Адептус Механикус: Омнибус - Грэм Макнилл

— Это не так, — сказала голограмма.

Устало вздохнув, Немоникс отвернулся обратно к изолированному инфопланшету.

— Ты разработан с зацикленной формой антероградной амнезии, и каждый раз, когда я запускаю тебя, у нас случается одинаковый диалог, — сказал он. — Мы пререкаемся, ты задаешь глубокие вопросы, наподобие — почему я создал тебя и держу возле себя. Я игнорирую это, и мы концентрируемся на текущем задании. Так может быть мы без лишних споров закончим и эту дискуссию подобным образом, и двинемся дальше?

Голограмма сложила руки, и Немоникс снова вздохнул.

— Вот, — сказал он, показывая ему инфопланшет.

— Ты мог бы просто модернизировать мою когнитивную архитектуру, чтобы я ориентировался в функционале ноосферы. — Тогда бы тебе не пришлось показывать мне все это.

— Ни за что, — сказал Немоникс. — Ты изолирован не без причины. Я не могу оставлять информационные следы за собой, а ты оставишь такой след, что даже орк заметит.

Как и много раз до этого, голограмма пожала плечами, и занялась инфопланшетом. Немоникс прокрутил всех рыцарей Кадмус, позволяя своему раннему воплощению, подробно исследовать каждого из них.

Последняя запись была о Антонисе из Кадмус.

— У этого есть потенциал, — сказал Немоникс. — Он уничтожил ступню титана класса "Владыка Войны", прежде чем тот успел раздавить кадианского полковника. Я думаю, он может стать нашим пропуском внутрь.

Голограмма потрясла головой: — Нет, этот слишком типичный, слишком холодный. В нем недостаточно человечности для эксплуатации.

— Тот, кто вступил в бой с ”Владыкой Войны” в доспехе рыцаря, должен иметь эго планетарного масштаба, — сказал Немоникс.

— Не эго побудило его сражаться, а необходимость. Антонис знал, что без полковника Паска, сражение будет проиграно. У него просто не было выбора.

— Тогда что на счет Роланда? Обычно у лидера должно быть самое большое эго.

— Нет, если это Роланд тянет Кадмус вниз, то весь дом пойдет вместе с ним, а насколько я понял из записей, Механикус хотят вернуть этих рыцарей обратно.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Вместо того чтобы развращать силу, мы можем надавить на слабость, — сказала голограмма. — Вышедшие из строя компоненты машины заменяются, но люди в большинстве своем сентиментальные существа. Они поместят сломанную шестерню в механизм, не осознавая, что одна маленькая деталь, может привести к катастрофе.

— Кто же тогда эта сломанная шестеренка в доме Кадмус?

— Пролистай шесть страниц назад.

Немоникс сделал это и кивнул.

— Да, вот этот, — сказала голограмма, и Немоникс вспомнил этот голод, азарт охоты, сходящий на нет с каждой аугментацией служившей ему защитой от нежелательных следов своего присутствия.

Именно поэтому он и сохранил свое прежнее я: чтобы чувствовать вещи, которые он уже никогда не испытает.

— Последние десять лет он гнался за успехами Роланда на Охоте, — продолжила голограмма. — Он жаждет власти, но Роланд ее так просто не отдаст. Он слишком долго ждал, дай ему то что он хочет, и он собственноручно намалюет шестерню на броню каждого рыцаря.

Немоникс изучил психологический портрет сира Малкольма, и кивнул в согласии.

— Как мы доберемся до него?

— Через уязвимость любого мужчины из плоти и крови, — сказала голограмма с улыбкой, — его жену.

Немоникс пролистал вниз.

— Ее имя Кассия, — сказал он.

Накануне кровопролития, Кадмус пировал.

Независимо от мира, или от поставок припасов, рыцари и их супруги, собираются чтобы попировать в компании друг друга, тем количеством еды и питья что удается раздобыть.

Это старая традиция, берущая начало задолго до падения Высших лордов, оживленная впоследствии Корделией после восхождения Роланд на командный пост дома Кадмус.

В Цитадели Големов такие банкеты проходили в расположенном в монолитном крыле горы-крепости Суинфорд Холле, который был воздвигнут далекими предками Роланда. Сам зал празднования представлял собой фантастического размера ротонду из вытянутого метала, украшенную монолитными скульптурам и бюстами почитаемых героев дома. Купол, отделанный расписным стеклом, выступал над бесконечными лесами плато, открывая удивительный вид. В Холле не разрешены сидения, для того чтобы ни мужчина, ни женщина не смогли получить расположение мастера дома, за счет места за столом. Помещения, выделенные управляющим лорда Оудена, Корделия сочла подходящими, но все же не чета Суинфорд Холлу. Воины пили местное ферментированное варево и громко беседовали, в то время как сервиторы назначенные из лагеря Хранителей, расположившегося за городскими стенами, без устали подносили жаренное мясо и тушенные корнеплоды местной овощной культуры. Каждый рыцарь, исключая Антониса не принимавшего активного участия в трапезе, пойдут завтра с больными животами и похмельем, это тоже было традицией.

