Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина

Капитан узнал гундосого человека. Резко оборвал излияния:

– Вы что, молитвы пришли читать? Священник?

– Протодиакон при соборе на выходах владыки. Освобожден вчера из тюрьмы вместе с вами. Упрятан был ЧК за патриотическое сотрудничество с подпольным комитетом офицеров еще семнадцатого декабря прошлого года.

– Что вас привело к полковнику? Вы его знали?

– Как же! – кивнул лысой головой протодиакон. – С девятьсот четвертого сотрудничал по искоренению подрывных элементов. И не мало претерпел! Не мало!

– Любопытно! – скрипнул капитан, глядя на протодиакона сверху вниз. – С охранкой сотрудничали?

Протодиакон вскинул бесцветные узкие глаза на капитана, покачал головой:

– С предержащими власть, а если фигурально: с политическим отделом при губернском жандармском управлении. Как вот вы теперь будете начальником такого же отдела.

Капитана покоробило сравнение его отдела с охранкою, но он стерпел: так оно и есть – функции те же самые. Протодиакона надо выслушать, если он когда-то сотрудничал в охранке с Каргаполовым. Кого он еще знает?

Возле крыльца зеленела трава, и мерин изо всех сил тянулся к ней. Капитан спешился и отпустил коня на поводу.

– Конь-то некормленый, – заметил протодиакон. – Ишь как хватает травушку! Так и люди в неволе – хоть бы глоток волюшки, а ее нет как нет! Мне вот довелось сидеть восемь месяцев в мерзостной камере, вспомнить страшно. С ворами и картежниками, и не мог я общаться с господами офицерами в других корпусах, особенно с Сергеем Сергеевичем, которого хотелось бы повидать.

– Подполковника сегодня не будет. Пройдемте ко мне в отдел. Может, я заменю вам подполковника.

Протодиакон, не уловив иронии, разразился по дороге похвальным словом:

– Большущие заслуги имеет! Хотя бы в том же девятьсот пятом году. Был у нас в губернии умный жандармский ротмистр, Головин по фамилии. Так он что придумал! Согласовал с Петербургом и создал при Доме просвещения будто бы тайный клуб интеллигенции. Семеро нас было в том клубе: главным – Сергей Сергеевич – он тогда служил в гарнизоне при интендантстве; от казачества – сотник Дальчевский, ну и я с ними, тогда еще был диаконом, как бы от свободного духовенства, был и от учителей, от ссыльных трое. Ротатор имели, тайные собрания проводили, протоколы писали, рукописный журнал выпускали, все честь по форме, чтоб выявить из молодежи гнилые души и обезвредить их. Это была бо-ольшая акция! Сергей Сергеевич удостоен был награды правительства, хе-хе-хе. А что, если вам, господин капитан, провести такую акцию сейчас? Для видимости подпольная, а для политического отдела – открытые карты всех подрывных сил.

– Вы с этим шли к подполковнику?

– Непременно напомнил бы, да не успел. Торопился он на автомобиле на вокзал. Я и присел отдохнуть, а тут и вы подъехали, слава богу.

– Прошу вас, – сказал капитан, открывая дверь кабинета. «Протодиакона надо вытрясти до конца, и так, чтобы он впредь не со трудничал с Каргаполовым. Это – опасный тип!» – решил Ухоздвигов.

– Много вы раскрыли преступников через клуб?

Протодиакон, присаживаясь на стул, усмехнулся:

– Разве один клуб был у нас? Имелись девицы при заведении мадам Маньчжурской, и флигель особо держали для щепетильных интеллигентов. При гарнизоне создали три клуба – два солдатских, один для офицеров. Секты были для разных верований, и мне довелось позднее быть в секте хлыстов. Мерзостная! – поморщился протодиакон. – Из одного гарнизона взято было более пятисот солдат и младших офицеров после мятежа. Советы ведь вспухли в Красноярске с рабочими дружинами; горячо было! Ох, горячо! – содрогался от воспоминаний слуга господний. – Вспухли, да лопнули, хи-хи-хи! А вы такой же бравый, Кирилла Иннокентьевич!..

Капитан сухо обрезал:

– Прошу не забываться! Я, кажется, не сотрудничал в ваших жандармских клубах!

Протодиакон невозмутимо заметил:

– В те годы вы были мальчишка – какое сотрудничество? А вот в прошлом году бывали в таком «клубе» клиентом. Где, а? Вспомните!

– Нечего вспоминать! Не терплю вранья.

– Ну, не мне врать, господин капитан, – отмахнулся протодиакон, прихорашивая козлиную бородку. – Разве не были в доме Ковригина? Это – шурин мой. А дом и был тем самым «клубом». И о том не знал даже сам Ковригин. Начальником отдела был Сергей Сергеевич. А я – глаза и уши и голова того дома. Мно-ого мы выявили субъектов через дом Ковригина, да никого не взяли: большевики оседлали! Они без рассуждений: шаг вправо, шаг влево – с Богом или с чертом! Аминь!.. Вот эту твердость надо перенять у них, чтоб вырубить их самих под корешки. А вершки сами засохнут, хе-хе-хе!

