В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Катиш заметила, как побледнела Марина, ухватившись за спинку стула, и продолжила, желая вывести невестку из себя, наказать за то, что та едва не испортила Катиш весь тщательно спланированный план. Сделать той очень больно, вот что стало основным желанием для девушки сейчас.

— Прелюбодейство! Немудрено, что вас так карает Господь. Он отнял у вас самое сокровенное, что только может быть у женщины вашего ребенка. А сейчас отнимает отца!

Марина подняла на золовку потрясенный взгляд.

— Que dites-vous?[505] Что с моим отцом?

— Анатоль не хотел говорить вам, боялся за ваше здоровье, — проговорила Катиш уже мягче, видя, как наполняются глаза невестки слезами, какая сильная боль плещется в них ныне. — Несколько дней назад ваша маменька и сестра отбыли в имение в Минской губернии, откуда пришло письмо о болезни вашего отца. Он сейчас серьезно болен и прикован к постели. Это все, что я знаю.

Марина вдруг тихо застонала, хватаясь рукой за ворот платья. Ее сердце вдруг сжалось с такой болью, что у нее перехватило дыхание. О Господи, папа! Папа, билось у нее в мозгу непрерывно. Как же так? Как же так?

Спустя мгновение Марина сумела выправиться, отпустила стул, даже не взглянув на свою золовку, прошла к дверям и вышла вон из столовой. Неестественно прямая спина, подозрительно сухие глаза. Катиш на мгновение даже стало жаль невестку — столько горя за последние месяцы на ту свалилось, словно проклял кто. Бедная, бедная…

Но затем она вспомнила, что ныне совершенно свободна в действиях для того, что задумала. И пусть Николя утверждает, что между ними существуют преграды, что ни в жизнь не преодолеть, что им никогда не суждено быть вместе, соединить руки перед аналоем. Мужчина! Разве так должен вести себя герой романа? Он должен искать любые пути, чтобы преодолеть все препятствия к их браку, n'est-ce pas? А эта его нерешительность уже действовала Катиш на нервы! Будь она на его месте, она бы умыкнула возлюбленную из дома и тайно обвенчалась с ней, а не опасалась бы преследования от ее брата! Брат. Брат должен будет смириться с произошедшим, он ведь хочет, чтобы его сестра была счастлива и сохранила свое реноме.

Катиш взяла яблоко из вазы с фруктами, что стояла на столе, и с наслаждением вонзила зубы в ярко-красный плод. О Боже, какие страстные поцелуи! Как у нее всегда ноют сладко губы после их свиданий с Николя каждое воскресенье, что она ходит в церковь на службу! Конечно, ей приходится так изворачиваться, чтобы никто и ничего не заподозрил ранее намеченного времени, но как она может отказаться от этих прикосновений губ и рук? O, c'est incomparable![506]

Как хорошо, что Анатоль разрешил ей выезжать на Масленичной неделе со Строгановыми! И как ей повезло, что невестка совсем слаба духом, чтобы возражать против этого! Катиш довольно улыбнулась, надкусывая очередной бок яблока. Она усыпит бдительность брата, позволяя тому думать, что принимает ухаживания молодого графа Строганова, а сама тем временем, легко провернет задуманное. Если только Николя смирится с тем, что у них нет другого выбора, и если они хотят быть вместе, то все средства хороши, нахмурилась она. Мужчины! Вечно носятся со своей честью и долгом. Сколько трудностей удалось бы избежать, забудь они об этом хотя бы на миг!

Глава 60

Анатоль легко спрыгнул из кареты, не дожидаясь, пока лакей выдвинет ступеньки каретной лесенки. Ему не терпелось поскорее пройти в дом, что сейчас стоял совершенно темный в этих сгущающихся февральских сумерках. Он взглянул на окна половины жены, но и там почти не было света. Только тусклый отблеск в окне спальни. Это заставило его сердце быстрее забиться — здорова ли она? Вдруг болезнь вернулась? Но ведь ему непременно сообщили бы этом, n'est-ce pas? Значит, она здорова.

Анатоль вошел в переднюю и коротко кивнул дворецкому, бросившемуся к нему навстречу с докладом о том, что произошло в доме, пока барин уезжал в имение, пока он скидывал шинель и головной убор на руки подоспевшего лакея.

Да, именно там, в Завидово, Анатоль провел несколько дней, отбыв в деревню сразу же после того злополучного завтрака, сославшись на службе на легкое недомогание. В деревне, наслаждаясь тишиной зимних дней и присутствием его маленькой дочери, что несказанно обрадовалась неожиданному приезду своего папа, Анатоль постарался отринуть все, что так беспокоило его последние несколько месяцев. Разве это не счастье, когда тебе никуда не надо мчаться по делам или улаживать конфликты в приемной, а просто сидеть у горящего камина с чашкой горячего шоколада в руке, когда за окном падает на землю снег, а у ног возится маленькая дочь?

Эти несколько дней позволили ему усмирить свою злость на домашних, что никак не могли прийти к согласию, свое разочарование в семейном очаге, который он так стремился создать, но так и не смог. Иногда Анатоль наблюдал за Леночкой, что так и ходила за ним по пятам, и представлял себе, каким был бы тот ребенок, что они потеряли с Мариной, если бы вырос из младенца. С кем был бы схож лицом? Чьи черты перенял бы? Анатоль не смог тогда уловить явного внешнего сходства с кем-либо из родителей в том белом ангельском личике, что было у того мальчика. Он вспоминал, как держал это хрупкое тельце, из которого уходила постепенно жизнь, пока спешно призванный ночью иерей проводил в домашней молельне церемонию крещения, вспомнил, как едва удержался от слез, когда большие глаза младенчика подернулись пеленой, и он испустил последний легкий вдох. Благодарствие всем святым, что Марина была больна и не видела этого крещения, этого последнего часа жизни их сына! Она бы точно не перенесла бы этого!

Марина… Его маленькая хрупкая жена. Потеря, что свалилась на них, совсем сломила ее душевное здоровье. Доктор Арендт весьма обеспокоился им после того, как Марина обвинила свою золовку в том, что та виновата в падении. А эта затянувшаяся меланхолия после потери ребенка? Эти слезы по ночам, это смурное настроение каждый день, эта тоска, что захватила ее существо?

Еще и болезнь Александра Васильевича ко всему прочему… Сильный приступ подагры, что нежданно свалил beau-père[507] с ног, лишил совсем его способности двигать руками и ногами. Даже пищу он принимал с ложки, из рук прислуги, не в силах управляться со своим телом. Анатоль запретил Анне Степановне попрощаться с Мариной, не то, что поведать той о болезни отца, опасаясь очередного срыва. Belle-mère[508] пришлось смириться с решением Анатоля и уехать из Петербурга без последнего визита к старшей дочери. Но тот взял с нее обещание, что та сразу же даст знать о любом изменении в состоянии здоровья отца Марины. А ждать их придется довольно долго — путь предстоял Анне Степановне весьма не близкий. И что принесет в дом Ворониных это письмо — радость или очередное горе?