Завтра большинство этих мужчин отправится на возможно последний их бой. Цель пира была проста: человека, сидящего рядом с тобой, возможно завтра не станет, так что насладись его компанией пока можешь.

Роланд рассказывал байки с Родериком и Уильямом, судя по движениям рук мужа, он заново разыгрывал недавнюю Охоту. Вот это взмах «Жнеца», это выстрел из боевой пушки, а это тяжеловесный удар ногой.

Сир Малкольм входил в круг Роланда, но сам абсолютно этого не желал. Корделия сделала себе заметку, напомнить Роланду, быть более сдержанным в своих победах.

Она прошла между собравшимися рыцарями и их женами, с натренированной непринужденностью правящего матриарха. Временами останавливаясь чтобы поздравить рыцаря с его успехом на Охоте, или оценить выбор платья или украшений их жен.

Рыцари обменивались любезностями, а их жены обсуждали между собой, им одним понятные темы. Ни один из рыцарей не вникал в подтекст слов жен, но так было всегда. Когда у мужчин была их война, женщины занимались не менее важными делами.

Удостоверившись что все идет как надо, она прошла сквозь толпу к Эйлине, Айкатерине и Кассии, удобно устроившихся на обитых подушками скамьях, в самом центре зала.

Кассия выглянула из-за книги и улыбнулась. Эйлина делала пометки на нотном листе своей композиции, а Айкатерина бережно качала на руках свое дитя.

— Он заснул? — спросила Корделия присаживаясь рядом.

Айкатерина кивнула, и Корделия заметила у нее под глазами темные круги от недосыпа.

— Хвала Императору, — сказала Кассия, не отрываясь от книги. — Почти невозможно писать, когда он все время кричит.

— Иногда он довольно музыкален, — усмехнулась Эйлина. — Я могла бы использовать его голос для крещендо.

— Не понимаю, почему ты так возишься с этими дневниками, — сказала Эйлина. — Вряд ли ты дашь их кому-нибудь прочесть.

— Они не были бы личными дневниками, если бы кто-то еще их читал.

— Какой тогда от них толк, если никто, кроме тебя не может их прочесть?

Кассия пожала плечами: — Это помогает, — сказала она наконец.

— Помогает в чем? — спросила Эйлина.

Сперва она подумала, что Кассия не собирается отвечать, но молодая девушка захлопнула книгу и закрыла ее на защелку.

Затем она взглянула Эйлине в глаза и сказала: — Я пишу их, потому что, когда Малкольм погибнет в сражении, я хочу иметь возможность вспомнить каждый момент, проведенный с ним.

Корделии было печально слышать "когда" вместо "если", это означало что все женщины испытывали страх, отправляя мужей или сыновей на войну в эти темные времена.

— Ты изучаешь карты и планы миссий рыцарей, чтобы знать на что идет Родерик, это твой способ справляться с переживаниями, — сказала Кассия. — А этот, мой.

— Тогда продолжай, и сохрани каждый момент на ее страницах, — сказала Корделия. — И не позволяй переубедить себя.

Она заметила, как взгляд Кассии скользнул через ее плечо, и, повернувшись, увидела шагающего к ним Малкольма, на лице которого угадывалось разочарование

Кассия поднялась, как только сир Малкольм подошел и уважительно поклонился остальным женщинам.

— Малкольм? — вымолвила Кассия. — Что-то не так?

— Мы уходим, — ответил Малкольм.

— Так скоро? — сказала Корделия. — Пир едва начался.

— Сейчас же, — рявкнул Малкольм.

Корделия встала со скамейки и посмотрела Малкольму в лицо: — Что бы не расстроило вас, сир Малкольм, это не оправдание вашего тона.

Корделия видела, как природная грубость борется с уважением к супруге его лорда. Он был привлекательным мужчиной, в свойственной ему угловатой звериной манере. Он обладал жесткими, как осколки кремния глазами, и коротко подстриженными черными с проседью волосами.

— Конечно, — сказал он. — Простите меня леди Корделия, ваш муж только что мне сообщил, что я не иду с остальными завтра. Вместо этого, я остаюсь в Вондрак прайм, с сиром Гарратом и еще несколькими рыцарями.