Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

Армстронг тоже взглянул на него в упор.

— Не было возможности спросить. Поинтересуюсь сегодня — если меня оставят в покое.

— Не оставят. — Лицо Смита сморщила кривая улыбочка. — Поставь свои сорок на Пайлот Фиша.

— Какие сорок?

— Маленькая птичка прочирикала, что золотое яичко, подкинутое на черный день, уже исчезло из твоего гнездышка — если смешать присловья. — Он пожал плечами. — Не волнуйся, Роберт, попытай счастья. Там, откуда это пришло, есть гораздо больше. Желаю удачи. — И он ушел.

Армстронг проводил его ненавидящим взглядом.

«А ведь сукин сын прав, — думал он, морщась от боли в груди. — Там есть гораздо больше… Но если возьмешь один раз, будет и второй. И пусть даже ты ничего не делаешь взамен, не идешь на уступки, не даешь обещаний, твой час пробьет. Расплачиваться приходится всегда. Это так же верно, как дважды два четыре.

Мэри. Ей нужен этот праздник, как он ей нужен… А ведь ещё есть счет от биржевого брокера и все остальные счета, и, о господи, этот взбесившийся рынок почти опустошил мои карманы. Черт бы побрал деньги — или то, что их вечно не хватает.

Сорок тысяч на выигрышной кинелле — и все проблемы решены. Или поставить все на Пайлот Фиша? Все, или половину, или вообще ничего. Если ставить все, то времени ещё полно, чтобы сделать ставки в других окошках».

Ноги привели его к окошку, где делали ставки. Многие узнавали суперинтендента и, холодея от страха, думали, что полиции лучше бы иметь собственную ложу и собственные окошки, а не мешаться с честными гражданами. Одним из узнавших был Четырехпалый У. Он торопливо поставил пятьдесят тысяч на кинеллу с Пайлот Фишем и Баттерскотч Лэсс и умчался обратно в ложу членов клуба, где неторопливо потягивал бренди с содовой.

«Падаль грязная эти полицейские, пугают только порядочных людей, — думал он, ожидая возвращения Венеры Пань. — И-и-и, её „золотая ложбинка“ стоит бриллианта, который я ей вчера обещал, стоит каждого карата. — Четырехпалый фыркнул. — Дважды „тучки с дождем“ до рассвета, да ещё обещана встреча в воскресенье, когда ян восстановит свои со…»

От этих приятных мыслей его отвлек донесшийся снаружи гул. Он тут же протолкался через толпу на балконе. На табло одна за другой появлялись клички лошадей, участвующих в пятом забеге, имена жокеев. Бурные приветствия выпали номеру первому — Пайлот Фишу; вторым номером шёл Стрит Вендор, аутсайдер; третьим — Голден Леди. Теперь восторженные крики прокатились среди тех, кто поставил на неё. Когда высветился номер седьмой, Ноубл Стар, трибуны ответили диким ревом, а с появлением последнего, восьмого, номера — фаворита Баттерскотч Лэсс — ипподром взорвался оглушительными воплями.

Внизу Данросс с Травкиным мрачно смотрели на дорожку, скользкую и разбитую, особенно возле ограждения. Почерневшее небо над головой, казалось, нависло ещё ниже. Упали первые капли дождя, и пятьдесят тысяч глоток недовольно загудели.

— Паршивый ход, тайбань, — сказал Травкин, — паршивый.

— Он для всех одинаковый. — Данросс сосредоточился, чтобы прикинуть шансы в последний раз.

«Если я приму участие в скачках и одержу победу, предзнаменование будет просто потрясающее. Если выступлю и проиграю — очень скверное. А если меня обойдет Пайлот Фиш — ещё хуже. Запросто можно получить травму. Я не вправе… нельзя оставлять Благородный Дом без руководства сегодня, завтра или в понедельник. Если выступит Травкин и проиграет или придет после Пайлот Фиша, это будет плохо, но не так. Уж какой джосс.

Но я не получу травмы. Я выиграю. Я хочу выиграть этот забег больше всего на свете. У меня получится. Насчет Алексея не уверен. Я могу выиграть — если боги на моей стороне. Да, но насколько ты готов рисковать, поставив на богов?»

«И-и-и, юный Иэн, — говаривал старик Чэнь-чэнь, — не жди помощи от богов, сколько бы ты ни обещал им золота или чего другого. Боги есть боги, они уходят на ланч, ложатся спать или просто отворачиваются от тебя, когда им все наскучит. Боги как люди: могут быть добрыми или злыми, ленивыми или прилежными, любезными или неприветливыми, глупыми или мудрыми! Потому они и боги, а как же ещё, хейя!»