Противный смех протодиакона коробил капитана, но он терпел.

– Анечку-то помните? – ввернул протодиакон, сладострастно облизнув губы. – Красавица, каких в городе поискать. Стихи писали ей, ухаживали, и мне думалось: женитесь, хотя она и была гимназисткою выпускного класса. А потом вдруг Кирилла Иннокентьевич венчается с Любовью Васильевной Шубиной! Никак того не ждал. А ведь Анечка-то – цветок, цветок!.. Непостижимая удалась красавица.

Капитан знал тщедушного шурина Ковригина, Сидора Макаровича! Таким он и был – ввинчивающимся, лезущим в душу, выпрашивающим гривенники или пятиалтынные на «шкалик», и капитан считал его просто пьянчужкой, зряшным, отпетым человеком! Ну и ну! Как тесен мир людей, если в одном доме живут люди и сволочи рядом с ними!..

– Что ж, учту ваши пожелания, Сидор Макарович, – трудно проговорил капитан, преодолевая отвращение к тщедушному и пакостному жителю земли. – Вы свободны.

– Вот и имя вспомнили! Хе-хе-хе! Молодость – она с секретом, вроде забыл или хотел забыть, а потом, пожалуйста, память выдала золотой! А главного-то я не сказал вам!

– Что еще?

– В городе Машевский остался! Казимир Францевич Машевский. Он ведь из головки большевиков! Из головки! Ежли помните, он при вас рассказывал, как жил в эмиграции, переправлял в Россию нелегальщину, знаком был с Дзержинским! Не вам говорить, кто такой Дзержинский при Ленине!..

Голос капитана насытился железом:

– Где он? Подробнее!

Протодиакон обрадовался заинтересованностью капитана:

– В доме шурина накрыл.

– Подробнее! – завинчивал капитан; ему нужны точные данные: при каких обстоятельствах? В каком состоянии был Машевский? Один ли? И если не один, то кто с ним?

Протодиакон поднялся, одернул полы своего плаща, смахивающего на одежду странствующего капуцина, сообщил:

– Как вышел из тюрьмы, пошел в дом шурина. Да что-то подмыло: не нарвусь ли на кого? Они ведь, Ковригины с Машевским, упрятали меня в тюрьму. Ну, вернулся, пригласил из собора трапезника и двух диаконов для страховки. Часов в пять, не позднее. Калитку ограды открыл сам шурин. Ну и с любезностями: «Ах, Сидор Макарович! Сидор Макарович!» – вроде обрадовался. А я ему: не умощай, говорю, Дмитрий Власович, не та обстановка теперь. Пришел не один – видишь! Вещи возьму. Вынеси, говорю, мое добро с верхнего этажа, а я в комнату свою забегу. Жил я в первом этаже по соседству с председателем ревтрибунала Юргенсоном. Ну, он пошел за вещами, а я сбегал в комнатушку, кинулся к тайничку под печью, где прятал тетради записей наблюдений за прошедший год. Вышел, сестра моя, Таисия Макаровна, кинулась со слезами: «Сидор! Сидор!», да остановил: спасибо, говорю, сестрица, за передачи, а в дальнейшем, Таисья, покрывать ваш дом не буду. И за десять тысяч не подкупите. А тут сошлись в ограду – невестка Ковригина с ребенком и муж ее Василий, племянницы Прасковья и Анна, встревожены, вижу – паленым запахло. Прасковья-то хотела расположить меня, да Василий, бандюга отпетый, рявкнул: «Не смей разговаривать с жандармской сволочью! Чтоб ноги его не было!» А я вскинул глаза на веранду (помните, у них по второму этажу веранда?). И вижу – там двое прячутся. У одного фуражка со звездой. Каковы грузди в Рождество Христово! У меня, правду сказать, земля поплыла из-под ног и внутри захолонуло. До того трухнул. А тут еще Анна подошла ко мне (еще краше стала, чем была; одни глазищи чего стоят! Синь поднебесная). Ну и влепила: «Радуешься, дядя, пришли твои белогвардейские бандиты? Ну, радуйся! Только помни, – говорит, – социалистическую революцию бандитам не задушить. У большевиков сил хватит, чтобы разделаться со всеми белогвардейскими своло чами!» Каково, а? И это Анечка?! Ну, я за вещички – и был таков!.. Бежим через мост и оглядываемся: не перестреляют ли товарищи из окон второго этажа? Пронесло, Господи!

А теперь подумайте, господин капитан: что происходило в доме шурина в первые часы нашей власти? А вот что: Машевский (а это был он, я узнал) спрятал