом, когда наступил перерыв, они ушли в заднюю комнату. Там им подали коньячок, чай, кофе с круассанами.

О чем-то говорили. И вдруг Назарбаев неожиданно сказал своему пресс-секретарю Сейтказы Матаеву:

– Пригласи к нам этого парня из Атырау. Пусть с нами посидит.

Акежан пришел. Настоящий западный найман. Круглолицый, смуглый, черные волосы, жесткие, как проволока. Блестящие живые глаза. И умный.

Среди старых товарищей царедворцев, которые тогда окружали самого, он, конечно, отличался «лица необщим выраженьем». Кажегельдин понравился хозяину своей прямотой, открытостью, ясностью мышления.

Ужинали у речки. В последнее время в Алма-Ате начался настоящий ресторанный бум. Предприимчивые люди «прочухали», что нужно строить свои заведения в горах, в ущельях, где текут горные ручьи и речки. Там тихо и экзотично. И вот в такой ресторан в национальном стиле, состоящий из нависших над водою помостов, а также расставленных по берегам юрт, они и приехали. Машины остались на стоянке, а сами они спустились сюда к воде.

Журчит рядом с юртой Алма-Атинка. Прозрачная вода перекатывается через валуны, слегка брызгает каплями на деревянный помост. Наверху ослепительное голубое небо. А здесь в тени густых деревьев и кустарников прохладно и спокойно.

Неторопливо течет разговор. Участники посиделок – сам премьер-министр, его неизменный пресс-секретарь и помощник Амиржан Косанов, Амантай Турекулов и «новый казах», как их теперь величают по аналогии с «новыми русскими» – глава крупного торгового дома молодой парень Булат Ашилов.

– Прежде чем делать какие-то реформы, надо убедить народ, что для него эти изменения будут выгодными, – аккуратно прожевывая крепкими белыми зубами кусок сухой конской колбасы, поданной на закуску, замечает сам Акежан. – И здесь для тебя непаханое поле работы, – обращается он к своему пресс-секретарю, молодому симпатичному, слегка усатому парню. – Вот сейчас поведем реформы в жилищном хозяйстве. И надо объяснить людям, что с установкой счетчиков, с переходом на прямые платежи они станут платить гораздо меньше за воду и тот же газ. Сегодня тарифы делаются коммунальщиками «от балды». Ставят пятьсот или сколько там литров в день на человека. Плати! А по счетчику будет совсем другой колер. Другой расклад. Каждый будет сам знать, сколько израсходовано. И начнет экономить. То же и с пенсиями. Введем накопительный принцип. И дадим людям возможность самим обеспечивать себе старость!

Аматай внимательно слушает нового премьера. Старается особо не высовываться. И понимает, что умный руководитель предлагает целую программу реформ. Он видит, что Кажегельдин чем-то неуловимо отличается от всех тех начальников, с которыми ему довелось работать. Отличается он и от «самого».

«Но вот чем? – думает Турекулов, не забывая при этом аккуратно закусывать выпитый коньяк. – Наверное, манерой поведения. Человек он непростой, а выглядит просто. С ним интересно. И он всегда находит какой-то свой вариант решения проблемы. Взять хотя бы историю с деньгами. Изначально Казахстан заказывал “теньге” и печатал их в Лондоне. В один прекрасный день, оценив затраты на печать и доставку, Акежан Магжанович предложил простой, но никогда никому не приходивший в голову вариант. Печатать их на месте. В стране. И для этого просто купить на Западе такую же печатную машину. Оказывается, ее стоимость была не больше стоимости партии новых “теньге”. Всего несколько миллионов фунтов стерлингов».

А Кажегельдин без всякого пиетета и тени важности, с юмором рассказывает теплой компании, как он еще в советское время встречался с Борисом Николаевичем:

– В то время Ельцин был в опале! Его тогда убрали с поста первого секретаря московского горкома партии и направили в Госстрой. Можно сказать, в ссылку его отправил Горбачев. И вот прихожу я к нему в этот Госстрой, где Ельцин и обитает. И такая там тишина, гладь и божья благодать. Секретарша сидит. Но в приемной никого. Запустила она меня к нему. Захожу. А он так удивленно-радостно говорит: «Гляди, бабай пришел! Чего надо, бабай?» А я тогда приехал лимиты выбивать на строительство моста в Атырау. Подписал он мне все лимиты. И понял я тогда, что, может быть, я первый, кто к нему за последние две недели заходил. Н-да! Теперь другие времена. Ельцин выделил себе улус. Целую Россию!