Сердце колотилось. Данросс чувствовал, как ноздри наполняются теплым, едким, кисловато-сладким запахом лошадиного пота. И вот он уже весь отдался стремительному движению, от которого меркнет сознание и занимается дух: руки сжимают плеть, все сбились в кучу на этом повороте, несутся по дальней прямой, выходят на последний. Тебя захлестывает великолепное, до боли приятное чувство, восторг и ужас, когда ты мчишься во весь опор, орудуя хлыстом, вонзая шпоры, выгнувшись вперед, осторожно оттесняя Пайлот Фиша к ограждению, сбивая ему мах. Рывок на финишной прямой, Пайлот Фиш оставлен позади, впереди финиш… Давай, давай… Победа!..

— Нужно решать, тайбань. Время.

Данросс медленно пришел в себя, во рту оставался привкус желчи.

— Да. Езжай ты, — сказал он, поставив интересы дома выше своих желаний.

И теперь, когда он произнес эти слова, все остальное отошло в сторону, и он дружески похлопал Травкина по плечу.

— Выиграй, Алексей, ради бога, выиграй.

Старик, с грубым и жестким, как подошва, лицом, глянул на него снизу вверх, кивнул и пошёл переодеваться. По дороге он заметил наблюдающего за ним в бинокль Суслева и поежился. Суслев обещал, что на это Рождество Анастасия приедет в Гонконг, что ей разрешат встретиться с ним и остаться — на Рождество. Если он будет сотрудничать. Если будет сотрудничать и делать, что скажут.

«И ты веришь в это? Нет. Ни чуточки не верю, эти matyeryebyets — лгуны и предатели, но, может, на этот раз… Господи, но зачем мне приказано встретиться с Данроссом в Синклер-тауэрс поздно вечером? Зачем? Боже, как быть? Оставь эти мысли, старик. Тебе много лет, и ты скоро умрешь, но прежде должен выиграть. Если выиграешь, тайбань сделает так, как ты попросишь. А если нет? Выиграешь или проиграешь, как потом жить с мыслью, что предал человека, который стал твоим другом и доверяет тебе?»

Он вошёл в помещение для жокеев.

За его спиной Данросс обратил взгляд на табло тотализатора. Шансы уравнялись, общая сумма ставок составляла уже два с половиной миллиона. Баттерскотч Лэсс шла три к одному, Ноубл Стар — семь к одному, и жокей ещё не был указан, Пайлот Фиш — пять к одному, Голден Леди — семь к одному.

«Ещё рано, — подумал он. — Остается уйма времени, чтобы сделать ставки. С появлением имени Травкина суммы выплат по ставкам уравняются ещё больше». Изнутри поднялась волна холода. «А может, как раз сейчас тренеры и жокеи договариваются между собой? Боже, лучше следить за этим забегом очень и очень внимательно».

— А-а, Иэн!

— О, приветствую вас, сэр. — Данросс улыбнулся подошедшему губернатору, а потом перевел взгляд на Хэвегилла, сопровождавшего сэра Джеффри. — Жаль Уинуэлл Стэга, Пол. Вроде бежал он очень здорово.

— Джосс, — вежливо ответил Хэвегилл. — А кто выступает на Ноубл Стар?

— Травкин.

Сэр Джеффри просиял.

— А-а, очень хороший выбор. Да, с ним гонка будет прекрасная. Я тут боялся, Иэн, что вы надумаете сами поучаствовать.

— Был такой соблазн. И не прошел до сих пор, сэр. — Данросс еле заметно улыбнулся. — Если до начала забега Алексей попадет под автобус, выступлю я.

— Ну, ради всех нас и Благородного Дома будем надеяться, что этого не произойдет. Мы не можем позволить, чтобы вы получили травму. Ход, похоже, ужасный. — Снова пошёл дождь, но тут же прекратился. — Пока нам везет. Никаких серьезных несчастных случаев. Если дождь припустит по-настоящему, возможно, придется подумать об отмене забега.

— Мы уже это обсуждали, сэр. Скачки и так проходят с некоторым запозданием. Этот забег начнется на десять минут позже. Если погода не испортится, большинство зрителей останутся довольными.

Сэр Джеффри остановил на нем пристальный взгляд.

— О, кстати, Иэн, несколько минут назад я пытался дозвониться до министра, но, боюсь, он на совещании. Я оставил сообщение, и он отзвонится, как только сможет. Создается впечатление, что последствия скандала с проклятым Профьюмо снова дают о себе знать, подрывая доверие к правительству консерваторов. Пресса подняла жуткий вой, и неудивительно, если под угрозу и впрямь была поставлена безопасность страны. Истерия не уляжется, пока в следующем месяце не выйдет доклад следственной комиссии, который раз и навсегда внесет ясность в это темное дело и положит конец слухам, что в нем, возможно, замешаны остальные члены правительства.

— Да, — согласился Хэвегилл. — Но самое худшее, несомненно, позади, сэр. Что касается доклада, он, конечно же, будет предвзятым.

— Предвзятый он будет или нет, этот скандал нанесет консерваторам большой урон, — рассудительно заметил Данросс, вспомнив прогноз АМГ.